– Апрель. Мой любимый месяц, – сказал Уилл. – И знаете почему?

– Потому что май еще впереди, а за ним и целое лето.

– Правильно! А как вы относитесь к сентябрю?

– Я не особенно люблю осень. Она красива, повсюду багрянец и золото – все это так. Но тем не менее я чувствую, что все замирает. Впрочем, зиму я люблю. Даже очень. Угадайте почему?

– Очень просто. Потому что впереди весна. Падает снег, и в супермаркетах продают нарциссы. Я прав?

– Да, да, вы правы.

Они медленно шли через парк. Был четвертый час. Поздний завтрак длился два часа, они говорили без умолку и продолжали беседовать и сейчас, потому что случайные и вроде бы бессвязные мысли как-то удивительно и таинственно связывали их.

– Вы исчезли. Я не мог найти никого, кто вас знал, кроме людей из магазина, но они ничего о вас не слышали. Я искал вас всюду. Вы даже не оставили своего почтового адреса. Почему?

Уилл смотрел на нее так пристально, что, казалось, его взгляд пронизывал Гиацинту.

– Был развод, – ответила она. – Я тяжело переживала его и хотела лишь одного – убежать, забыть все, что связывало меня с тем местом.

– Понятно. Вам покажется это странным, Гиацинта, но у меня были особые причины для того, чтобы видеть вас. Я хотел принести извинения за то, что столь бестактно высказал свою точку зрения в тот день. А вторая причина в том, что, находясь в Европе, я пошел на выставку Дюфи и впервые узнал о том, что он делал зарисовки мод. Меня это поразило. Его этюды – настоящие маленькие жемчужины: акварели, рисунки пером и чернилами. Дюфи делал их для одного знаменитого парижского кутюрье еще перед Первой мировой войной. Я сразу же подумал о вас и о связи моды и искусства.

– Значит, вы знаете об искусстве гораздо больше, чем говорили.

– Нет, я знаю очень немного.

Между тем они подошли к музею.

– Не хотите зайти?

– В другой раз. Сегодня я хочу беседовать с вами. Расскажите о себе.

– Рассказывать особенно нечего. Я усердно работаю, и мне это нравится. Я почти счастлива. Вы дали мне добрый совет.

– Я не о работе, а о вас. Вы и сейчас чувствуете себя одинокой, когда уже все позади? Говорят, люди часто испытывают одиночество после развода.

– Я не одинока. У меня есть братья, мать живет в нескольких часах езды. Она занятая, деловая женщина. Я тоже занята, но мы встречаемся.

Уилл спрашивал не о ее родственниках, Гиацинта это понимала. Он интересовался, есть ли у нее любовник. И Гиацинта догадывалась, что, если бы ответила утвердительно, Уилл ушел бы от нее и виделся бы с ней лишь во время деловых встреч на работе.

Гиацинта сказала:

– У меня есть несколько друзей, но не слишком близких.

– Нет близких? Я рад. Нет, это слишком эгоистично с моей стороны. Я имел в виду нечто другое.

Они шли по берегу пруда. Поднимался легкий туман; появилась первая зелень. Возле верховой тропы они остановились и пропустили всадников, среди которых были и дети. Один из них ехал на пони, казавшемся совсем игрушечным. Второй, постарше, гордо восседал на взрослой лошади.

– Как мило, – заметил Уилл. – Давайте посидим возле тропы и понаблюдаем за лошадьми.

Они нашли скамейку. Минуту-две оба молчали; Гиацинта знала, что его глаза устремлены на нее и в них светится улыбка. «У Уилла очень выразительное лицо, – подумала она. – На нем отражаются все эмоции, оно ничего не скрывает». Осознав это, Гиацинта ощутила уныние, ибо ей приходилось хранить свою тайну.

– У меня двое детей, – тихо сказала она.

– Двое детей? Но почему…

– Почему я скрывала это? Не знаю… Должно быть, потому, что не хочу думать о том, как это все трудно… этот развод… непонимание детей.

– Сколько им лет?

– Мальчику около одиннадцати, девочке около восьми. Мы расстались более трех лет назад. – Гиацинта вспомнила вечер после рождественского обеда, когда они рыдали в своих комнатах. – Для них это было очень тяжело.

– Это было тяжело и для вас. Как дети сейчас себя чувствуют?

– По-моему, лучше. Но ведь я не знаю, что они скрывают от меня.

– Верно. Но у детей такая сильная мать, которая умеет добиваться поставленной цели, и это для них очень важно.

– Надеюсь, вы правы. – Голос Гиацинты слегка задрожал. – Тот мальчик на лошади напомнил мне Джерри. Он без ума от лошадей, и я этому рада. Хорошо иметь интерес к чему-то. Это дает человеку счастье.

– Дети видят своего отца?

– Да, они живут с ним. Сейчас они проводят с ним весенние каникулы.

Говоря это, она тут же подумала: «Зачем я лгу? Наверное, из-за того, что мать, отказавшаяся от опеки, внушает подозрение. Люди понимают: с ней что-то не в порядке».

Желая сделать что-то естественное, Гиацинта показала Уиллу фотографию детей.

– Простите, что утомляю вас, – сказала она.

Дети, в костюмах для верховой езды, стояли на фоне забора. Снимок был сделан в тот день, когда Эмма получила свой первый урок. Сфотографировал их Арни.

Уилл выказал интерес.

– Вы нисколько не утомляете меня. Дети очень красивы.

