— Ты всегда будешь поблизости от меня.

Муж выполнил свое обещание.

В некоторых местах, где еще жили люди, Хулан оставляла, что могла — сундук с одеждой, корову, корзины с зерном. Кулган посмеивался над ней, копируя отца, и сказал, что она лишь продлевает их напрасную борьбу за жизнь. Ее милосердные поступки кончились тем, что сын с другими молодыми людьми ворвались в жалкую деревню, потребовали обратно то, что она оставила, да еще и поиздевались над людьми.

После этого Хулан стала возить с собой некоторых из оставшихся в живых. Среди них была молоденькая девушка, найденная неподалеку от развалин Бухары, изголодавшееся существо с круглыми черными глазами. Другие женщины прозвали ее Немой оттого, что она никогда не говорила, но Хулан знала, что голос у нее есть. Она слышала, как девушка приглушенно рыдала по ночам и пронзительно кричала во сне. Тэмуджин разрешил ей держать Немую, он получал удовольствие, видя, как милое лицо девушки становится серым, а ее глаза готовы были выскочить из орбит, когда он появлялся в шатре Хулан.

Он не был так добр по отношению к другим, которых приютила Хулан. Одну из девушек швырнули его людям, чтоб те поразвлекались. Другую отдали Кулгану. Хулан слышала, как рыдала девушка, когда сын волок ее в свой шатер. Она никогда не могла угадать, как распорядится муж с теми, кого она пыталась спасти, и печальные глаза немой говорили Хулан, что ее милосердие не принесло успокоения девушке. Она больше не старалась выручать людей в оазисах и в пустыне.

После того как Самарканд сдался, хан стал лагерем к югу от города, где под деревьями росла зеленая трава и можно было пасти лошадей. К осени крыло армии во главе с Тэмуджином двинулось в направлении Термеза — трава была выщипана лошадьми начисто. Жители Термеза совершили ошибку, оказав сопротивление. Город взяли и сровняли с землей, людей вывели из города и порубили. Тэмуджин подарил Хулан жемчуга, взятые в Термезе, причем, по его утверждению, их обнаружили в желудке одной старухи. Ходили слухи, что некоторые жители Термеза заглатывали свои драгоценности. Хан приказал своим людям разрезать животы мертвецов.

Несмотря на все победы, малейшая неприятность могла вызвать гнев Тэмуджина. Он смеялся и пел вместе со своими людьми на пирах, но, оставшись в одиночестве, мрачнел. Шах все ускользал от него, и Хулан думала, что именно в этом причина его дурного настроения и злобных поступков. Шах Мухаммад бежал из своей столицы Ургенча в направлении Балха, потом на юго-запад, к Хорасану. Джэбэ и Субэдэй шли за ним по пятам. Хулан также предполагала, что его беспокоят донесения о спорах Чагадая и Джучи. К тому же муж скучал по родине.

И все же этого было недостаточно, чтобы найти причину пустоты, которую она часто замечала в его глазах. Его мрачное настроение поднималось лишь тогда, когда он выезжал к войскам, война была его единственной радостью.

Она замечала эту пустоту и прежде, все началось с его возвращения из Китая. Он смотрел на свою добычу — расписные чаши, изящные нефритовые статуэтки, свитки, предназначенные для его киданьских советников, поскольку сам он читать не умел — каким-то отсутствующим взглядом. Пустота в душе Тэмуджина росла, казалось, с каждым новым завоеванием. Он перебирал свою добычу с таким видом, будто не знал, что с ней делать. Хулан не ведала, что опустошило его душу, но поняла наконец, что он желает, чтобы его враги разделили с ним эту пустоту.

Понимая, она жалела его. Он бы презирал ее за жалость, хотя мог бы и порадоваться тому, что она так много думает о нем. Она перестала быть равнодушной к нему.


Она сказала:

— Ты его боишься.

— Я боюсь его больше любого другого человека, который мне попадался в жизни. Если я подведу его, от меня ничего нё останется, кроме костей для шакалов. Но я также люблю и уважаю его. Это не та любовь, которую я чувствую к тебе, которая грызет меня и не дает покоя, но она есть, и одна мысль, что я могу изменить ему с тобой, терзает меня. — Он поднял дрожавшую руку. — Я не смогу жить после этого, я стану человеком без чести, укравшим то, что было предназначено для моего хана. Я не могу заставить тебя страдать из-за моей слабости.

— Он может не захотеть меня, — сказала она, отчаявшись. — Может быть, он отдаст меня тебе. Он отказался от одной жены, он оставил тебе твою татарку.

— Когда он увидит тебя, — сказал Наяха, — он ни за что не отдаст тебя никому.

— Ты прав, Наяха, — с горечью сказала она. — Если мы убежим, он потеряет всего лишь девушку, которая для него ничего не значит, но я не могу представить себе, чтобы он оказался человеком, легко прощающим оскорбления. Он разозлился бы на моего отца за то, что тот не уберег подарок, который обещал, и мое племя пострадало бы от этого.

До них донеслись голоса, его люди, видимо, поскакали следом. Наяха подобрал свой саадак и колчан. Хулан покрыла голову, закутала лицо и встала.

Она сказала:

— Я никогда не смогу полюбить его.

— Хулан…

— Никогда.

