– Мелоди, – услышала она призывы Глории, – Мелоди, прошу тебя, скажи хоть что-нибудь!

Но Мелоди не хотела сейчас ничего говорить. Что-либо сказать для нее сейчас было все равно что сунуть пальцы в электрическую розетку или в пышущее пламя. А потому она держала рот на замке. Так ей было лучше. Так она чувствовала себя спокойнее, осторожнее и сильнее. Слова все только засоряли. Вот мысли, поняла она теперь, были куда более совершенны. Мысли можно было сложить в коробочки и убрать подальше. А слова были слишком открыты, слишком непосредственны. Слова существовали для слабоумных.

Она встала с дивана и вышла из гостиной. Медленно и тяжело поднялась по лестнице к своей спальне. Мелоди просидела там весь оставшийся день, все находя у себя в сознании новые пустые ячейки и раскладывая по ним все то, о чем она не хотела никогда больше думать, и покинула комнату лишь тогда, когда на улице стало совсем темно, а живот так урчал от голода, что изрядно пригоревший бисквит «Виктория», оставленный на кухонном столе, показался ей вполне даже аппетитным.

– 48 –

2006 год

– У тебя тут чуть ли не сотня сообщений! – крикнул ей Эд из гостиной, где он менял шипы на своих футбольных бутсах.

Мелоди, только что принявшая душ, хорошенько обернулась полотенцем и прошлепала босиком на кухню, к заряжавшемуся телефону.

Новых сообщений оказалось четыре. Первый был от Бена. Мелоди сразу же открыла послание, предполагая, что тот решил отменить их свидание, однако это было не так.

«Ты говорила, у твоего сына на следующей неделе день рождения? Дай мне знать, у меня есть одна задумка… Б.»

Мелоди сперва поморщилась, потом улыбнулась. Как он вообще это запомнил?! Вновь улыбнувшись, написала ответ: «Какая у тебя память! Я впечатлена. Да, в среду ему будет 18. А что за задумка? Я волнуюсь…»

Нажав «отправить», Мелоди посмотрела, какие еще есть сообщения. Все они были отправлены MMS с одного и того же, неизвестного ей номера. Она взяла телефон с собой в спальню и быстренько надела нижнее белье. Потом села на край кровати и один за другим открыла присланные сообщения. Они оказались от Эмили, причем под каждым было приписано: «Вот доказательство, что ты у нас была!»

Все три были фотографии – маленькие и зернистые, – являвшие взору маленькую девочку и совсем еще младенца, которые сидели на паркетном полу с разложенными между ними большущими и яркими деталями пазла и темными серьезными глазами глядели прямо в объектив.

Мелоди сразу же позвонила сестре.

– Бог ты мой! Ведь это же мы! – задыхаясь от волнения, воскликнула она.

– Да, я знаю! – вскричала в ответ Эмили. – Мне их мама прислала прошлой ночью по электронной почте. Ну скажи, они такие славные!

– Мне очень нравятся! – ответила Мелоди. – Честное слово! Раньше у меня была… – Она осеклась, неожиданно засомневавшись в достоверности того, что собиралась сейчас сказать. Но потом совершенно ясно увидела перед мысленным взором потускневший поляроидный снимок с истончившимися краями. – У меня раньше была наша с тобой фотография, – продолжала Мелоди, теперь уже уверенная, что именно так оно и было. – Ты сидела там в высоком стульчике, а я стояла рядом, и за спиной у нас цвели апельсины. Я про это забыла, но теперь четко вспомнила. Это была одна из самых ценных моих вещей. И подозреваю, – продолжала она, уже ощущая набухающий в горле едкий комок обиды, – что он, наверное, пропал во время пожара, сгорел вместе со всем прочим.

«Что это за “прочее”?» – тут же задумалась она. Что еще унес тот беспощадный огонь, в корне изменивший ее жизнь? Что еще она тогда потеряла? Какие ключи к своему детству, к самой себе?

Через пару секунд после ее разговора с сестрой пришло сообщение от Бена:

«Не волнуйся. А еще, в преддверии понедельника, могу прислать тебе свою фотку, дабы напомнить, как вообще я выгляжу».

Улыбнувшись, Мелоди набрала: «Без надобности. Толстый, лысый и неказистый коротышка. Верно?»

Через мгновение он ответил двумя смайликами: подмигиванием и поцелуем.

Мелоди еще какое-то время посидела на кровати в белье, крепко прижав к щеке мобильник. Душа ее пылала какой-то неизвестной прежде радостью.


Наутро Мелоди решила сбежать от очередного хмурого, досадно непогожего лондонского дня и села на поезд до Фолкстона, где над морскими курортами графства Кент радостно сияло солнце.

Грейс жила в квартире на третьем этаже немного обшарпанного уже здания пятидесятых годов, в двух улицах от моря. Архитектор дома решил, что отсутствие морского вида из окна вполне можно компенсировать созерцанием фасадов других зданий с неуклюжими балконами и огромными венецианскими окнами, которые с оптимизмом смотрели в неприглядные тылы выстроенных сплошной лентой георгианских домов.

