Макс прижимается лбом к моему лбу, большим пальцем он гладит меня по подбородку.

— Я ничего не могу поделать, — его дыхание обдаёт теплом мой рот. — Ни один не смог бы…

И наши губы снова соединяются. Я чувствую, как каждая частичка меня начинает таять, и внутренне я кричу себе взять себя в руки, но Макс — всё в нём, те части, которые он считает, разрушены, испорчены, как он прикасается ко мне, как будто в этот момент я всё — ну, я просто не могу это остановить. Он прав. Мы правы, и иногда, да, иногда, возможно, судьба должна испортить каждую последнюю вещь в твоей жизни, чтобы поставить тебя на место, потому что именно здесь я и должна быть. Я чувствую это всем сердцем, хотя разум хочет это опровергнуть.

Руки Макса скользят по моей шее, плечам, бокам. Он хватает меня за талию, его губы всё ещё крепко прижимаются к моим. Его пальцы вздрагивают на моих боках, и он стонет, прежде чем отстраняется от меня.

— Не останавливайся, — шепчу я, обвивая его шею руками.

Ещё один поцелуй, и мы исследуем друг друга руками, но как только я касаюсь пальцами пояса его джинсов, он отстраняется от меня, чтобы встать, и отступает, склонив голову. Я встаю с кровати и пристально смотрю на него.

— Я не могу, — он останавливается и смотрит на меня долгим взглядом. — Ава, я не могу… — говорит он, хватая меня и швыряя к стене, целуя меня, как будто я его тот самый чёртов вдох.

Воздух, окружающий нас, тяжёлый от первобытной энергии — жесткого желания и страсти. Его руки путешествуют по мне. Мои пальцы впиваются в его огромные бицепсы. Он владеет частичками меня, которыми ему не следует владеть, и я в некоторой степени уверена, что он знает.

Рыча, Макс собирает мои волосы в кулак, прежде чем снова от меня отстраниться.

— Чего ты от меня хочешь?

Мне хочется крикнуть: «Чтобы ты любил меня», но я не могу этого сказать. Я прекрасно понимаю, что влюблена в очень плохого человека, что я предала саму себя, а когда ты предаешь себя, ты по-настоящему потерян. Поэтому, взамен, я шепчу:

— Ничего.

— Окажи мне услугу, Ава, — он прижимает палец к моим губам и напряжённость в его глазах превращается в беспокойство. — Если я когда-нибудь спрошу тебя, что ты ко мне чувствуешь, просто не говори мне. Никогда мне не говори.

И после этого он поворачивается и выходит из комнаты, оставив меня растерянной и испуганной, что единственный человек, к которому моё сердце способно на такие чувства, — это сам Бог смерти. И хотя я в полной мере осознаю, что стремлюсь к тому, что, я знаю, однажды может забрать мою жизнь, я ничего не могу с этим поделать. Всё, что моё сердце постоянно твердит мне, что некоторые вещи стоят того, чтобы рисковать, потому что без определенных вещей тебе всё равно лучше быть мертвой.

Глава 20

Макс

У меня голова идёт кругом. Я потерял с ней всякий чёртов контроль, и мне требуется каждая капля человечности во мне, чтобы не повернуть, чёрт возьми, назад и не пригвоздить её к той грёбаной стене. Я хочу пометить её, оставить на ней свой след. Я хочу заявить на неё свои права — но это, чёрт побери, ни к чему не приведет.

Эрл сидит за столом, как обычно курит. Он поднимает глаза от газеты, которую читает.

— Она уже готова? — спрашивает он, зажимая в зубах сигарету, когда его губы двигаются, пепел падает на пол.

— Нет, — я прохожу мимо него. Меня уже тошнит от этих ублюдков, задающих один и тот же вопрос. — Она будет готова, когда я, блин, скажу, что она готова.

— Почему она не готова, Макс? — спрашивает Эрл. Я останавливаюсь и, медленно повернувшись, смотрю на него. Гнев пульсирует по моим венам при мысли, что на самом деле придется её отпустить.

— Потому что она не готова, — я делаю к нему шаг. — У неё была жизнь, и потребуется гораздо больше треклятого времени, чем грёбаное отчаяние, чтобы разбить надежду, — ещё один шаг. — Вот почему.

— Что ж, если она не будет готова ещё через одну неделю или около того, можно будет просто убить её, — он ухмыляется, показывая свои грязные, кривые зубы. Эрл тянется к пиву, и я выбиваю его у него из рук. Банка ударяется об пол, пена разбрызгивается. Он оглядывает меня с ног до головы, скорее всего обдумывая то, как сильно я надеру ему задницу, если он попытается мне что-нибудь сделать.

— Как я и сказал, — говорю я, собираясь выйти из комнаты, — она будет готова тогда, когда я скажу, что она, чёрт побери, готова. И её мы убивать не будем. Я скорее убью тебя, сукин ты сын.

— Можно подумать, — кричит он из кухни, — что ты к ней неровно дышишь.

Игнорируя его замечание, я быстро поднимаюсь по винтовой лестнице и запираюсь у себя в комнате. Я меряю комнату шагами, потирая ладонями лицо. Долго пялюсь на пачку сигарет в углу комода, потом хватаю её и зажигаю одну сигарету, дымя как чёртов паровоз по пути к окну. Зажимаю сигарету между губами, пока пытаюсь открыть старую деревянную раму. Наконец она с грохотом широко распахивается, скрипя, кода я поднимаю её. Холодный декабрьский ветер врывается внутрь, и у меня напрягаются мышцы. Вот, что мне нужно, — охладиться. Что-то, что вернёт меня в реальный мир, что-то, что встряхнёт меня и вернёт к тому, что я должен сделать, но потом ветер вздымается вверх, и я чувствую женственный запах Авы, исходящий от моей кожи. Я зажмуриваю глаза и со стоном вдыхаю, снова поднося к губам сигарету. Никотин проникает глубоко внутрь моих лёгких густым облаком.

