Молча, не шелохнувшись, выслушала Зоя Сергея Петровича. После повернулась к Владиславу:

— Ты знал это?

Муж кивнул. Женщина поднялась и ушла в спальню к детям. Минут через пять прибежала испуганная Шурочка:

— Мама плачет.

Владислав тут же поднялся.

— Я не пойду, — глухо сказал Сергей Петрович, — поговори сам с Зоей.

Когда Владислав вошел в комнату, встревоженная Ксюша вытирала слезы Зое:

— Не надо, мама, ну не надо. Не плачь. Шурочка боится, — и сама всхлипнула. — И я тоже.

Готовились зареветь близнецы, они стояли рядом с матерью, чувствуя неосознанно какую-то тревогу.

— Ксюша, иди к дедушке, — попросил Влад. — И мальчиков с собой возьми. Я поговорю с мамой. Я успокою её. Она не будет плакать.

Ксюша моментально выполнила все.

— Ну что ты, моя Заюшка, — Владислав сел рядом. — Ты почему расстроилась? Ты же не умеешь плакать. Тебе было хуже, а ты не плакала. Зачем сегодня-то слезы лить? Папка у нас хороший. Поверь мне. Я с ним вырос. Слова плохого никогда не сказал. И тебя он любит. Что ты плачешь?

— Я не знаю, — протянула Зоя. — Мне вдруг так стало плохо, так обидно. Что же наши родители так накуролесили… Такую сеть сплели. Я так любила отчима. Я, в самом деле, никогда не хотела знать о человеке, которому обязана жизнью. Мне бы было легче, если бы этот человек был чужим, плохим. Я запуталась в своих чувствах. Как мне теперь звать Сергея Петровича? Я не могу сказать папа, но и Сергей Петрович боюсь произнести…Я люблю его, Владь, уважаю, но только как твоего отца… А как своего… Я не могу даже представить…

— Заюшка, ничего не изменилось в нашей жизни. Мы по-прежнему вместе. А папка все поймет. Он умный у нас. Зови его, как хочешь. Он не обидится.

— Да, как хочешь, да, не обидится… Сергею Петровичу и так самое тяжелое досталось… Он никогда не плакал, не жаловался… и всегда незаметно помогал нам. Я сейчас вспомнила, как он держал мертвую Ларисочку на руках, как заслонил меня… Как стоял перед машиной, не дал без тебя уехать…

— Мама, — в дверь тихонько заглянула серьезная Ксюша. — Дедушка хочет уйти, он оделся, а уже поздно. Куда он пойдет?

Владислав и Зоя метнулись к двери.

— Пап, ты куда? — остановил отца Владислав.

— Поеду домой, в деревню. Так будет лучше для всех.

— Ты что, дедушка, — Ксюша была удивлена. — А кто нас будет водить в музыкальную школу? На танцы?

— Дедушка, — заплакала Шурочка, обхватив пожилого человека за ноги, — не уходи… Я скучаю без тебя.

Следом дали дружного ревака близнецы, они давно настраивались на это и, как Шурочка, вцепились в деда. Владислав невольно улыбнулся.

— Видишь, пап, не отпускаем мы тебя.

— Не надо, не уходите… Оставайтесь… — Зоя так и не назвала никак Сергея Петровича, она обняла Шурочку, которая тут же бросилась в ней в надежде, что мама все решит и все будет хорошо, — оставайтесь…Я очень вас прошу и хочу этого. Вы нам нужны… Вы не обижайтесь на меня… Пусть время только пройдет немного… А сейчас давайте спать. Уже поздно. Мне пора купать мальчишек. Шурочка, девочка моя, не надо плакать. Бери мальчиков. Пойдем со мной, поможешь мальчишек помыть…

Женщина пошла в ванную. Следом туда отправились и необычно послушные мальчики с Шурочкой. Владислав снял куртку с отца.

— Зря ты так, папа. Зоя хорошая. Наладится все у нас, — говорил он. — Пойми, ей тоже трудно. Надо было мне её подготовить, а потом говорить. Она же любит тебя. И тебя мы не отпустим… Куда ты собрался в деревню? К кому? В доме сейчас никого…Ты не сможешь один…

— И бабушка Галя велела тебе жить с нами, — тут же влезла Ксюша.

— И моя мама не простит мне, если я вас сейчас отпущу, — это незаметно вышла из ванны Зоя, малыши остались с Шурочкой. — Останьтесь, пожалуйста.

Сергей Петрович разделся, ушел в бывшую комнату Аделаиды Семеновны, а ныне его, Зоя выкупала малышей, укладывала их спать, Владислав помогал ей, девчонки были с дедушкой. Даже разговорчивая Ксения сегодня была притихшей, она только сидела, прижавшись к Сергею Петровичу светлой головенкой, и молчала. Дедушка даже забеспокоился:

— Ты не заболела, Ксюшенька? Что ты сегодня молчишь? Спать хочешь?

— Хочу, но я вообще не буду сегодня спать, — ответила Ксюша.

— Почему? — удивился Сергей Петрович.

— Я боюсь, что я усну, а ты уйдешь.

Невольно улыбнулся Сергей Петрович и сказал:

— Не уйду. Как же я без вас жить буду? Ведь ты моя первая внучка.

— А не Шурочка разве? — не поняла Ксюша. — Сначала у вас была Шурочка, меня папа после привез к вам.

Зная, что девочка любопытна, да и Бог весть, что она может нафантазировать, Сергей Петрович поспешно сказал:

— Ты моя первая светловолосая внучка. У тебя светлые волосы, и у меня такие были в молодости.