В прохладном коридоре, слегка пропахшем топленым жиром, где зеленоватый мрамор на полу перемежался со старыми истоптанными ковриками, Мелоди позвонила в одну из дверей. Она глубоко вдохнула, готовясь увидеть перед собой женскую фигуру в стиле ар-деко с жилистыми руками и пышным головным убором, однако вместо этого ей открыл немного встрепанного вида мужчина в темно-синей рубашке поло и мешковатых шортах, с наполовину выкуренной сигаретой в одной руке и баночкой диетической колы в другой.

– Ох-ре-неть! Сама Мелоди Рибблздейл!

Мелоди не сразу даже сообразила, кто же этот человек, знавший ее имя. Его коротко постриженные волосы и чисто выбритое лицо поначалу сбили ее с толку. И все же она узнала Мэттью. Да, это был Мэтти, тот мальчишка из сквота. Тот пьяница из Бродстерса. Сын Грейс.

– Мэттью! – воскликнула она.

– Ни фига себе, ты даже меня помнишь?!

– Ну конечно. Мы совсем недавно с тобой встречались.

– Правда, что ли?

– Ну да, в Бродстерсе, пару недель назад.

– О нет… – Он был явно этим неприятно поражен. – Господи, чего я тебе тогда наговорил?

– Да ничего особенного, просто спросил, не нужна ли мне какая помощь. Надо думать, я выглядела очень растерянно.

– Надеюсь, я не был слишком уж назойливым. А то я, знаешь, бываю, когда слишком наберусь.

Мелоди помотала головой и улыбнулась.

– Нет, ты был на высоте. Честное слово! – уверила она.

– Ну и слава богу. Чего же мы тут стоим-то, господи! Заходи-ка, заходи, пожалуйста!

Босой, он провел ее по узкому коридору к светлой комнате впереди. Гостиная оказалась небольшой и убранной довольно эклектическим образом, представляя взору предметы со всех континентов: были тут и африканские маски, и обои с индийской расцветкой, и китайские фонарики. Заканчивалась же она широким зеркальным окном и дверью на балкон, за которой величественно восседала пожилая дама с чашкой чая и газетой.

– Мелоди! – вскричала она и, соскочив с шезлонга, босиком устремилась в гостиную. – Надо же, Мелоди!

Женщина была очень стройной, одетой в серые легинсы и пурпурно-красную блузу, перехваченную на талии шелковым шарфом. Совершенно седые волосы были коротко, в «пажеском стиле», пострижены, в ушах висели тяжелые золотые серьги наподобие индийских.

Длинными сильными пальцами она ухватила Мелоди за предплечья и пытливо заглянула ей в глаза, словно потеряла в них что-то очень важное.

– Красавица! – воскликнула она через мгновение. – Всегда знала, что ты будешь красавицей! – Она выпустила наконец руки гостьи из своей цепкой хватки и едва ль не с облегчением вздохнула. – Ну, давай, садись скорее. Принести тебе что-нибудь выпить?

– Да, от диетической колы я б не отказалась, – ответила Мелоди, указав на баночку в руке у Мэттью.

– Мэтти, дорогой, принесешь Мелоди баночку колы? – сказала Грейс. – Садись-ка сюда, – велела она гостье, похлопав по потертому дивану, покрытому отрезом зеленого шелка для сари. – Дай я на тебя хоть полюбуюсь!

Мелоди послушно села на диван, и Грейс некоторое время разглядывала ее в упор.

– Ты все такая же, и в то же время совсем другая. Ты выглядишь какой-то… очень зрелой. Ты целую жизнь прожила, верно?

Мелоди поглядела на сидевшую рядом женщину, пытаясь вспомнить о ней что-то очень частное, силясь найти в своем сознании ту ячейку, где может храниться воспоминание об этой экзотической даме, но в голову ничего не приходило.

– Ну, смотря что вы понимаете под «жизнь прожила», – улыбнулась она. – Я действительно прожила большую жизнь, только очень тихо.

– Дети есть?

– Да, один. Эдвард.

– Эдвард? Как тот ребенок… – Грейс в неуверенности осеклась.

– Да, как тот малыш, которого украла моя мать. Одно с другим совершенно никак не связано, это чистое совпадение… хотя…

– …возможно, вышло как-то подсознательно.

– Да, может быть.

– Любопытно. – Грейс гибко извернулась, потянув под себя одну ногу. – И сколько же лет твоему Эдварду?

– Семнадцать. В среду будет восемнадцать.

– Ого! Совсем мужчина! Это ж какой юной девочкой ты его родила?!

– В пятнадцать.

– Ну и молодец! Я всегда немного сожалела, что не завела детей раньше. Все занята была духовными исканиями и «обретением себя». Но дело в том, что я была еще слишком молодой, чтобы точно знать, что именно ищу. И мне бы следовало сначала, пока была молодой и бестолковой, обзавестись детьми, а уж потом искать себя. Но тут уж что вышло, то вышло. C’est la vie[19]. И чем вы с Эдвардом занимаетесь?

– Да ничем на самом деле, просто плывем по жизни. Бредем своей тихой колеей. Хотя вполне вроде нормальной колеей, – нервно рассмеялась Мелоди. Взгляд этой женщины был каким-то будоражаще проникновенным, словно за завесой ее глаз Грейс пыталась разглядеть некий особый, потайной смысл.

– Работаешь?

– Да. В школе у Эда. В столовой.

– Буфетчицей, что ли? – усмехнулся Мэттью, вернувшись в гостиную с баночкой колы для Мелоди.

– Да! – театрально вскинулась Мелоди. – И что?!