Ей придётся уйти отсюда. В конце концов — живой или мёртвой, и прямо сейчас, я пытаюсь решить, какой путь лучше. Что хуже для неё: быть проданной какому-то придурку или быть убитой мной? Я мог бы сделать это, и она даже не узнает. Пока она спит. Я мог бы открыть дверь и пустить пулю ей в голову, и она даже не выйдет из царства сна. Но от этой мысли у меня к горлу подступает желчь. Я бы этого не сделал. Нет необходимости. И я не позволю продать её. Вот, что мне нужно решить на самом деле: собираюсь ли я оставить Аву, или я собираюсь её освободить.

Два часа. Я провел два часа, погруженный в свои противоречивые желания. Я выкурил пол пачки сигарет, прежде чем вышел из комнаты и направился в подвал. Когда я открыл дверь, Ава лежала на кровати, одетая в футболку и шорты, волосы собраны в небрежный пучок, и она уже прочитала четвёртую часть книги, что я ей только что принёс. Девушка не поднимает глаз, когда я пересекаю комнату, она просто продолжает читать.

— С тех пор, как я тебя увидел, — я останавливаюсь у кровати, забираю книгу из её рук и бросаю на пол. — Послушай меня, с тех пор, как я увидел тебя, всё, о чём я могу думать, — какой вкус у твоих губ.

Ава бросает на меня взгляд, и чёрт меня побери, эти её глаза… Для меня нет пути назад.

Я хватаю Аву за затылок, приблизив её рот к своему. Мои руки путешествуют по её шее, плечам, потом грубо спускаются по груди и животу, всё это время я жестко её целую.

Пальцы скользят под футболкой. Её кожа такая чертовски теплая и мягкая, что вызывает во мне дикую похоть. Мы срываем наши футболки через головы, потребность чувствовать друг друга — единственное, что заставляет наши чертовски жадные рты отстраниться. В мгновение небольшой паузы мы смотрим друг на друга, оба в противоречии, потому что всё в этой ситуации безнравственно, но боюсь, никто из нас не силён настолько, чтобы это остановить. По правде говоря, ни один из нас и не хочет быть сильным.

Полуобнажённый, я притягиваю Аву ближе. Её бледная кожа, совершенные груди и соски. Мой член увеличивается от примитивного желания взять эту девушку, обладать ею, в то время как моё сознание ведёт со мной моральную войну.

— Пожалуйста… — шепчет она, и последняя тонкая нить сдержанности во мне рвётся.

Хватая Аву за пояс шорт, я спускаю их по ногам, отбросив на пол, потом ложусь на неё сверху, прижимая обнажённое тело девушки к матрасу и устраиваясь между её бёдер. Она пытается расстегнуть молнию, ногтями царапая меня, когда стягивает мои штаны. Я пытаюсь снять их с ног, в это же время посасывая её сосок. Руками я прикасаюсь к бокам Авы, сосредоточившись на изгибах — изгибе талии, выступе бедра, на её, блин, заднице. Я шлёпаю по её до смешного сексуальной части тела, и она тяжело дышит, громкий звук эхом отражается от стен. Мы сплошное месиво из ног и рук, в отчаянном желании касаться каждого грёбаного дюйма наших тел.

Я целую Аву в шею, слегка касаясь нежной плоти, потом кусаю её. Девушка изгибается подо мной, её ноги бесстыдно раздвигаются, ногти впиваются мне в спину. Моя рука скользит вниз по её ноге к изгибу бедра. Я провожу пальцем под краем её белья и в ту секунду, когда я касаюсь её, то перестаю сдерживаться. Запускаю пальцы глубоко в неё, и она стонет.

— Пожалуйста, — снова говорит она, хватая меня за волосы и резко наклоняя мою голову на бок.

Мужчина не может терпеть это дерьмо.

— Макс, я просто…

— Чёрт возьми, умоляй меня, — шепчу я у её уха, сильнее сжимая её рукой. — Попроси меня, Ава, — ещё один грубый нажим рукой, и она запрокидывает голову назад на подушку, её красивые полные губы приоткрываются, чтобы сделать глубокий, тяжёлый вдох. Ее пальцы сжимают простыни. И когда я вхожу в неё сильнее, она стонет.

— Чёрт возьми, женщина, — произношу я со стоном. Мой грёбаный член настолько, блин, твёрдый, что я едва могу ясно мыслить. Ещё один нажим, и я вынимаю из неё руку, засунув пальцы в рот, чтобы попробовать Аву на вкус. Чёрт, какая она на вкус… Всё, что я могу, — это стонать.

Ава хватает мой член и приближает его к своему входу. Вот он этот момент, чёртово мимолетное мгновение, когда я просто чувствую её. Когда я наслаждаюсь тем фактом, что мне ещё предстоит взять её, получить удовольствие от искушения, и затем, настолько медленно, насколько я вообще могу вытерпеть, я вхожу в неё. От тепла и напряжённости я со стоном закрываю глаза. Я обвиваю Аву руками, положив их ей на плечи, пока полностью погружаюсь в неё. — Чёрт, твоя киска такая совершенная, — говорю я ей.