Люди звали его по имени. Он махнул ей рукой. Они вышли из леска.

107

— Сообщение было верным. — Борчу сел и отер пыль с лица. — Ургенч все еще держится. Наших отбросили, когда они в последний раз пошли на приступ. Более двух тысяч полегло на мосту и еще больше — на улицах.

Глаза Тэмуджина засверкали.

— Ты приехал для того, чтобы рассказать мне это?

— Во многом в этом виноваты два твоих старших сына.

— Этого я тоже не хочу слышать.

Немая девушка из Бухары поставила кувшин с вином рядом с Тэмуджином и поспешила в ту сторону шатра, где было потемней. Хулан знала, что девушка уже понимает по-монгольски, она выполняла ее распоряжения, но продолжала молчать. Отчаянное выражение ее лица говорило о том, что каждое посещение хана было для нее пыткой. Он мог потребовать, чтобы она разделила с ним ложе, или отдать ее Кулгану. Хулан слышала крики девушек, доносившиеся из шатра сына, и тишину, которая часто казалась более страшной, чем крики. Хан мог оставить ее, когда они перекочевывали.

— Твои сыновья попросили меня поехать к тебе, — сказал Борчу, — и я знаю, что только ты можешь все уладить. Джучи не разговаривает с Нагадаем, а Чагадай хочет командовать. Чагадай утверждает, что Джучи не подчиняется ему и отказывается делать то, что необходимо для взятия Ургенча. Джучи делает все возможное, чтобы уберечь город, который входит во владения, обещанные ему тобой.

Тэмуджин покачал головой.

— Тогда ты скажешь им обоим вот что. Они подчиняются приказам Угэдэя, а Угэдэю скажешь, что Ургенч должен быть взят, хотя бы его пришлось сжечь дотла.

Борчу кивнул, допил вино и встал.

— Угэдэй тебя не подведет.

— Я знаю. — Хан посмотрел на старого друга. — Отдохни немного, Борчу. Жена хочет послушать, как ты помог мне вернуть украденных лошадей.

— Хатун уже слышала эту историю неоднократно, и всякий раз наши стрелы находили все больше врагов. — Вокруг глаз Борчу собрались морщины. — Надо возвращаться, Тэмуджин. Дисциплина портится с каждым днем. Твой приказ вдохновит людей.

Хан кивнул.

— Благополучно доехать, мой нукер.

Борчу вышел из шатра. Завывал зимний ветер, сотрясая шатер. Тэмуджин взглянул в ту сторону, где сидела Немая с двумя другими рабынями. Руки девушки, прижатые к горлу, дрожали. Хан долго смотрел на нее, а потом брезгливо фыркнул — это развлечение надоело ему.

— Гони их отсюда, — сказал Тэмуджин. Хулан велела рабыням уйти. Муж разделся. — Мои сыновья… — Он лег и укрылся одеялом. — Тулуй — величайший из воинов, но если весь мир покорится нам, он не будет знать, что делать с собой. У Угэдэя есть талант правителя, но у него также есть талант прожигать жизнь. Из него выйдет хороший хан, если он не сопьется и не помрет преждевременно. Чагадай считает мою Ясу бичом для людей, а не поводьями, которыми направляют их действия. Джучи ненавидит меня за то, что я не дал ему трона, чего он, по его мнению, заслуживает. Таковы мои наследники, Хулан. Худо ли, хорошо ли все оборачивается — тебе все равно. — Он вздохнул. — Мне остается надеяться на то, что китайский мудрец привезет мне эликсир жизни, и тогда я, наверно…

Она разделась до сорочки, села на постель и стала расплетать косы. Еще со времени походов в Китай он полюбил смотреть, как волосы свободно падают на плечи и спину, — так было заведено у женщин той страны, когда они ложились с ним в постель.

— Твой сын не вызывает у меня тревоги, — сказал он. — Я собираюсь назначить Кулгана сотником, когда мы двинемся на Балх. Мальчик отличился в Термезе. Он оказался один с сотней взятых в плен и приказал им связать друг другу руки, чтобы ему было легче порубить их. Один пытался бежать, но Кулган снес ему голову, и остальные перетрусили. Он сам разделался со всеми.

Кулган уже рассказывал ей об этом. Многие мужчины рассказывали о пленных, которые могли убежать, а вместо этого становились на колени и подставляли шею под удар меча.

— Гляди повеселей, Хулан. Сын у нас получился лучше, чем я думал.

Сердце ее стучало болезненно, когда она ложилась рядом с ним. Он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы.

Ее разбудил крик. Хулан села, стиснув одеяло. Кричал часовой, голос его тонул в вое ветра.

— Мне надо поговорить с отцом!

Это был голос Ходжин. По ступеням, ведшим на платформу шатра, простучали шаги. Тэмуджин поднял голову, и в шатер ворвалась его дочь.

На Ходжин был кожаный панцирь и шлем, которые она носила, даже оставаясь в тылу с женщинами. Она оставалась в ханском лагере, а ее муж был в походе на Хорасан вместе с Джэбэ и Субэдэем. Хан отдал приказ: участие в стычках — одно дело, другое — послать дочь на передовую при осаде города. Ходжин бросила саадак слева от двери и зашагала к постели, красивое лицо ее было мокрым от слез.