Тэмуджин выбрался из постели и схватил одежду. Несмотря на боль, он натягивал сапоги, когда один из ночных стражей подал голос. Тэмуджин заковылял к выходу, дежурный офицер бросился к нему. Другие люди бежали к стреноженным лошадям, стоявшим за кибитками.

— Государыня, — задыхаясь, сказал Тэмуджин.

— Это я виноват. — Офицер ударил себя кулаком в грудь. — Я видел, как госпожа вышла и завернула за шатер… я подумал… — Офицер вздрогнул. — Она не вернулась, и я приказал искать.

— Приведите коня.

— Мой хан…

— Давай коня! — заорал Тэмуджин.

Офицер пролаял приказ. Вскоре к нему подбежал мальчик, ведя гнедого мерина. Тэмуджин схватил повод и взгромоздился в седло. Внутри все горело, бешено колотилось сердце.

Его шатер и окружавшие его юрты стояли в северной части стана. Небо было пасмурное, земля вне кругов света факелов — черна. Всадники рассыпались и, наклоняясь, высматривали следы. Тэмуджин поехал на север с одним из поисковых отрядов. Женщина пешком далеко уйти не могла. Он накажет ее за попытку бежать от него, за ее злое колдовство.

Из-за тучи выплыла луна. В короткой траве блеснула матово жемчужина. В серебристом свете видны были неглубокие следы, оставленные на мягкой влажной почве. Она за это заплатит, он сломит остатки ее духа. Он будет жить столько, сколько понадобится, чтобы завоевать ее полностью, и он позаботится, чтобы она прожила остаток жизни в страхе перед ним.

Луна спряталась, а когда ее яркий диск показался снова, Тэмуджин увидел, что Гурбедджин стоит на дальнем холме над рекой. В свете луны ее красный халат казался черным, косицы — массой змеек, облепивших спину.

Он хлестнул лошадь и поскакал впереди всех. Гурбелджин повернулась к нему. Ее глаза казались черными щелками на белом лице. Когда он рванулся к ней, она повернулась и прыгнула с обрыва. Он погнал лошадь вверх, но та попятилась и едва не сбросила его.

Женщину подхватила стремнина. Серебристая вода захлестнула ее, потом вытолкнула и понесла легко, словно листочек. Река бурлила вокруг нее, поглощая темную фигурку, выталкивая на поверхность, пока он не потерял Гурбелджин из виду.

Люди позади Тэмуджина кричали. В ушах колотилась кровь, сердце сдавило. Его терзали когти, и Тэмуджин вскрикнул, прижавшись лицом к лошадиной гриве.

«Я твоя смерть», — сказала Гурбелджин, и он почувствовал, что смерть уже засела у него внутри.


После того, как тело тангутской государыни было найдено в прибрежном тростнике, стан перекочевал в прохладные предгорья у реки Вэй. Тэмуджина доставили в его шатер. Тело его горело в лихорадке.

Окружающие уже не притворялись, что верят в его выздоровление. Ханский шатер был поставлен за пределами лагерных костров, и вокруг не было кибиток. Ухаживать за ним осталась лишь Есуй, прочих женщин отослали.

Ночью ему привиделся сон — люди шли за лошадью без всадника. Перед рассветом он призвал сына Хасара Есунгэ и велел ему доставить Угэдэя и Тулуя. Когда он услышал, как снаружи рокочут бубны шаманов, то понял, что у костра воткнуто в землю копье с войлочными лентами.

Ему надо подождать со смертью до приезда сыновей. Он будет держать с ними совет, но это не простая формальность, а наказ на будущее, которым он не сможет управлять.


Его сыновьям потребовалось три дня для того, чтобы добраться до него. Желтая пыль осыпалась с их шелковых халатов, когда они вошли в шатер и уселись рядом с ним. Руки протянувшей им кубки Есуй дрожали, слезы бежали из глаз. Тэмуджин терпеть не мог, когда она плакала, что теперь она делала открыто, но он испытывал горькую радость от сознания, что она глубоко скорбит о нем.

— Папа, — сказал Тулуй, — я не верил словам Есунгэ, пока не увидел копье. Я и сейчас не могу поверить.

Тэмуджин дрожал под одеялом. Время от времени его бил озноб, но сейчас стало легче. Ему приходилось торопиться с разговором, пока сознание было ясным, пока снова не подступил жар лихорадки.

— Послушайте меня, — сказал Тэмуджин. Усы Угэдэя зашевелились. Тулуй стиснул кубок. — Конец мой близок, и вы должны выслушать мое последнее слово.

Угэдэй сделал знак, отвращающий беду.

— Не говори этого, папа.

— Слушайте, пока я еще могу говорить. Я завоевал для вас так много, что вам потребуется год, чтобы объехать страны, которыми я правлю. Отныне вы должны удерживать завоеванное и расширять границы. Я скажу вам…

Подступила боль. Есуй протянула кубок, но он отвернулся.

— Я многое оставил незаконченным, но я могу сказать вам, как победить Цзинь. Лучшие войска «Золотого» государя находятся в крепости Дункуань, и там их не одолеть. С юга их защищают горы, на севере — Желтая река. И вот что надо сделать.

Боль отпустила, пока он продумывал стратегию, которую надеялся применить сам.

