Хотя я зла и, возможно, слишком слаба,

Я всё ещё достаточно умна, чтобы осознать свою судьбу, когда она входит,

Даже если он окружен черной пеленой греха.

Некоторым существам место во мраке и холоде,

Я просто втайне жду, пока еще одна разбитая душа удержится.

Да, я пленница этой ночи, этого страха и этой комнаты,

Но больше всего, дорогой дьявол, я готова быть взятой в плен тобой.

Он зацепил меня ещё раньше, даже когда я думала, что он убьёт меня, глубоко внутри я знала, что он спасёт меня. Они могут говорить, что хотят, но то, что я чувствую к Максу, это правда. Это не результат манипулирования — и на самом деле, даже если это так, скажите мне, чем это отличается от любви? Любовь — это манипулирование сердцем и душой. И то, что каждый сделает для любви, — разве это не признак безумия? Нет разумного объяснения этой эмоции. Никакого. Эта одна эмоция сама по себе является манипулятором.

— Ава? — звук моего имени отвлекает меня от моих мыслей.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю Меган, единственного друга, которого мне удалось сохранить после всего, идущую ко мне с двумя чашками Starbucks в руке. Она опускает свой рюкзак, а затем протягивает мне одну из прозрачных пластиковых чашек и убирает свои светлые платиновые волосы со своего лица. — Ванильный латте со льдом, — улыбается она.

— Спасибо, — говорю я, закрывая книгу.

— Так странно видеть тебя с этой штукой, — её глаза поворачиваются к книге, и моё сердце подпрыгивает в груди. Я быстро расстегиваю сумку и запихиваю блокнот внутрь.

— Да, просто записанные мысли.

— Агаааа, — её взгляд сужается. — Ава, я беспокоюсь за тебя, — говорит девушка.

Вздохнув, я хватаю рюкзак за ремни, встаю с газона и направляюсь к гуманитарному зданию.

— Я в порядке, Мег. В самом деле. Просто отлично, — я не хочу это обсуждать. Мне надоело это обсуждать.

Она изо всех сил пытается догнать меня, прежде чем я уйду.

— Ава, подожди!

Я останавливаюсь на краю тротуара, люди чуть не сталкиваются со мной.

— У меня занятия, — говорю я, прикусывая язык.

— Через сорок пять минут.

Я продолжаю идти, проталкиваясь мимо людей.

— Ава?

Я злюсь. Я не должна, но я злюсь. Это происходит, то, что не должно беспокоить меня, раздражает меня до такой степени, что у меня повышается давление. Она волнуется — и хотя не должно, но меня это бесит. Почему? Потому что она должна беспокоиться? Я единственная, кто пережил какой-то испорченный фильм. Я единственная, кого все считают ненормальной из-за любви к мужчине, который держал её в плену. И она беспокоится. Беспокойство — это состояние тревоги… почему, чёрт возьми, другие люди беспокоятся о том, через что я прошла?

— Ава…

Я останавливаюсь и оборачиваюсь, стиснув челюсть.

— Что? — рычу я сквозь стиснутые зубы.

— Я просто подумала… — она примерзает к месту, нахмурив брови от замешательства.

— Ну, перестань думать! Я в порядке. Не о чем беспокоиться, — и моя ярость стихает ни с того, ни с сего. Мой пульс медленно возвращается в норму, и волна смущения накрывает меня. Я слишком остро отреагировала. — Извини, Мег. Прости, — говорю я, качая головой. — Я просто... Я не люблю говорить или думать об этом. Мне не нравится… я просто не хочу… я просто хочу забыть, — но я не могу. Я никогда его не забуду.

— Всё в порядке, — она кладёт руку мне на плечо и улыбается. — В абсолютном порядке.

И мы идём обратно к траве, чтобы сесть. Она читает помощника по анатомии, и я слышу только половину этого, потому что, как всегда, мой разум возвращается в ту комнату. Шестьдесят четыре дня — это даже не полпроцента моей жизни, но он сформировал меня больше, чем что-либо ещё. Я считала дни, когда была там, и теперь, ну, теперь я всё ещё считаю дни. Я считаю дни с тех пор, как в последний раз видела Макса. Сегодня девяносто шестой день.

Мне каким-то образом удаётся выбросить его из своих мыслей, и моё внимание возвращается к Мег.

— …ты должна увидеть, как он смотрит на меня, Ава. Я гарантирую, что смогу уложить его. Может быть, это то, что тебе нужно.

— А?

— Я о сексе, — смеётся она.

— О, да, нет. Я в порядке.

Она пожимает плечами и потягивает кофе.

— Дело твоё.

Девяносто шесть.

— Думаешь, что я сумасшедшая? — спрашиваю я Мег. Она морщит лоб, я думаю, из-за внезапности этого вопроса.

— Ну, то есть, нет… не то чтобы сумасшедшая или что-нибудь в этом духе.

— Из-за любви к нему.

— О, — обе её тонкие брови изгибаются. — Нет, я понимаю, — но она отводит от меня взгляд, потому что не понимает, просто не хочет этого признавать.

И я устала от людей, которые думают, что я безумна из-за любви к нему. Чёрное и белое. Мне нужно это в чёрно-белом цвете, всё вместе. Эмоции, правда. Итак, я достаю свой телефон из переднего кармана рюкзака, пролистываю все электронные письма и отвечаю на электронное письмо Табиты Стронг, которое она прислала несколько месяцев назад:

«Я хотела бы, чтобы вы рассказали мою историю».

Глава 38

Макс

Свет отражается от гладкой обложки книги. Она простая, правда. Чёрная, освещённая замочная скважина не по центру, «Любовь во тьме: история Авы Донован», белые буквы курсивом. Я поднимаю книгу, провожу пальцами по её имени и со стуком кладу её задней обложкой вниз.

«Ава Донован была похищена после того, как двое мужчин хладнокровно застрелили её парня.

Шестьдесят четыре дня в плену. Шестьдесят четыре дня на то, чтобы потерять себя или найти себя.

Постоянно гадая, когда и как ты умрёшь, это сказывается на тебе. На твоём взгляде. Но что ты делаешь, когда это влияет на твоё сердце? Что, чёрт возьми, ты делаешь, когда человек, держащий тебя в плену, кажется таким же сломленным, как и ты, когда его простое присутствие становится утешением, которого ты жаждешь — когда любишь его, хотя не должен бы? Ты улыбаешься и говоришь себе, что всё в порядке, потому что у любви нет принципов.

Это её история, рассказанная Табитой Стронг, признанным автором книг о настоящих преступлениях «Жена другого человека» и «Умереть, чтобы победить». Предупреждение: для тех, кто страдает от травматических событий, это может послужить спусковым крючком».

Я сглатываю. Жар охватывает мою грудь, шею и щёки. Я ловлю себя на том, что нервно поглядываю вокруг, боюсь, что выгляжу подозрительно — боюсь, что кто-то узнает, что я был этим человеком. Я тот самый человек, который держал её в плену. Я заставил её полюбить меня, и спустя полгода она всё ещё верит в это.

Я переворачиваю на первую страницу.

«В девятнадцать вы беспокоитесь о подготовке к экзаменам и о том, на какую вечеринку вы пойдёте вечером в пятницу. Но что до меня, мне следовало бы волноваться о том, что я оторвана от моей прекрасной жизни и заперта в подвале…»

Её жизнь не была идеальной.

«…но это было бы наименьшим из моих беспокойств, потому что то, что я пережила с тех пор, как меня отпустили, ну, это гораздо более жестоко, чем вы можете себе представить. Любить призрака, о котором все вам твердят, что он не что иное, как дьявол, это медленная форма пытки».

Когда я резко закрываю книгу, раздаётся громкий хлопок, поэтому женщина рядом со мной бросает на меня раздражённый взгляд. Я испытываю желание показать ей средний палец, но воздерживаюсь и, засунув книгу под мышку, иду к кассе.

Мои ладони блестят от пота, когда я жду, пока кассир пробьёт покупку. Она сканирует штрих-код, затем щёлкает жвачкой. Её взгляд сужается, и она смотрит на меня. Улыбается. Сканирует книгу снова, и сканер издаёт звуковые сигналы. Когда я оплачиваю книгу и забираю сумку у кассира, я чувствую, как пот стекает по моим вискам. Часть этой реакции — вина, паранойя, но часть — нечто совершенно иное. Это мысль о ней. Мысль о том, что она думает обо мне, любит меня, маленькая доля надежды, что наша связь — это правда.

***

Уже полночь, и вот я сижу и читаю историю, которую я слишком хорошо знаю. Вина поглощает меня с каждым грёбаным словом.

«Как бы странно это ни звучало, хотя я должна была быть напугана — даже в ужасе — в нём было что-то, что успокаивало меня. Что-то, что говорило моей душе, что я буду спасена, потому что, хотя он был плохим человеком, что-то говорило мне, что он никогда не будет плохим для меня. И разве это не то, что имеет значение? Любовь — это личное, и если он сделает меня своей королевой, независимо от того, будет это рай или ад, это всё, что имеет значение».

Как это ужасно любить того, кто думает, что любит тебя.

«В тот момент, когда я впервые увидела его — там уже что-то было. Мой терапевт сказал мне, что это видимость. Это потому, что я находилась в ситуации, продиктованной страхом, постоянным всплеском адреналина, этой постоянной лихорадкой — вот что дало мне ложное чувство любви. Очевидно, что порыв, который вы получаете от страха, может имитировать физиологические реакции любви. Поэтому я была вынуждена любить его. Мне говорили об этом снова и снова. То, что он был мастером-манипулятором, сначала изолируя меня, а затем, медленно заставляя меня доверять ему, делая вид, что он заботился, давая мне что-то, проводя время со мной.

— Манипулятор делает так, что вы не можете отделить правду ото лжи. И, Ава, это именно то, что этот человек сделал с тобой. Он заставил тебя поверить, что ты любила его, когда правда в том, что ты его ненавидишь.

Но я не ненавижу его.

— Ты его даже не знаешь. Ты знаешь только то, что он хотел, чтобы ты знала.

Иногда всё, что вам нужно знать, можно найти в одном взгляде, в одном прикосновении. Иногда есть люди, с которыми связаны наши души ещё до того, как мы их встретили, и поэтому я знаю, что я действительно люблю его. Не я решила любить его. Мой извращённый разум не хотел любить его. Моё сердце — оно не имеет к этому никакого отношения.