Елена Янге - Предсказание по таблетке

Мой голос поник, и, отойдя от кассы, я умоляющим голосом прошептала:

— Лялька, дорогая! Прошу тебя, сходи к нему прямо сейчас! Посмотри, что там, как, поговори с ним. Хорошо?

— Договорились! Ты меня перехватила около двери. Шла на работу.

— Так ты сходишь?

— Уже иду!

— Сразу позвони! Жду!

Я вышла на улицу и встала около стеклянного купола. Дождь охлаждал мои пылающие щеки и тонкими струйками стекал по лицу. Струйки дождя подхватывали слезы и растворяли их в своем неспешном потоке. Моя тревога переросла в дурное предчувствие. В ожидании Лялькиного звонка я достала сигарету и закурила.

«Хороша первая встреча с Лувром!» — пронеслась шальная мысль и, кольнув меня в сердце, вылетела наружу.

«Мне сейчас не до бессмертных творений! — бросила я ей вслед. — Только бы с дедушкой было все нормально!»

«Не надо было его оставлять! А то невтерпеж стало! Париж! Столько мечтала об этой поездке! А что в результате? Старик болеет, а я мечусь перед Лувром! Может быть, дедушка ждал, что я останусь?»

Я судорожно затянулась. Дождь шел все сильнее и сильнее.

«Дедушка, прости! — шептала я, обращаясь к хмурому небу. — Хочешь, я сегодня вернусь назад? Хочешь?»

Ответом на мой запоздавший вопрос было только шуршание дождя.

«Я больше никуда не поеду без тебя! — продолжала шептать я. — Честное слово! Буду всегда вместе с тобой!»

Может быть, я грезила, а может быть, и существует некая телепатическая связь, но перед моими заплаканными глазами появился до боли знакомый образ. Образ слегка дрожал в сыром парижском воздухе и, наконец приобретя четкие контуры, опустился передо мной. Я увидела высокого старика с гладко выбритым лицом. Его волосы были тщательно зачесаны назад. Умные, добрые глаза смотрели на меня из-под старинного пенсне, а рука, затянутая в тонкую кожаную перчатку, опиралась на трость с набалдашником. Бескровные губы старика приоткрылись, и он чуть слышно сказал:

— Прощай, моя голубушка!

— Дедушка, не уходи! Не уходи!!! — закричала я.

Мужчина, проходивший мимо меня, обернулся и посмотрел в ту сторону, куда был направлен мой взгляд.

По дорожке сада Тюильри медленно шел высокий старик. Он удалялся все дальше и дальше. Казалось, он уже не касается мокрой каменной крошки, казалось, он парит.

— Мадам? — мужчина повернулся ко мне, и на его лице застыл вопрос, смешанный с неподдельным изумлением.

— Дедушка!!! — закричала я и побежала за фигурой, медленно растворяющейся в парижском небе.

В моем воспаленном мозгу произошло, вероятно, временное помутнение. Я слышала громкий, противный звон и, в безмолвном крике открыв рот, смотрела на исчезающую фигуру.

«Телефон! Звонит телефон!»

Наконец-то до меня дошло, что громкий звон — это сигнал моего телефона. Я посмотрела на телефонное табло и облегченно вздохнула:

«Дедушка! Это он звонит!»

Я закричала в трубку так громко, как только могла:

— Дедушка! Я тебя только что видела!

На некоторое время между Парижем и Москвой повисла многозначительная пауза, затем раздался встревоженный Лялькин голос:

— Это не дедушка! Алло! Рита, я тебя не поняла. Кого ты только что видела?

— Откуда у тебя дедушкин телефон?

— Мой разрядился.

— Что? Что случилось? — истошно заорала я.

— Боюсь, у меня плохие новости, — голос Ляльки стал несколько глуше. — Я только что вызвала «скорую помощь».

— Лялька! Умоляю тебя! Отвези его в самую лучшую клинику! Не жалей денег! Можешь позвонить Варьке, она все устроит.

— По-моему, тебе надо вернуться, — ответила она.

— Я уже бегу домой, а затем еду в аэропорт. Как только поменяю билет, сразу лечу.

— Только не суетись, прошу тебя!

— Сделай, что в твоих силах! — закричала я в телефонную трубку.

— Ритуль, успокойся!

— Обязательно позвони мне из больницы!

— Хорошо! — ответила Лялька и дала отбой.

Я выскочила на дорогу и стала ловить такси. Не помню, как доехала, как собрала вещи, как закрыла квартиру, как добралась до аэропорта, поменяла билет, прошла паспортный контроль. В памяти остались лишь два коротких телефонных разговора. Первый был с Морисом. Я позвонила ему и, захлебываясь от слез, сказала:

— Морис, я уезжаю. С дедушкой плохо!

— Рита, подожди! — крикнул он в ответ. — Я сейчас приеду!

— Нет, нет! Через полчаса самолет. Ты не успеешь! Позвони мне в Москву.

Второй разговор был с Москвой. Я стояла около выхода на посадку когда опять зазвонил телефон.

— Да! Слушаю!

Я сжала в руках телефон и замерла.

— Мариш, это Варвара! — послышался низкий женский голос.

— Варька? — удивилась я.