— «Золотой» государь, — продолжал он, — поручит своим людям охранять перевал в Дункуане. Вы должны попросить Сун разрешить пройти по их землям. Поскольку Цзинь — враг Сун, разрешение будет получено. С юга двигайтесь на Кайфын. «Золотому» государю придется призвать на помощь войска из Дункуаня. Длинный переход утомит их, и вы сможете легко разбить их.

— Будет сделано, папа, — сказал Тулуй. — Клянусь.

— А когда государство Цзинь будет сокрушено, между нашими землями и землями Сун не останется никакой преграды. — Тэмуджин перевел дух. — Не теряйте единства, действуйте совместно против своих врагов и вознаграждайте своих верных сподвижников. Вы помните, что я часто говорил о том, как должен вести себя человек.

— Я помню, — сказал глухим голосом Угэдэй. — В повседневной жизни быть веселым, как теленок или резвый олененок, но в битве быть как ястреб. На пиру вести себя, как жеребенок, но в походе налетать на врага, как сокол. Днем быть настороже, как волк, а ночью быть осторожным, как ворон.

Угэдэй прикрыл глаза рукой. Плечи Тулуя тряслись.

— Прибереги слезы до моей смерти, — прошептал Тэмуджин. — Я сказал, что Угэдэй будет моим преемником, и твой брат Чагадай будет относиться с уважением к этому выбору — посмотри, чтобы он не причинил неприятностей. Прислушивайся к советам своей матери, которая будет следить за порядком у меня на родине, пока не соберется курултай. Помни…

Он задыхался.

— Угэдэй, ты возьмешь тех женщин из моих жен и наложниц, которые тебе понравятся, а остальных раздашь по своему усмотрению. Однако моим четырем хатун ты разрешишь оставаться верными мне. Поскольку они были моими, нет нужды выдавать их за других.

Они будут его, пока скорбят по нему.

— Клянусь…

Угэдэй закашлялся. Тулуй взял руку Тэмуджина и прижал к своей щеке.

— Тулуй, — пробормотал Тэмуджин, — ты мой отчигин, принц очага. Следи за тем, чтобы наша родина была защищена и сохранена. Многие наши люди соблазнятся образом жизни завоеванных стран — посмотри, чтобы они не забывали…

Сказать им больше было нечего. Мир будет принадлежать им, и если их преемники потеряют его, единственным убежищем для них будет их древняя родина.

— А теперь вы должны оставить меня, мои сыновья. Я скучаю по своим старым пастбищам — приглядите за тем, чтобы меня отвезли отдыхать на склон великой горы, которая защитила меня. Скрывайте мою смерть от всех, пока не доставите меня домой.

— Прощай, папа, — сказал Угэдэй.

— Прощай.

Лицо его пылало — птица сжала когти. С его наследием им придется поступать сообразно своим способностям. Его дело сделано, но чем все кончится?

Тэмуджин сказал:

— Уходите из шатра.

Есуй стиснула его руку.

— Я не могу.

— Оставь меня, Есуй, — Писцы записали его волю, какие земли и имущество получит каждый из его сыновей и братьев, но он понимал, что обделил одного своего верного сподвижника. — Отдай шатер тангутского государя и всю его дань Тулуну Черби. Он предупреждал меня, что надо отложить этот поход, так что ему положено все это.

— Хорошо, Тэмуджин.

— Посмотри, чтобы за меня отомстили смертью всех в Нинься. Скажешь моим генералам, что приказ не отменен. Поклянись мне.

Режущий звук заполнил его уши, заглушив ее голос и пение шаманов за дверью. Он не услышал ее ответа, но она подчинится. Она будет бояться его призрака так сильно, что не осмелится ослушаться.

— Иди, — сказал он.

Он слышал, как она рыдает, идя к выходу, и почувствовал облегчение, когда она исчезла. Он не может приказать смерти. Бесполезно бороться против того, что в конце концов избавит его от боли, и все же что-то в нем сопротивлялось.

«Дай мне ответ, — подумал он, — скажи мне теперь, что было моей целью».

«Не спрашивай о начале вещей и не распытывай о конце всего сущего». Так говорил Чан-чинь. Мудрец говорил ему что-то еще, что-то еще, содержавшее ответ. Он напрягся, пытаясь вспомнить, что говорил ему Учитель, вообразив, что сможет понять даосскую мудрость и следовать ей, и в этом заключалась его ошибка. Чан-чинь говорил ему, что постижение мудрости в том, чтобы принимать мир таким, каков он есть, знать основы существования мира, не навязывать ему свою волю. Теперь его воля не даст ему ничего. Тэмуджину показалось, что его несет широкая река, протекающая через весь мир. Он закрыл глаза и отдался на волю ее течения.

Он увидел китайский город. Сквозь открытые ворота в зубчатых стенах он смотрел на кривые улочки и башни пагод. На воде колыхались крошечные шаланды, набитые людьми, и большое, похожее на утку судно. В отдалении змеилась Великая стена. Как бесполезна была эта стена против захватчиков! Ее единственное назначение — заставить живущих за ней людей поверить, что она служит им защитой.

Река несла его мимо желтых полей и лессовых обрывов, мимо прячущихся за земляными валами городов, поддерживавших жизнь арыками, мимо рядов зеленых ив и тополей, обозначавших оазисы.