– Спасибо. Эмма похожа на мою мать; ее фото вы видели в моем доме.

– Помню. Я сказал вам тогда, что она красива. Впрочем, по-моему, вы еще красивее.

Гиацинта пришла в смятение и не нашла, что сказать. Уилл тоже молчал. Сильный порыв ветра принес первые капли дождя.

– Нам пора возвращаться, пока дождь не полил по-настоящему, – проговорила Гиацинта.

– Да.

Возле дома Гиацинты Уилл остановился и задумчиво проговорил:

– Жизнь состоит из случайностей. Я мельком увидел вас в магазине и подумал: «Мне нравится внешность этой женщины, ее длинные волосы, похожие на шелковый водопад, ее походка». Затем я забыл про вас – ведь часто видишь интересных людей, которых больше никогда не встречаешь. Но затем я снова встретил вас, пересекая площадь.

Гиацинта знала: Уилл ждет, чтобы она пригласила его к себе. Однако она снова солгала, решив, что это самый легкий выход.

– Моя мать здесь со своими подругами, иначе…

– В другой раз. – Уилл посмотрел на нее так, словно отлично сознавал, что с ними происходит.

Гиацинта поднималась на лифте и предавалась воспоминаниям о том, как Уилл процитировал Стивена Спендера. А что, если он попросит ее выйти за него замуж? Это вполне вероятно. Все зашло слишком далеко. «Я храню опасную тайну, поэтому похожу на ящик Пандоры. Эта тайна никогда не должна открыться».


Он хотел видеть ее, а Гиацинта опасалась подпускать его слишком близко. Оставаясь дружелюбной, но сдержанной, она находила причины для отказа – как истинные, так и выдуманные. Чаще выдуманные. И при каждой встрече Гиацинта давала понять: мне приятно ваше общество, вы мне нравитесь, но наши отношения не могут заходить дальше определенной границы, несмотря на то, что нам показалось в тот день, когда мы гуляли по парку.

Гиацинта полагала, что Уилл почувствует себя обескураженным. Однако ничего подобного не произошло. Гиацинту удивляло, что его удовлетворяют прогулки по китайскому кварталу или посещение кино вечером, которые заканчивались дружеским прощанием возле ее дома. Без сомнения, если бы он захотел, любая женщина была бы к его услугам.

«Что мы будем делать, – спрашивала себя Гиацинта, – когда изучим весь город? Дурацкий вопрос, – ответила она себе. – Город не исходить, в нем можно находить новые и новые интересные места». Затем вдруг Гиацинта встревожилась: что, если Уилл переедет куда-нибудь далеко? Но нет, он прочно привязан к этому месту – даже с гордостью показал ей котлован, на месте которого компания намеревалась возвести громадный дом. Разве не говорил Уилл о своем заветном желании жить в доме, из окон которого открывается живописный вид?

Казалось, ему нравился характер их отношений; что он никогда не упоминал о том, что искал Гиацинту, не произносил высокопарных слов о поэзии, не называл ее волосы шелковыми. Гиацинта подозревала, что у него было много женщин. И она лишь одна из них.

Когда в середине мая из Флориды прилетел Арни, она искренне обрадовалась ему. С ним было легко беседовать. Не возникало длительных пауз, заполняемых пустыми, ничего не значащими фразами. Конечно же, главной темой были Эмма и Джерри. Арни рассказал о своей новой скаковой лошади по кличке Диамонд и о своих деловых поездках. Он расспрашивал Гиацинту о ее успехах и явно гордился ими. Она обретала покой с этим единственным человеком, который знал ее тайну.

Однако и с Арни возникали трудности. Он не слишком старался скрыть то, чего хочет.

– Наверно, сейчас, выйдя в свет, ты встречаешь многих мужчин?

– Не многих. Я провожу целый день у Либретти.

– Но там есть и другие модельеры.

– Многие из них не интересуются женщинами, Арни.

Словно в шутку, но с серьезным подтекстом, он улыбнулся и сказал, что все еще «к ее услугам».

– Бери лучше меня, чем кого-нибудь другого, Гиа. Посмотри на меня повнимательнее. Ведь неплохой парень, а?

Его живое лицо, атлетическая фигура и в самом деле импонировали ей. Но все-таки чего-то в нем не хватало. Вот только чего?


Первого июля Лина решила, что Гиацинте пора познакомиться с фабриками Франции. Это лишь начало, а следующая поездка будет в Милан. В свое время ей придется познакомиться с производством твида в Шотландии и вышитых изделий в Индии.

– Блестяще! – воскликнула Францина, когда Гиацинта рассказала ей об этом. – Французские цветы, музыка, пища и, разумеется, люди! Да тебе везет! Я счастлива за тебя, дорогая. Ты это заслужила.

Арни отнесся к сообщению восторженно.

– Здорово! Если бы у меня не было все расписано на месяц вперед, я бы обязательно поехал с тобой. Ты должна это отпраздновать. Дети чувствуют себя превосходно, и ты посетишь их, вернувшись, а сейчас иди и развлекайся. Развлекайся, но не очень, Гиа! Надеюсь, ты меня понимаешь.


Через десять дней Гиацинта сидела в кресле самолета возле иллюминатора. Взглянув на бетонированную площадку, она вспомнила, когда в последний раз перелетела через океан. Четыре года в ее жизни тянулись как четыре столетия. Или, напротив, четыре дня, – настолько ярки и живы были воспоминания.