— Меня попросила позвонить твоя подруга…

Варька запнулась и, справившись с волнением, продолжила:

— Дмитрий Павлович сейчас в Центральной клинической больнице. Я тебя встречу. Каким рейсом вылетаешь?

Я автоматически сказала номер рейса и тихо спросила:

— Что с ним?

— Дмитрий Павлович в больнице! — повторила Варька. — Ты меня слышишь?

— Да!

— Жду тебя в аэропорту. До встречи!

«Объявляется посадка на самолет, следующий из Парижа в Москву. Пассажиров рейса номер… просим пройти на посадку…»

Четыре часа, в течение которых продолжался полет, я сидела, отвернувшись к окну, и смотрела в никуда. Я не плакала, ни о чем не думала, никого не вспоминала. Я превратилась в камень, бесчувственный, холодный камень.

Как объяснила мне потом Варька, такое состояние бывает у человека в моменты сильного перенапряжения или волнения. Главная задача организма в таких ситуациях — отключить эмоции. Варька говорила, что помочь себе я могла только одним: как следует выплакаться. Однако как только я услышала, что дедушка в больнице, мои слезы высохли и появились лишь спустя полтора месяца. Именно тогда я и почувствовала некоторое облегчение. Проплакав неделю, я перешла из стадии невыносимого, отупляющего страдания в стадию тихой скорби.

Прилетев в Шереметьево, я прошла паспортный контроль и, выйдя в зал ожидания, растерянно оглянулась.

— Привет! — послышался голос Варьки. — Поехали?

Я кивнула и послушно пошла за ней. Выйдя на стоянку автомобилей, я увидела Варькин золотой джип.

— Поедем сразу в больницу!

— Конечно! — ответила Варька.

Всю дорогу мы молчали. Я ощущала себя маленьким комком нервов, в центре которого сидел страх. Этот комок пульсировал и ждал развязки. Как потом выяснилось, Варька уже знала, что дедушка умер. Однако, будучи опытным психотерапевтом, она понимала: печальный вестник навсегда останется в памяти как плохой вестник. Думаю, ей не хотелось выступать в этой роли.

Известие о смерти дедушки сообщил врач реанимационного отделения. Как сейчас помню этот момент: мы стоим с Варькой в приемном покое, к нам идет молодой врач, одетый в хирургический костюм. Я пытаюсь прочесть приговор на его лице, но это невозможно: у врача — маска. Он подходит и коротко объясняет ситуацию: больной Дмитрий Павлович Гагарин поступил в Центральную клиническую больницу в четырнадцать часов. Диагноз — обширный инфаркт. Врачи боролись за его жизнь, но сделать ничего не могли. Если бы пациента привезли раньше, то как знать…

Врач развел руками и сказал дежурную фразу:

«Выражаю вам наши соболезнования».

Передо мной опять появился дедушка. На сей раз он мелькнул в глубине больничного коридора и, грустно посмотрев на меня, чуть слышно прошептал:

«Видишь, какая незадача! Смерть, Мариночка, — коварная старуха! Она всегда не к месту!»

Эта фраза, как обухом, ударила меня по голове, и я поняла, что дедушка действительно умер. Страх, таившийся внутри, вырвался наружу, и я закричала. Варька и врач кинулись ко мне, но не успели.

Я упала на пол и потеряла сознание.

Очнулась я в больничной палате ЦКБ. К моей руке была подведена капельница, а рядом сидела Варька. Она с печалью смотрела на меня, и по ее полным щекам текли слезы.

В больнице пришлось пролежать месяц. На нервной почве у меня отказали ноги и началась жесточайшая депрессия. Целый день я лежала в постели и тупо смотрела в стену. Я не интересовалась здоровьем, не отвечала на телефонные звонки, никого ни о чем не спрашивала. Я практически ничего не видела, не слышала и не осязала. Моя жизнь сузилась до трех месяцев, в течение которых мы с Дмитрием Павловичем были вместе. Остальное было уже не жизнью, а жалким прозябанием!

Эти три месяца я тщательно разобрала на дни, часы, минуты. Затем выбросила все то, что не относилось к дедушке. Оставшиеся воспоминания я лелеяла и берегла, как самое драгоценное. Даже собственный день рождения не вывел меня из погружения в крохотный мирок, в котором сосредоточилось все нынешнее существование. Я взглянула на огромный букет цветов, принесенный Варькой, кивком поблагодарила Ляльку и Нюту за сверточки, лежавшие на тумбочке, и опять нырнула туда, где были только я и дедушка.

По всей вероятности, так сходят с ума. Если бы не Варька, забравшая меня к себе, я бы превратилась в идиотку, крутившую свои мысли по кругу. Варька ухаживала за мной, как за тяжело больным ребенком. Она поила меня какими-то каплями, делала массаж, выводила гулять, а главное — постоянно говорила со мной. Она упорно вытаскивала меня из созданного мною мирка и, как опытный лоцман, вела мое сознание к спасительному берегу. Наконец наступило время, когда я поняла: жизнь продолжается, за окном — май и последние полтора месяца я пробыла в одуряющих сумерках.

Я переехала в свою квартиру и стала готовиться к выходу на работу. К тому времени занятия в лицее уже закончились, прошел последний звонок и одиннадцатый «Б» должен был сдавать выпускные экзамены.