— Мне тоже.

Дамы вышли. Ане все больше хотелось домой.

… Она заказала в кондитерской самый дорогой торт и купила банку элитного растворимого кофе, хотя никогда не понимала, почему коричневым крупинкам с кофейным запахом приписывают славу ее любимого напитка. «Террариум» мило снизошел до угощения. Под чай и кофе с тортиком знакомство с кафедрой продолжилось гораздо веселее и непринужденнее. Светочку Аня узнала сразу (по голосу и по ярким, кричащим серьгам в ушах — подделке под известный бренд), заручилась ее расположением, сказав несколько комплиментов, и сумела выудить некоторые подробности о Германе Фридриховиче. Ей даже показали фотографию, хорошую, а не ту пиксельно-неразличимую, что красовалась на сайте вуза.

Герман Фридрихович Каде оказался довольно интересным мужчиной чуть за сорок, по происхождению немцем из местной диаспоры, очень необычным — с внешностью пирата-метросексуала. У него были смоляные вьющиеся волосы до плеч, острые глаза с зеленцой и нос с горбинкой. Он был смугл и ходил с тростью, что было результатом давней автомобильной аварии и придавало образу романтичности. В него был влюблен весь преподавательский состав женского пола вуза (а может, и не только женского, кто знает, по крайней мере Светочка, замдекана по воспитательной работе, на что-то такое намекала), от кандидатов технических наук до лаборанток в его лаборатории интеллектуального анализа данных. Аня немного расслабилась: китчевый Герман Фридрихович не показался ей человеком, способным создать проблему. Ну бабник, и черт с ним! Сколько таких возле нее крутилось.

Оказалось, что после конференции в Санкт-Петербурге Герман Фридрихович поедет в Москву, в головной вуз, и их знакомство вновь откладывается. «Уж полночь близится, а Германа все нет», пошутила Аня в ответ на очередное причитание лаборанток, сокрушающихся, что завлаборатории задерживается в столицах. Шутку не оценили, наверное, она была бородатой. Дамы лениво попивали кофе с тортиком, блаженно прикрывая глаза. «Тюлени дремлют на песке, а Герман наш невдалеке[1]», пробормотала Аня, уже себе под нос.

Анну порадовал четвертый, выпускной курс. Занятия начались с практикумов, группы Германа Фридриховича были хорошо подготовлены. Жаль было, что их придется отдавать обратно, более опытному преподавателю.

На следующей лекции у третьего курса Аня несколько раз прошлась вдоль рядов, продолжая говорить, и, словно в задумчивости, скользила глазами по залу. Громова не было. Она уже запомнила свою группу в лицо — на большой перемене в четверг ей удалось собрать в западном холле девять человек из десяти. Громов сбор тоже пропустил.

На выходных она съездила к теткам, на следующую субботу запланировала поездку к отцу, но ее расписание было неожиданно изменено. Аня чего-то такого ожидала — ее, нового препода без особого авторитета, удобство принесли в жертву комфорту других преподавателей. Теперь у нее были большие разрывы между парами, и в субботу появились учебные часы. Она злилась, но ничего не могла поделать.

После выходных комендант общежития организовал замену старой мебели на новою. Кровать Ане досталась пружинная, с панцирной сеткой, зато широкая. Ее втащили в блок Громов и еще один мальчик. Аня сурово наблюдала, как третьекурсники собирают железную конструкцию из двух спинок и сетки. Второй студент пошел за стульями, а Фил сел на кровать и запрыгал:

— Мягкая, но скрипеть будет. Здравствуйте, Анна Сергеевна. Я сегодня дежурный по общаге.

— Вы тоже здесь живете?

— Да. Я почти что ваш сосед, только я в аппендиксе, очень удобно, не видно, кто ко мне прихо…

— Вы пропустили лекцию и сбор группы, Громов.

— Можно на ты. Я Филипп. Но вы, наверное, уже знаете. Мы же почти на брудершафт пили, Анна Сергеевна.

— Будешь теперь до конца года острить?

— А вы тут у нас до конца года продержитесь? — Громов неожиданно серьезно посмотрел ей в глаза.

— Ты о чем?

— У нас тут холодно зимой.

— Я не мерзлячка.

— Люди с разбитым сердцем всегда мерзнут.

— Это ты по себе можешь сказать? — Аня добавила в интонацию немного язвительности.

— Хотел бы, но себя в пример привести не могу, — Фил улыбнулся, — я уже вылечился. И снова заболел. Но это другое. От этого мне горячо, любую зиму переживу.

— Громов, вы много болтаете не по существу. Я же четко объяснила, как отношусь к прогулам. На семинарах все это выйдет вам боком.

— У меня были обстоятельства. Я прочитал вашу лекцию на сайте.

— Там не все.

— Я перепишу у кого-нибудь конспект.

— У Матвея Мехрина? — так звали блондина из девятой группы. — Его тоже не было. Вы вместе прогуливали?

Филипп вдруг резко встал и оказался совсем близко к Ане. Взгляд его был странным, сосредоточенным, Аня увидела в его глубине свое отражение. В комнате было светло, солнце пробивалось через шторы, и глаза Громова казались ярко-синими:

— Я не дружу с Мехриным… с недавних пор. Вы прочитали мои вопросы?

