— Ты совсем чокнулась на своей ненависти к Зое, — зло прервал её Владислав. — Сколько можно винить людей в несовершенных ими грехах. Я знаю, ты не можешь забыть, как утонула Ларисочка… Но Зоя-то в чем виновата? В том, что ты отпустила дочь одну гулять. Да и вспомни, что отец Зои тогда первую вытащил из воды Ларису, а после — Андрея и меня… Я был там, видел, я сам тонул, в конце концов… Ведь тебе было после стыдно. И Андрюшке ты не могла смотреть в глаза… А Зою ты все ненавидишь… Зоя не должна была следить за Ларисой… Она и так подняла тревогу…. Да и с себя вины, мать, не снимай, не надо было разрешать Ларисе одной гулять, где хочет…

— Сынок! — остановил его тихий всегда отец. — Не надо… Пожалуйста, не надо говорить о Ларисе. Не надо…

Владислав взглянул на сразу поникшую мать и пожалел, что так жестоко нанес ей удар — вспомнил страшные дни, когда утонула его младшая сестренка Лариса. Уводя разговор в сторону, спросил мать:

— С чего в тебе такая рьяная любовь к внучке проснулась? Готова забрать! Что же не посидела с ней, когда я просил об этом, когда Белка по выставкам моталась? А сейчас и себе взять готова Шурочку.

— Сам говоришь, Шурочка — мне родная внучка, — ответила мать. — Я люблю её.

— Что же ты сыновей моих ненавидишь? Они тоже родные внуки тебе. Или не веришь, что мои? Ни разу не посмотрела, не приехала. И отца не пустила? Почему слюной брызжешь, когда речь заходит о Зое? Думаешь, она плохая мать?

— Владислав, — голос матери был неожиданно тосклив, — ты неправ. К твоим детям у меня нет ненависти, ни минуты не сомневаюсь, что наши это внуки, от тебя. Я их люблю… Но Зою я не приму. Не проси. Так что ты выбирай между мной и Зоей…

— Галина, — вмешался вечно молчаливый отец, и голос его был строг и сух, — ты сейчас замолчишь. Ты переходишь все границы… Имей совесть. Я ведь тоже все слышу. Владислав не будет никого выбирать… Ему жить, не тебе. Ты уже как-то вмешалась, заставила его жениться на Милке. Где эта Милка, где наши старшие внучки? Не знаешь. Вот-вот, помолчи лучше. А ты, Ольга, если так переживаешь за девочку, поезжай с Владом к нему. Познакомься с Зоей… Она хорошая…

Галина Ивановна молчала.

— Я так и сделаю, — ответила Ольга. — Если Шурочке там плохо, я её сразу заберу. Не посмотрю, что есть отец.

Сергей Петрович и Галина Ивановна поехали домой, в деревню. Ольга к Владиславу.

Девочки сами открыли дверь отцу. Шурочка испугалась при виде тети, очень похожей на маму. Девочка не бросилась к ней, а съежилась, отступила робкими шагами, оглянулась, но Зои не было рядом, она была с малышами, что плакали, тогда Шурочка забилась в угол, закрыла лицо руками. Она так пряталась: не видит чужую тетю, значит, нет её.

— Все, — подумала грустно Зоя, которая, чувствуя что-то нехорошее, вышла в прихожую сразу с двумя близнецами на руках, — все три дня насмарку, опять испугали девочку. Зачем Владька привез сестру Беллы? Господи, сделай так, чтобы только несчастная малышка не начала опять плакать…

Владислав поспешил взять у Зои одного из детей, более крупного, Сашу.

— Шурочка! Почему ты не хочешь со мной говорить? — ласково спросила Ольга. — Прячешься от меня? Я твоя тетя Оля. Помнишь меня?