— Дедушка, а почему ты хотел уйти? — этот вопрос задала уже Шурочка.

— Тебя мама обидела? — все-таки Ксюшка всегда держала нос по ветру, понимала: что-то произошло между мамой и дедушкой.

— Нет, вы что? — замахал руками пожилой человек. — Мама меня не обижала.

Но серьезные глазенки девочек требовали ответа, разъяснения, и Сергей Петрович неуклюже соврал, наверно, впервые в жизни.

— Я по бабушке Гале сильно соскучился. Она приснилась мне, просила навестить её. Вот я и собрался в деревню на могилку. А ваша мама не хотела меня отпускать. Мы немножко по… по…п…

— Поссорились, — подсказала Шурочка.

— Поссорились, — повторил Сергей Петрович.

— Ты, дедушка, не расстраивайся, — к Ксении вернулась её деловитость. — Завтра мы уговорим маму. Отпустит она тебя. Чего придумала: не пускать тебя к бабе Гале.

Зоя позвала, и девчонки ушли укладываться спать. Сергей Петрович лежал, сна не было, и думал он о том, как будет завтра объяснять дотошной Ксении, почему не надо ничего говорить маме. Но этого делать не пришлось. Ночью Сергею Петровичу стало плохо. Сильно заболела голова, тошнило, началась рвота. Как видимо, скакнуло вверх давление. Зоя и Владислав встревожились. Проснувшиеся девочки опять испугались и заплакали, но на этот раз Зоя сердито прикрикнула и приказала не мешаться. Мальчики, слава Богу, спали. Вызвали скорую помощь. У отца был гипертонический криз. Медики сделали несколько уколов и сказали, что забирают Сергея Петровича в больницу. Зоя и Влад повели отца в машину скорой помощи.

— Вы только не волнуйтесь, — говорила женщина и держала за руку пожилого человека. — Только не волнуйтесь. Давайте я с вами поеду, подежурю возле вас. Я умею, я так дежурила возле папы…

Женщина осеклась и замолчала при слове «папа».

— Пап, давай я поеду с тобой, — предложил и Владислав. — Ты, Зоя, с детьми останешься. И Шурочка опять плакать начала… И Ксюшка напугана…

— Никому не надо ехать, — вмешался врач со скорой. — Вы в больнице сейчас не нужны, мешать только будете. Все, идите домой, сами говорите, дети у вас.

— Но как же он там, без меня? — Зоя кивнула на Сергея Петровича. — Он тихий, скромный, ничего не попросит, терпеть будет… Нет, я с ним… Я нужна моему… отцу.

Она решительно приготовилась сесть в машину.

— Не надо, Зоенька. Не надо, — тихо проговорил Сергей Петрович. — Со мной все в порядке будет. В больнице врачи есть. Посмотрят. Идите к детям, что вы их одних оставили? Вдруг мальчики проснулись. Вылезут из кроватки.

Отец видел, что дочь испугана, волнуется, и это ему было приятно.

— Я завтра к вам приеду, с утра приеду, — крикнула Зоя, когда Сергея Петровича уже посадили в машину. — Вы только не смейте умирать. Вы один у нас остались. У меня и у Владьки. Вы нам нужны…

Но так и не смогла выдавить из себя слово «папа».

Утром, как и обещала, Зоя с Владиславом отправилась в больницу. С детьми попросила побыть бабу Клаву. Влад и Зоя сначала переговорили с врачом, тот сказал, что состояние больного стабилизировалось, но пусть он полежит в больнице, его немного поколют, капельниц поделают, надо купить кое-каких лекарств. Влад сразу же поехал, а Зоя пошла в палату. Сергей Петрович, в больничной пижаме, сгорбившись, сидел на кровати и аккуратно ел кусок хлеба с маслом, тут же на тумбочке стоял жидкий больничный чай и тарелка с молочной кашей, которую отец Владислава никогда не любил и не ел. Он не заметил тихо подошедшей и вставшей в дверях женщины. Зоя несколько минут наблюдала за отцом. Вновь к глазам подступили слезы, но уже не от глупой вчерашней обиды, а от острой жалости, что появилась в её сердце. Она представила себе этого скромного человека в тот момент, когда у него навсегда забирали маленькую дочь, вспомнила опять, как он, казалось, безжизненный и равнодушный ко всему, сидел на берегу реки и держал Ларисочку, как он с мертвой девочкой на руках бросился под корягу, потому что защищал другую дочку, которая звала отцом не его.

— Но почему я такая? Мне было обидно за отчима, когда я узнала, что его разлучили с Владькой, и не пожалела родного отца. А он в таком же положении был, у него тоже забрали ребенка. Ему больше досталось несчастий, утонувшая Ларисочка, смерть Галины Ивановны… Вот он какой седой.

Зоя подошла, села рядом, взяла его руку.

— Пап, ты прости меня за вчерашнее, — тихо сказала она. — Только живи с нами. Я себе не прощу, если что с тобой случится. И мама моя мне этого не простила бы, — и добавила про себя. — И отчим тоже… — а вслух продолжила. — Давай-ка я тебе нормальной еды дам. Вот колбаска, вот мясо, сыр, булочек тебе мы купили. Ты эту больничную бурду не ешь. Я буду сама готовить и привозить. Или Владька, — и повторила: — Папа! Ты нужен нам.

Вернувшийся с лекарствами Владислав увидел, что отец лежит на кровати, уже переодетый в хороший спортивный костюм, что Зоя прихватила из дома, весь довольный, тихо улыбается, а жена кормит остальных четырех обитателей палаты, критикуя больничную еду.