Елена Янге - Предсказание по таблетке

Я разделась, умылась и отправилась искать место, где бы лечь спать.

«В будуаре не хочу, пусть там останется все как есть».

Я заглянула в дальнюю комнату и поняла: здесь спальня-кабинет Дмитрия Павловича. Аккуратно сняв шелковое покрывало, я нырнула в просторную кровать и прижалась к подушке.

«Дедушка! Родной мой, хороший!» — прошептала я.

Те, у кого много родственников, конечно, меня не поймут. Я же готова была целовать подушку, на которой когда-то покоилась голова единственного родного мне человека.

Нет смысла перечислять то, что называется достопримечательностями Парижа. Те., кого они интересуют, могут взять справочник и почитать на досуге. Однако даже самое внимательное чтение не даст представления об очаровании этого города. Чтобы его ощутить, почувствовать, вжиться в него, надо не спеша пройтись по его улицам и площадям. Надо настроить свою душу на те мистические волны, в которых он живет. И тогда город приоткроет свои парадные двери, впустит в апартаменты, предназначенные для друзей, и удостоит чести заглянуть в святая святых — в его душу.

Думаю, что подобный процесс познания характерен не только для Парижа, но и для Москвы, Лондона, Рима и любого другого города, имеющего историю и характер. Моя попутчица была права: каждый город имеет характер, особенный и неповторимый! Главное, захотеть его узнать и почувствовать. Захотеть!

Все последующие дни я с утра и до позднего вечера ходила по Парижу. Не только ходила, смотрела, восхищалась, но и чутко прислушивалась. В первый день я отправилась к Сене. По карте, которую мне подарил Морис, я быстро сориентировалась и без проблем дошла от бульвара Хаусманн до Опера Гарнье. Далее, поглядывая по сторонам, свернула на авеню De L’Opera, и перед моими глазами открылось все великолепие Лувра. Однако к встрече с ним я была не готова и, робко взглянув на дворец, пошла вдоль набережной по направлению к острову Сите. Нельзя сказать, что я заранее планировала маршрут. Нет! Моя интуиция подсказывала, куда идти, на что смотреть, где остановиться. Так, например, я долго стояла на берегу Сены. Может быть, причина — моя робость, ведь впереди возвышался Нотр-Дам; а может быть, я захотела посмотреть на главную реку Парижа. Так или иначе, я стояла на набережной и смотрела по сторонам. Недалеко от меня расположился книготорговец, притуливший лоток к бетонному парапету, тянувшемуся вдоль Сены. Это был старик с трубкой во рту и черной повязкой на правом глазу. Он поглядывал на туристов, выбегавших из автобусов, и, ухмыляясь, посасывал трубку. Те, в свою очередь, мельком смотрели на открытки, разложенные на лотке, и, не задерживаясь, спешили за гидом. Окружив его плотным кольцом, они напряженно следили за его рукой и, как болванчики, поворачивались то сюда, то туда.

«Посмотрите налево, — говорил гид. — Вы видите Сите. Этот остров представляет «начало всех начал» Франции, колыбель французской столицы. Еще в III веке до нашей эры здесь обитало кельтское племя паризиев. Примерно в 52 году до нашей эры римские завоеватели, пришедшие в Галлию, поселились на острове, дав ему название Лютеция.

Туристы беспрестанно щелкали фотоаппаратами, я же смотрела на старика и, казалось, слышала его мысли.

«Что вы можете узнать от вечно спешащего гида? Набор дат, перечисление стилей, подробности из жизни королевской семьи? Разве это Париж? Нет! Город не терпит суеты! Впрочем, как и все остальное».

Я перевела взгляд на серые воды Сены. Казалось, под моими ногами течет не река, а нынешний день, история, жизнь.

«Действительно, кругом сплошная суета! А за ней — ничего. Впрочем, почему ничего? Кое-что уловить можно! Всего лишь чуть-чуть, как любит говорить Татьяна Леонидовна. Это чуть-чуть такое ненастоящее и поверхностное, что его можно назвать маской. Маска города… В городе можно покрасить забор, подновить дом; его можно преподнести с самой выгодной стороны. А почему бы и нет? Между городами тоже существует соперничество. Все так же, как и у людей».

Я оторвалась от Сены и, приветливо кивнув старику, направилась к острову.

— Мадам! — приподняв широкополую шляпу, крикнул мне вслед старый книготорговец. — О’ревуар!

На Нотр-Даме зазвонил колокол. Я повернулась к собору и перекрестилась.

— Господи! Подари мне любовь!

Я смотрела на главный собор Парижа и трепетно готовилась к встрече. Наконец, судорожно вздохнув, я перешла мост, затем площадь и вошла внутрь Нотр-Дама. Звуки органа, встретившие меня, были потрясением. Я села на лавочку, и мне показалось, что я нахожусь внутри божественного мироздания. Летящие вверх своды, витражи, колоннады, капеллы…

«Аве Мария!» — запел орган.

Я вздрогнула. Вместе с органом в моей душе запел другой голос. Это был голос Эсмеральды:

— Аве Мария!

Ты меня прости:

Я никогда не молилась в жизни,

Аве Мария!

В твоем доме стою пред тобою,

Аве Мария!