Она подошла к девочке, присела на корточки, пыталась отвести её ручонки от лица. И Шурочка закричала. Тоненько, испуганно, как зайчонок. Ольга испугалась этого тонкого звериного крика. Зоя бросилась к Шурочке с малышом на руках. Но её опередила стоящая рядом Ксения. Девочка изо всех силенок оттолкнула чужую тетю, встала, закрыла собой прятавшуюся сестренку.

— Уходи, — сердито закричала она. — Не трогай мою Шурочку, а то как дам тебе сейчас! — она сняла с ноги любимую туфельку и замахнулась на Ольгу.

Вид у маленькой заступницы был разгневанный, решительный… Ольга отошла, испуганная грозным видом Ксюши и тонким криком Шурочки. Девочка так никого не подпустила к себе, кроме Зои. Та присела возле Шурочки с малышом на руках.

— Где наша девочка? Куда спряталась? Кто пришел к нашей Шурочке? Кто по ней соскучился? — ласково заговорила Зоя. — К ней наш Сережа-капризуля пришел. Он соскучился по сестренке. Шурочка, давай покажем тете Оле, как ты умеешь держать своего братика. На, возьми Сережу. Посмотри, он к тебе ручки тянет. Сережа любит нашу Шурочку.

Девочка раздвинула на минуту ладошки, скрывающие лицо.

— Пусть она уйдет, — она показала на Ольгу.

Женщина поняла и поспешила уйти в комнату. За ней поспешил Владислав с другим близнецом на руках.

— Ты поняла теперь, почему не взял я Шурочку на похороны матери. Что мне, в психлечебницу ребенка надо бы после отправить? Она всех боится, кроме Зои, Ксюши, меня и близнецов. Близнецы только и спасают. Шурочка первый день только и сидела в их комнате, все Сережку качала. Не знаю почему, но с малышами она успокаивается. Вчера Шурочка хоть с Ксюшкой стала выходить играть в другую комнату. А сегодня все опять насмарку. Видишь, опять в угол забилась, опять ночью кричать во сне будет.

— Извини, пожалуйста, — расстроено проговорила Ольга. — Я все понимаю, я сейчас же поеду в гостиницу.

— Не надо, — в дверях стояла Зоя. — Шурочка уже успокоилась, она с Ксюшей ушла в их комнату и согласилась поговорить с вами. Только сразу скажите, что вы её не забираете.

— Шурочка, — голос вошедшей Ольги был приветлив и спокоен. — Мне можно войти? Ты не бойся, я не возьму тебя у папы…

Девочка сначала нашла глазами Зою и только после кивнула головой. Она уже сидела на своей кроватке. На руках у нее лежал один из близнецов. Девочка очень аккуратно его держала. Малыш был недоволен, крутил головой, махал ручками и ножками. Чувствовалось, что ручонки девочки уже устали, но малышка чувствовала ответственность и держала его из всех сил. Зоя села рядом.

— Ну давай мне, нашего горластого, нянюшка моя.

— А ты мне еще дашь его на ручки? — девочка с облегчением передала маленького братика.

— А ты еще не устала?

— Нет, — поспешно сказала девочка. — Я ему песенку про котика спою. Сережа всегда мои песенки слушает.

— Конечно, дам, — пообещала Зоя. — И песенку ты ему споешь, чтобы он крепче спал.

— И Сашу дашь подержать?

— И Сашу, — засмеялась Зоя. — И Ксене тоже дам.

— Мне не надо, — поспешно сказала Ксюша.

Все засмеялись. Улыбнулась робко и Шурочка. И это разрядило обстановку.

— Пойдем со мной, — потянула подружку за руку Ксюша. — Мама, мы торт возьмем. Ты говорила, как папа приедет, так и можно будет.

Ксюшка не теряла момента, знала, что сегодня Зоя не будет требовать подождать ужина, поэтому можно просить их любимый «Рыжик».

— Берите, — махнула мать рукой. — Только руки вымойте.

Шурочка, услышав про торт, торопливо слезла с кровати, убежала следом за Ксенией. Раздался звук открываемого холодильника.

— Все, ужин для девчонок отменяется, — подвела итог Зоя. — Не будут они котлеты есть. Ксения точно.

— Я так думаю, что Шурочка возьмет еще и колбаски, — засмеялся Владислав. — Может, и Ксюшка с ней за компанию кусочек съест.

— Да, большая семья у вас, — вздохнула Ольга.

Она про себя с грустью констатировала, что в новом доме Владислава гораздо уютнее, лучше, теплее, чем у Беллы.

— Пойдемте и мы к столу, — пригласила Зоя.

— Да мы сытые, — ответила Ольга.

— А чайку с тортом? — спросил Владислав. — «Рыжик» называется. Зоя сама печет. Исключительно вкусный. Только она редко нас им теперь балует.

— Так у неё же четверо детей на руках, — сорвалось с губ Ольги. — Когда все успеешь?

Взрослые пошли на кухню. К радости Зои, девочки взяли не колбасу, а по котлете со сковородки и, довольные, поедали их прямо руками, точнее, ела одна Шурочка, Ксюшка откусила кусочек и положила обратно на сковородку. Её больше занимал торт.

Ольга осталась ночевать в доме Владислава. Слышала, как плачет во сне Шурочка, как просыпаются близнецы, как мечутся между детьми Зоя и Владислав, как что-то говорит Шурочке, успокаивает её светловолосая сестренка Ксения.

— Да, достается Зое, — с сочувствием подумала Ольга. — А Шурочка её любит. Это хорошо.

Ольга уехала через девять дней. Эти дни она жила в доме Зои и Владислава. Вернее сказать, только ночевала. Она вместе с Родионом Бородиным разбирала картины сестры в её мастерской. Владислав доверил им это. Он не любил черно-серых урбанистических пейзажей, что писала художница Светлицкая. Они производили на него мрачное впечатление. Не возразил, когда Родион посоветовал кое-что продать.

— Картины Беллы сейчас пользуются спросом, — пояснил он мужчине. — Можно продать даже неудачные. А вот эти, — он показал, с точки зрения Владислава, на самые мрачные, — скорее всего, будут расти в цене. Их оставьте себе. Это настоящий капитал.

Ольга себе попросила одну их ранних работ Беллы. На ней были изображены их давно умершие родители. Владислав равнодушно на все согласился. Но повесить мрачные пейзажи покойной жены в светлом доме Зои наотрез отказался. «Да я лучше подарю какому-нибудь музею!» — откровенно сказал он. Потом помолчал и предложил: «Ольга, возьмите одну из этих картин себе. Вот из этих, дорогих. Я думаю, Белла бы была довольна. Остальное продавайте или действуйте, как сочтете нужным». Домой Владислав взял только одну небольшую картинку — медвежонка, что нарисовала Белла, когда родила девочку. Толстый медвежонок сидел на сваленном дереве и сосал молоко из бутылочки. Картина была написана не в стиле художницы Светлицкой — она была светлая, радостная. Шурочка любила смотреть на этого медвежонка. Белла унесла эту картинку из дома в наказание за то, что пятилетняя девочка плохо убрала свою комнату. Шурочка тихо плакала, когда Белла снимала со стены картину, а Владислав в очередной раз ругался с женой, но ничего не добился. Влад решил вернуть ребенку его любимую картинку. Принес домой, но показать дочке не решился, рассказал только Зое. «Пусть лежит пока на шкафу, — сказала женщина. — Время покажет». К вечеру картину нашла Ксюша, тут же пришла в восторг, разохалась при виде толстого медвежонка, уговорила Шурочку подарить ей. Та только соглашалась с деловой Ксенией. И вскоре под мудрым детским руководством Владислав вешал картину в комнате девочек. Теперь толстый медвежонок хитро поглядывал на сестренок своими черными глазами, все так же поглощая молоко из бутылочки.