Елена Янге - Предсказание по таблетке

Она доверительно смотрела на меня и продолжала уже шепотом:

— Как вы знаете, я критик, следовательно, по долгу профессии обязана мыслить критически, но все должно быть в определенных рамках. Олега же, к сожалению, постоянно заносит. Видимо, поэтому он так одинок. Люди не любят критики, а если и допускают ее, то чуть-чуть.

Татьяна Леонидовна кокетливо улыбалась и добавляла:

— Чуть-чуть! Именно те, кто чувствует эту грань, и становятся успешными критиками.

Она поправляла прическу, и перстни на ее ухоженных пальцах торжественно сверкали. Казалось, они выбрасывали короткие импульсы, что на языке камней можно было расшифровать так: «чуть-чуть, совсем чуть-чуть».

Во времена вышеприведенного разговора, я любила Олега Александровича. Наверное, потому что считала критичность не недостатком, а проявлением цепкости ума.

— Паук! — в сердцах воскликнула я.

— Что ты сказала? — раздался за спиной Лялькин голос.

Я резко повернулась. Передо мной стояла Лялька, и ее праздничное лицо светилось счастьем.

— Ничего особенного! — смущенно ответила я.

— Домой идти не хочешь! — уверенно заявила Лялька. — Разборки продолжаются!

Я грустно кивнула головой.

— Так, слушай меня! Сейчас мы поднимемся, и ты быстро переоденешься. Через полчаса Лопушок вернется домой, и мы вместе поедем на дачу, где славненько встретим Новый Год!

Лялька засияла глазами. Похоже, этот план ей понравился.

— Не возражай! — увидев протестующее движение, быстро сказала она. — Веселая компания отвлечет тебя от грустных мыслей, а там, глядишь, все и распутается.

— Какая компания? — удивленно спросила я.

— Нас пригласили на дачу Лешины друзья. Они собирают большую тусовку, где, по моим сведениям, могут быть очень интересные мужчины!

Лялька жеманно повела плечом и прошептала:

— Мы с тобой забуруним эту компанию изнутри. Представляешь, какое будет представление!

— Не хочу никакого представления. Хочу тишины и покоя.

— Ты это серьезно? — встревожилась Лялька. — Сильно поцапались?

— Да нет, — устало ответила я. — Все было в пределах интеллигентных разборок. Просто мне надо немного побыть одной и подумать.

— Ты что? Собираешься думать в Новогоднюю ночь?

Лялька схватила меня за шубу и обдала горячим дыханием. Ее глаза приблизились ко мне, и я увидела в них нешуточную тревогу.

— Успокойся! Я буду встречать Новый год у Нюты. Общество ее детей мне будет приятней, чем компания интересных мужчин.

— Ты ненормальная! — воскликнула Лялька. — Разве тебе не хватает детей в будние дни?

— Тебе этого не понять!

— Ах, мне не понять! Ты думаешь, я только хвостом умею крутить!

Лялька стала наступать и теснить меня к домофону. Она размахивала перед носом пальцем с новогодним маникюром, когда входная дверь открылась и перед нами появилась Настя.

— Как хорошо, что я тебя, мам, встретила! Здравствуйте, Маргарита Владимировна! — воскликнула она.

— Куда это ты направилась? Мы через час уезжаем!

Лялька переключилась на дочь и на минуту забыла про мое существование.

— Мне надо купить кой-какие подарки. Я слетаю в «Атриум» и обратно.

Настя прошмыгнула мимо матери и побежала к Садовому кольцу.

— Вот так всегда! — нахмурилась Лялька. — Все оставляет на последний день!

Она посмотрела на дочь, бегущую по тротуару, и задумчиво сказала:

— Ничего будет девочка! Фигура и ножки у нее — мои!

— Какого высокого мы о себе мнения!

— А то как же! Женщина всегда должна быть на высоте.

Она приосанилась и добавила:

— Слышала, что психологи говорят? Если человек себя не любит, другие, точно, его любить не будут.

— Серьезное высказывание, — заметила я. — И удивительно кстати!

— Ритуль, обожаю твои комментарии!

Лялька с нежностью посмотрела на меня и распахнула объятья.

— Думаю, восторженность и патетика были свойственны тебе с ясельного возраста.

— На том и стоим! — ответила Лялька. — А что касается тебя, делай как хочешь! Я же, со своей стороны, всегда готова помочь и скрасить твою жизнь своим легкомысленным трепом.

— Объяснение в искреннем расположении около родного подъезда, — засмеялась я.

— Может быть, по этому случаю выпьем?

— Завтра! Сегодня же ты быстро поднимешься домой, приготовишься к Новому году, а затем радостно встретишь Лопушка.

— Он у меня прелесть! — воскликнула Лялька.

— Он действительно прелесть. Береги его, такие мужчины — редкость!

— Знаю. И за что мне, вертихвостке, такое счастье!

— Значит, заслужила, — уверенно сказала я.

— А ты разве не заслужила?

— Видимо, мне нужно избавиться от идеалистического отношения к жизни.

— Мудрено говоришь! Ну да ладно! Не хочешь ехать, не надо. Завтра мы с тобой посидим и обсудим твои дела.

— Договорились, — ответила я и подтолкнула Ляльку к подъезду. — Иди!

— А ты?

— Я немного прогуляюсь, затем куплю Нютиным детям подарки, а к вечеру вернусь домой.

— Значит, мы в этом году не увидимся?

— Значит, не увидимся.

— Тогда с наступающим Новым годом!

— И тебя так же!

Мы тепло обнялись, и, махнув рукой, я пошла прочь от собственного дома.

«Что-то во мне разладилось! — думала я, шагая по узкому тротуару. — Может быть, вхожу в депрессию?»

Остановившись посреди дороги, я погрузилась в себя.

«Однако депрессию характеризуют тоска и усталость… Тоски у меня точно нет, а усталость… Кто ж сейчас не устает? Тем более в конце года».

— Пардон, мадам! Разрешите пройти!

Я посторонилась. Рядом стоял высокий старик. На большом носу — старинное пенсне, в руках — трость с набалдашником из слоновой кости, на ботинках — черные блестящие калоши.

«Трость… Я уже видела эту трость! Коричневое полированное дерево, массивный набалдашник из слоновой кости. Но где это могло быть?»

— У мадам проблемы? — спросил старик.

— Проблемы есть у всех!

— Мадам любит точность в выражении мыслей. Наверное, она писательница?

— Не угадали. Я всего лишь учитель литературы.

— О! — воскликнул старик и с интересом посмотрел на меня сквозь пенсне. — Значит, мадам много читает?

— Это мое любимое занятие!

— Какое счастье, что я вас встретил!

— Вы хотите поговорить о литературе?

— Нет, нет! В преддверии Нового года и говорить о литературе? Просто хотел бы прогуляться с женщиной, в голове которой не только тряпки. Поверьте, особы, в чьих мозгах шевелятся хоть какие-нибудь мыслишки, — это редкость.

— По-моему, вы слишком строги к женщинам, — засмеялась я. — Про себя могу сказать, что мыслишек у меня — сколько хотите, и все они постоянно шевелятся!

— Ах, как славно! Как славно! Такой подарок!

Старик в волнении переложил трость из одной руки в другую и тепло посмотрел на меня. Чем-то давно забытым повеяло от его взгляда, мне даже показалось, что я говорю с собственным дедом или прадедом.

«Или с их тенью», — пронеслась мысль.

Мне стало хорошо, и я почувствовала себя маленькой девочкой. Эта девочка стояла в Лялином переулке, рядом с ней — ее дедушка, и крупные редкие снежинки падали на их шубы.

Шуба почтенного старика была старинного покроя. Мягкая цигейка выглядывала из-под бортов и, по всей вероятности, хорошо согревала старое тело. Плотная непромокаемая ткань закрывала мех и служила надежной защитой от ветра; длинные полы спускались почти до земли.

«Может быть, он старый князь из настоящей дореволюционной Москвы? Нет, это нереально. Даже если допустить, что во время революции он был ребенком, ему бы было больше ста лет».

— Мадам не торопится? — спросил старик.

В его глазах мелькнуло такое беспокойство, что я быстро ответила:

— Нет, нет! У меня в запасе есть пара-тройка часов.

— Очень хорошо! — обрадовался старик. — Пара-тройка часов! Как звучит! Просто замечательно!

Мне было приятно, что я доставила радость этому почтенному человеку.

— И где мы с вами погуляем? — улыбнувшись, спросила я.

— О! Здесь много чудных мест! Если не возражаете, мы пройдемся по бульвару.

— С удовольствием!

— Благодарю, — сказал старик и предложил опереться на его руку.

Я чинно взяла его под руку, и мы медленно пошли к Покровскому бульвару.

«Небольшое приключение перед Новым годом. Ну, разве не странно? Прогулка по бульвару с незнакомым стариком!»

— Для вас, голубушка, я старый кавалер, — нарушил молчание старик. — Мне восемьдесят четыре года.

— Не может быть!

— И тем не менее, это так.

Старик помолчал. Думаю, ему было приятно, что выглядит он моложе своих лет.

— Поверьте, не так сладко жить, когда твои сверстники уходят в иной мир. Чувствуешь себя осколком, оставленным среди пустой гостиной. Конечно, с течением времени гостиную заставят мебелью, постелют новые ковры, на полки положат безделушки. Начнется иная жизнь. Однако осколку в этой жизни нет места, он не выполняет никаких функций. Его место — между половицами.

Старик грустно посмотрел себе под ноги и продолжил:

— Вы не представляете, моя милая, как тяжело жить, когда чувствуешь свою ненужность!

Я слегка сжала его локоть, и, благодарно кивнув, он заговорил вновь:

— Последние двенадцать лет я живу совершенно один. За мной ухаживает славная женщина. Она добра и необычайно порядочна, но… Эта женщина — не моего круга! Она мало читает, музыкально неразвита. Нет, нет! Упаси Господь, я ее не сужу!