— К сожалению, у меня не было времени.

— А индивидуальные занятия вы проводите, Анна Сергеевна? Я бы подтянулся.

Аня молчала. Студент смотрел на нее, наклонив голову. Почему она не осадит его, как других, дерзковатых, с чертятами в глазах, что пытались играть с ней в вечную игру противостояния мужского и женского и отступали после ее отпора, разочарованные? Она открыла рот, но из коридора раздалось:

— Громов! За столом! Быстро!

Филипп:

Фил купил четыре бутылки светлого — на что-то покрепче он не решился, потому что любил только пиво, да и давиться градусами не хотелось, даже ради алкогольного забвения. Он не дошел до блока, просто не выдержал, уселся в рекреации и присосался к бутылке. В голове вертелось какое-то старинное «Лалы, яхонты, смарагды-изумруды». Лала. Что она сказала ему в тот вечер, когда шла… он знал, куда она идет, стуча каблучками. К тому, другому.

… — Я же тебе все сразу объяснила, — сказала она. — Я не стала скрывать, изменять тебе, как только поняла, сразу…

— Лала, зачем? Ну зачем? Разве тебе было плохо… тебя что-то во мне не устраивало?

— Фил, ты что? Это не из-за тебя! — она улыбнулась своей наивной улыбкой, своим чувственным большим ртом с пухлыми губами, которые всегда сводили его с ума. — Это ведь мой шанс! Ты пойми, там Москва! Москва, понимаешь! Я буду жить в этом… элитном студенческом кондоминиуме. Университет совсем близко.

— А он будет приезжать с тобой трахаться? — Фил скривился, пытаясь скрыть боль за грубостью.

— Ну… зачем, Гром? Мы любим друг друга.

— Не верю, — Громов помотал головой. — Лал, ну как ты можешь с этим… хером?

— Не называй его так! — она вдруг сверкнула глазами, произнесла со странной интонацией, с придыханием, с дымкой в глазах. — Фил, он мне нравится, он мне очень-очень нравится, — и добавила со страхом: — Только не лезь к нему! Пожалуйста! Умоляю, не надо этих разборок! Никто не виноват, что я полюбила другого!

— А, ну да, — Громов криво усмехнулся, — сердцу не прикажешь, и все такое… Не волнуйся, ничего я с этим уродцем делать не буду, пусть гуляет, раз вы…

До него вдруг дошло, что она говорит правду, что действительно любит другого. Месть, которую Фил так тщательно планировал, его крестовый поход против соперника вдруг показались ему смешными. Зачем? У Лалы с ее «бойфрендом» все хорошо. Громов только опозориться, если полезет что-то доказывать.

— Дурак! Думаешь, я за него волнуюсь? Я за тебя! Знаешь, какой он сильный! Он тебя может просто убить одним пальцем!…

… — Сама дура! — пробормотал Громов, сидя на подоконнике. — Какая же ты дура!

Девушка появилась из правого коридора. Она шла, неуверенно оглядываясь… такая… сонная… в длинном халате наподобие кимоно. Фила она, кажется, не заметила, а он решил, что не будет привлекать к себе внимание. Питьевой кран традиционно сыграл свою шутку, и девушка выругалась. А потом подхватила полу халатика, вытирая лицо, и Фил не выдержал, заговорил. Она смотрела на него со странным выражением, и Громов никак не мог различить, что в нем: интерес, недовольство, досада? Он хорошо видел в темноте, а она, кажется, нет, возможно потому, что была близорука. От нее пахло чем-то волнующим, теплым, халатик сползал то с одного точеного плеча, то с другого, густые русые волосы распадались на пробор, обдавая его нежным запахом какой-то дорогой парфюмерии, и она была такой свежей и… желанной, что Филу вдруг захотелось посадить ее на колени, прижать к себе, попробовать на вкус. Он давно уже не испытывал ничего подобного. После Лалы у него не было ни одной девчонки и, должно быть, молодой организм потребовал свое. Так он решил и успокоился. Бодро наплел, правда, какую-то чушь про пари, понимая, что такая девушка наверняка не одна и вряд ли всю жизнь ждала парня с разорванной в клочья душой. Она сама сказала что-то про разбитое сердце, но он не поверил. Такую парни носят на руках, не давая опуститься на бренную землю. Он все-таки помечтал, когда она ушла, и мечты эти были далеко не целомудренными. Потом долго не мог заснуть, жалел, что не спросил если не номер телефона, то номер блока, допытывался у Захара Петровича, кто из студенток в последние вселялся на второй этаж и в общагу вообще, но тот пожимал плечами и говорил, что никто.

Во вторник все узнали, что ушедшему по состоянию здоровья преподавателю по веб-программированию и веб-дизайну наконец-то нашли замену. Фил все воскресенье и весь понедельник провел в каком-то странном «виртуале» и на новость особо не среагировал. Преподша опаздывала. Преподша? Женщина? Фил немного расстроился. Он собирался брать «питона» на годовой курсовик. Если баба будет преподавать, то толку не будет. Это же веб-программирование! Старый препод Иван Матвеевич был в нем асом. Что теперь? К Герру Херу идти кланяться? Нет! Стукнула дверь, и Матвей, сидевший у стены, подпрыгнул на месте: