Я повернулась к Морису. Он смотрел в окно и, казалось, о чем-то размышлял.

— Это Сена? — увидев набережную большой реки, спросила я.

— Сена, — как эхо отозвался он. — А рядом Лувр.

«Лувр! Я проезжаю мимо Лувра! Дворец французских королей!»

— Вот мы и приехали, — сказал Морис.

Передо мной возвышался огромный холм, на вершине которого стоял белый храм.

— Монмартр и базилика Сакре-Кер, — пояснил Морис.

Он повел меня к лестнице, ведущей на вершину холма.

— Осилишь двести тридцать семь ступеней?

— Запросто!

Мы поднимались все выше и выше. Где-то посреди лестницы Морис свернул налево, и через пару минут мы оказались перед небольшим домом.

— Дом-квартира Ренуара, — сказал он и подошел к бетонной стене, возвышавшейся рядом с домом.

Я приблизилась к Морису и в свете одинокого фонаря увидела голову и ногу человека, как бы проходящего сквозь стену. Было ощущение, что это реальный человек, который, казалось, через минуту появится перед нами.

— Эта скульптура — творчество Жана Марэ.

— Артиста?

— Да.

«Жан Марэ и скульптура! Оказывается, артисты обладают не только большой фантазией, но и оригинальным юмором! Вот где открывается Париж!»

— А теперь — в ресторан, — сказал Морис и, властно взяв меня под руку, повел назад к лестнице, ведущей на Монмартр.

Глава 6

Спустя два часа я уже рассказывала Морису о впечатлении, которое он произвел на меня в аэропорту. Мы сидели в небольшом ресторанчике на Монмартре и пили вино. Временное похолодание, спустившееся на Париж, стало отступать, и, глядя в окно ресторана, я ощущала наступающую весну, праздность гуляющих туристов, тайну Монмартра и массу других милых мелочей. Вкусный ужин, вино, присутствие интересного мужчины — все это вместе подняло тонус и разогрело меня. Мои щеки пылали, глаза радостно смотрели на окружающий мир, и мне захотелось пооткровенничать.

На нашем столике горела свеча, и ее огонь отражался не только в глазах, но и в стоящих перед нами фужерах. Морис задумчиво крутил ножку фужера и наслаждался игрой света, дрожавшего внутри вина. Казалось, он полностью поглощен этим занятием, и мой рассказ нимало не занимает его. Однако я ошибалась. Стоило мне замолчать, он взглянул на меня, и я почувствовала теплый живительный поток. Было ощущение, что на меня смотрит южная душная ночь. В этой ночи смешались жар земли, запах трав, мерцание звезд, ласка, таинственное и магическое притяжение. Я торопливо поднесла фужер к губам и опустила глаза. Глоток вина прибавил к ощущению южной ночи неповторимый вкус темного душистого винограда.

— Хочешь, расскажу, какой показалась мне ты? — спросил Морис.

«Боже мой! Сейчас он все испортил!»

— Я приехал в аэропорт задолго до твоего приземления, мне не сиделось на месте. Казалось, что тут особенного? Давний приятель матери позвонил и попросил встретить свою родственницу.

«Записывай, — сказал Дмитрий Павлович, — самолет компании Air France, рейс номер 576, прилетает в Париж в 20 часов. Ты встретишь Маргариту Владимировну, отвезешь ко мне на квартиру и, если она захочет, проводишь ее в ресторан. Помнишь мой адрес?»

— Помню, — ответил я.

— Вот и хорошо! В таком случае я — твой должник. Позвони накоротке, когда встретишь.

— Не знаю почему, но поручение Дмитрия Павловича выбило меня из колеи. Я правильно сказал: «выбило из колеи»? — спросил Морис и тревожно посмотрел на меня.

— Как ты боишься сделать ошибку!

— Не боюсь, просто стараюсь не делать! — ответил Морис, и в его глазах вспыхнула холодная льдинка.

«Может быть, показалось?»

Тем временем мой кавалер поднял фужер и, посмотрев на свечу сквозь вино, аккуратно поставил его на место. Его манипуляции с фужером были непонятны.

— Так вот, стоя в аэропорту, я думал: «Интересно, как выглядит Маргарита Владимировна?»

— Ты даже не знал, сколько мне лет?

— Я и теперь не знаю, сколько тебе лет, а тогда… Тогда мне твой дедушка даже не описал тебя.

— И правильно сделал.

Морис бросил быстрый взгляд в мою сторону и взял сигарету. Я уже успела заметить, как он реагирует на настроение собеседника. Заметив малую толику недовольства, Морис или предлагал бокал вина, или начинал вертеть в руках какую-либо вещицу, или рассказывал нечто интересное и познавательное. В любом случае он переводил разговор на другую тему.

— Забыл тебе сказать, — закурив, продолжил Морис, — прощаясь, Дмитрий Павлович попросил повесить на шею табличку с моим именем.

— Дедушка позвонил мне за час до вылета и сказал только одно: «Тебя встретит Морис».

Я тоже взяла сигарету и закурила.

