Мои бабушка и дедушка живут недалеко от нас, так что поездка к ним не займет много времени. На самом деле всего лишь пятнадцать минут езды. Когда мы выезжаем на главную улицу, ведущую к их дому, я оживляюсь, вытирая тихие слезы, текущие по моему лицу.

Не знаю, как это вылетело у меня из головы, но вылетело. Когда мы поворачиваем и едем по их улице, мое сердце колотится в груди. Мои глаза не отрываются от окна, высматривая двухэтажный дом. Он всего через дорогу и через четыре дома от моих бабушки и дедушки, но он там.

В отличие от остальных членов королевской семьи, Маркус Уайтхорн не живет в доме, напоминающем чертов особняк. Вместо этого он живет здесь, вместе с остальным нормальным населением Ферндейла. Его отец, мистер Уайтхорн, один из отцов-основателей, и судя по тому, что я слышала, он полный придурок. Он бросил мать Маркуса много лет назад ради своей помощницы, которая на двадцать лет моложе его. Наверное, во время развода Маркус решил остаться с матерью, а не с отцом в большом особняке на другой стороне холма.

Не то чтобы я его виню. Если бы моя мачеха была всего на несколько лет старше меня, я бы тоже хотела уйти.

Мои глаза сужаются, когда мы медленно проезжаем перед его двухэтажным домом, ища любые доказательства того, что там кто-то есть. Свет выключен, и ни одной машины на подъездной дорожке. Ярость бушует во мне, захлестывая напряженное тело, пока я прокручиваю события вчерашнего утра. То, как они так бессердечно оттолкнули меня, когда я потребовала правды. То, как они унижали меня.

Дом исчезает из моего поля зрения, когда мы подъезжаем к дому бабушки и дедушки, но я быстро выхожу и осматриваюсь. Мои губы сжимаются в мрачную линию, и я стискиваю зубы. Боль и гнев нарастают, кипя на поверхности. Единственное, что возвращает меня назад, это мягкий, грустный голос.

— Давай, детка. Давай зайдем внутрь.

Я следую за бабушкой, ни разу не выпуская из виду резиденцию Уайтхорна.



Мой желудок урчит, но каждый раз, когда я встаю, чтобы поесть, я теряю аппетит. Это неправильно. Я не заслуживаю приличной еды.

Почему я должна есть, когда моя сестра больше не может ?

Остаток вечера я провела в основном в одиночестве. Бабушка с дедушкой пытались заставить меня поесть, но от одной только мысли о еде меня тошнило. Сейчас уже ночь. Луна светит в окно гостевой комнаты, отбрасывая темные, мрачные тени на стены и пол. Я лежу в постели и плачу, как мне кажется, весь день. Кажется, у меня больше не осталось слез, но потом я сама удивляюсь. Все, что действительно нужно, это одно воспоминание с Мэдисон, чтобы превратить меня в рыдающее месиво.

Тупо глядя в окно, я замечаю на другой стороне улицы что-то странное. Я быстро моргаю, разгоняя пелену тумана перед глазами, и порывисто вскакиваю на ноги, подбегая к подоконнику. Джип Маркуса заезжает на подъездную дорожку, и он выходит. Совершенно один.

Мои руки сжимают подоконник. Не знаю, что заставляет меня это делать, но прежде чем я успеваю подумать, я открываю один из своих чемоданов, достаю свитер, а затем надеваю пару кроссовок. Я не утруждаю себя тем, чтобы войти через парадную дверь. Дело не в том, что я тайком убегаю или прячусь от бабушки с дедушкой, но после всего произошедшего, я не хочу их беспокоить.

Я открываю замок в центре подоконника и поднимаю его. Без экрана в качестве барьера легко вылезти и спрыгнуть на влажную траву. Воздух холодный. Он проникает сквозь ткань моего свитера в кости.

Я оказываюсь на улице без всякого плана. Даже не знаю, зачем иду туда. Мне просто нужно увидеться. Нужно, чтобы он извинился. Нужно, чтобы кто-то признался, чтобы моя сестра могла добиться справедливости.

Я топаю вверх по ступенькам, мои потрепанные кроссовки почти скользят от того, насколько изношена подошва. Я поднимаю кулак, собираясь постучать в парадную дверь, когда голос справа от меня заставляет меня обернуться, и с моих губ срывается испуганный визг. Вот он, Маркус Уайтхорн, с болтающимся на губах косяком. Он одет в ту же одежду, что и вчера утром, только теперь на нем толстовка, защищающая от холода.