Всего лишь несколько недель назад мы с Дмитрием Павловичем ходили на «Notre Dame de Paris».

— Вот он, мой Нотр-Дам, — подпевал дедушка. — Здесь всегда хорошо!

Воспоминания отвлекли от мыслей о божественном мироздании, и, бросив прощальный взгляд на орган, я вышла из собора.

«Вот он, мой Нотр-Дам, здесь всегда хорошо! — направляясь к скамейке, повторяла я. — Надо позвонить дедушке».

Услышав родной голос, я встрепенулась и закричала в трубку:

— Дедушка! Как ты там?

— Поправляюсь, не беспокойся! Какие новости?

— Звоню от Нотр-Дама. Только что слушала орган, а выйдя, пропела твой куплет.

— Какой куплет?

— Помнишь мюзикл?

Я пропела четыре строчки, и Дмитрий Павлович хрипловатым голосом подхватил:

— Это дом мой родной!

— Ты не представляешь, как я потрясена!

— Почему же? Представляю! Где ты побывала?

— Вчера ужинала с Морисом на Монмартре, а сегодня гуляла вдоль Сены.

— Смотрю, не спешишь!

— Зачем спешить? Я наслаждаюсь!

— Жан-Полю звонила?

— Да. Мы договорились о встрече.

— Не забудь передать ему папку с бумагами.

— Не забуду!

— Где спала?

— На твоей кровати! Я прижалась к подушке и стала шептать ей ласковые слова.

— Наверное, переутомилась.

— Я пыталась прорваться к тебе сквозь расстояние. Ты не слышал, что я шептала?

— Нет! Наверное, в это время я спал.

— Я говорила: «Родной мой, хороший!»

Мне показалось, что Дмитрий Павлович всхлипнул.

— Квартира — настоящий музей! — продолжала я. — Особенно поразили картины.

— Среди них есть уникальные.

— Так и подумала. А скажи мне, натюрморты написаны одним художником?

— Да. Их написал твой прадед. Еще в те времена, когда пытался понять тайну оттенков.

— Он был не очень веселым человеком.

— Трудно сказать. По словам матушки, он был компанейским.

— Судя по натюрмортам, он — грустный романтик!

— А что тебе понравилось?

— Луг! — не задумываясь, ответила я.

— Так и думал! Ты сама похожа на луг.

— Все, заканчиваю! Целую тебя!

— Взаимно!

Я радостно потянулась.

«Здорово: свобода, независимость, впереди — открытия!»

— Кого я вижу!

Приятный мужской голос раздался за спиной, и меня охватил запах хорошего парфюма. Я обернулась.

— Морис! Как ты здесь оказался?

— Ищу тебя по всему Парижу!

— Серьезно?

— Конечно, нет! Я здесь с группой туристов из северных городов России. Поедешь с нами?

— Не хочу, лучше пройдусь пешком.

— Тогда до вечера! Я позвоню.

— Вечером я ужинаю с Жан-Полем.

— Кто это?

Игривый тон Мориса испарился, его бархатные глаза превратились в черные точки, а ноздри начали подрагивать.

«Ничего себе! Видимо, считает, что у него уже есть на меня права».

— Жан-Поль — это почтенный человек лет так семидесяти.

— Как ты меня напугала! Где ты его нашла?

— Я его не искала. Жан-Поль Анно — дедушкин нотариус.

— Слава Богу! А я уж подумал…

— Надо меньше думать!

— И это говоришь ты? Познакомившись с тобой, я решил, что ты только и занята своими бесконечными мыслями! Я за тобой целый вечер следил!

Морис улыбнулся и встал со скамейки.

— Северные народы России ждут меня! С грустью, но я вынужден бежать к ним.

Он остановился и добавил:

— Хотя, если откровенно, мое сердце стремится только к тебе!

— Тогда звони! Постараюсь закруглиться с Жан-Полем к десяти часам.

Я махнула рукой и встала.

— Очаровательно! — воскликнул Морис, направляясь к своим туристам. — Каково сказано: «Закруглиться!»

С господином Анно мы договорились встретиться в семь часов вечера. У меня было еще достаточно времени, чтобы побродить по Латинскому кварталу и заехать домой переодеться.

«Французы очень серьезно относятся к приему пищи, — говорил Дмитрий Павлович. — Для них посещение ресторана — особый ритуал, поэтому одеваться надо корректно. Это дань уважения не только собеседнику, пришедшему с тобой, но и к ресторану, его традициям, кухне».

Я не хотела походить на самовлюбленную эгоистку, которой собственное удобство важнее внешних приличий, поэтому, придя домой, полностью сменила одежду и обувь. Вместо куртки и брюк — плащ и длинное платье в классическом стиле, вместо кроссовок — туфли.

Следуя принятому мною правилу: по возможности больше ходить пешком, я загодя вышла из дому и, не спеша, отправилась к площади Согласия. Оказавшись у сада Тюильри за двадцать минут до назначенного времени, я осмотрела фонтаны, успела представить гильотину, стоявшую на площади много десятилетий назад, и мысленно помянула королеву Марию-Антуанетту, чья голова скатилась к ногам парижан. С чувством выполненного долга ровно в семь часов я подошла к решетке, за которой открывался вид на дворец французских королей.