«Совсем разбаловалась! Сигареты, вино, неспешные разговоры за полночь, загадочный мужчина…»

В глазах Мориса блеснула радостная искорка.

«Каков талант! Опять успел перехватить мою мысль! — восхитилась я и быстро скрестила под столом ноги. — Но я его перехитрю!»

Если бы я рассказала о своем приемчике посторонним, меня бы сочли за идиотку. На эту тему я предпочитала говорить только с самыми близкими подругами. К таковым я относила: Ляльку, Нюту и Варьку. По моему глубокому убеждению, которое основывалось на подсознательном суеверии и собственном жизненном опыте, скрещенные ноги и пальцы позволяет сберечь собственные мысли от постороннего посягательства.

— Как медленно продвигается наш разговор! — услышала я. — И в этом виновата ты!

Морис положил свою ладонь на мою и осторожно прижал ее к столу. Продолжая держать нога на ногу, я подумала:

«Каким двояким он кажется! С одной стороны — большой позер; с другой — очень мил: умеет развеселить, мастерски рассказать забавную историю. Правда, иногда он меня страшит. Его глаза… Какие удивительные у него глаза! И тело… большое, сильное мужское тело. Кажется, в его объяснениях можно спрятаться от всех неприятностей…»

Я еще крепче сжала ноги и строго посмотрела на Мориса. Он с неохотой убрал руку и опять потянулся за сигаретой.

— Когда ты подошла, я был приятно удивлен. Маленькая, хрупкая, в тебе есть что-то от француженки: легкая поступь, точеные ножки. Но больше всего меня поразили твои глаза.

«И он про глаза!»

— Твои глаза — очень русские: большие и бездонные. Они похожи на два озерца, заполненных прозрачной зеленой водой.

— Ты хорошо знаешь глаза русских женщин? — язвительно спросила я.

Морис отвел взгляд и смущенно заметил:

— Я видел многих русских женщин. Ты же знаешь, туристические группы следуют одна за другой. Женские глаза — особенные: в них есть необъяснимая прелесть. Когда я разговариваю с туристами, стараюсь смотреть им в глаза. По их взгляду можно понять: интересно им или не очень, достаточно информации или нет. Чаще всего меня привлекают светлые глаза. Они — то ясные, то прозрачно-холодные, как лед в горном ручье, то подернуты серовато-зеленой поволокой. Когда я увидел тебя в аэропорту, мне показалось, что я взглянул в два холодных лесных озерца. Они еще не проснулись от холодов, поэтому в них плавали ледяные иголки и…

— Как ловко ты меня поддел! — перебила я.

— Нет, нет! Ни в коем случае, я всего лишь передаю свои ощущения. Ощущения от тебя!

Он окинул меня тревожным взглядом и продолжил:

— А еще — твои волосы. Они напоминают спелую пшеницу в жаркий июльский день.

«Черт знает что! Полный набор опытного ловеласа. Еще немного — и я брошусь в объятия Мориса со словами: «Как поэтично! Бери меня!» Бедный Морис! Как он старается!»

— Пора уходить, — сказала я вслух.

Морис потянулся за кошельком. Мы встретились глазами, и его взгляд словно спросил:

«Ну как? Понравилось?»

«Слишком банально!»

Мне показалось, что Морис стал меньше ростом. Он поднялся, и мы вышли из ресторана.

«Очень самолюбив, не любит проигрывать!»

Я была довольна. А почему бы и нет? Париж, Монмартр, рядом красавец мужчина, ощущение, что ты — желанна.

«Хороший вечер! Мой кавалер наговорил кучу комплиментов, а мне хоть бы хны! Но, как бы то ни было, удовольствие я получила! А Морис не получил ничего! Ничего! Действительно неплохое словечко!»

Я оглянулась на базилику и, прижавшись к Морису, спросила:

— А почему она называется Сакре-Кер?

— В переводе это значит «святое сердце», — профессионально ответил он.

— Красивое название!

Настроение Мориса вмиг улучшилось, и он живо отреагировал:

— Это не просто святое сердце, это сердце Христа, кровоточащее за человечество.

«Домашняя заготовка опытного гида», — улыбнулась про себя я.

— Базилику построили в конце девятнадцатого века, — продолжил Морис, — и первое время французы называли ее «национальным тортом».

— На торт не похоже!

— Не похоже.

«И все-таки он хочет произвести впечатление!»

— Теперь куда? — спросил Морис.

— Не знаю, куда ты, а я — домой.

— Хорошо!

Морис поднял руку и остановил такси.

До бульвара Хаусманн мы доехали молча. Выходя из машины, я легко прикоснулась губами к щеке Мориса и со всей теплотой, на которую была способна, сказала:

— Спасибо, ты подарил мне чудесный вечер!

Морис вспыхнул от радости и прошептал:

— Рита, ты удивительная женщина!

Я помахала ему рукой и уверенной походкой подошла к знакомому подъезду.

«Удивительная женщина! — повторяла я, поднимаясь на второй этаж. — Удивительная!»

Войдя в квартиру, я поняла, как устала.

«Неужели мы познакомились только несколько часов назад? Странно! Если бы он не переигрывал, кто знает, как бы закончился этот вечер?»