— Теперь займемся волосами.

Лялька достала фен и принялась за укладку.

— Только прошу тебя, — прокричала она сквозь гудение фена, — постарайся ничего не есть. Сама понимаешь, помада сотрется.

Ради того, чтобы выглядеть как сейчас, я готова была не есть, не пить и не спать.

— Конечно, я тебе дам помаду и карандаши. Если глаза и губы «поплывут», сама подкрасишь. Но только смотри, никаких слез! Поняла?

Как обойтись без слез на выпускном вечере, я не знала. Однако такое лицо ко многому обязывало, и я дала обещание — сдерживать эмоции из последних сил.

— Волосы лежат хорошо! — с одобрением сказала Лялька. — Теперь — наряд.

Она устремилась к гардеробу и стала разглядывать его содержимое.

— Хорошо, что мы с тобой раньше кое-что прикупили, а то выбирать было бы не из чего. Разве что подарок Олега Александровича, черный костюм.

Я посмотрела в гардероб. Костюм производил впечатление монашки, окруженной яркими нарядными девушками.

— Пожалуй, возьмем вот это.

Лялька достала серое длинное платье.

— Надевай!

Платье было легким, открытым, с тонкими бретелями. Шелковистый трикотаж струился по телу и напоминал ткань, из которой шьют костюмы киногероев.

— Посмотри, как преобразилась! — воскликнула Лялька. — Час назад была похожа на тину, а теперь — романтическая красавица!

Я взглянула в зеркало. Конечно, красавица — это сильно сказано, но глаза, кожа, волосы настолько изменились, что оставалось только удивляться.

— Плохо то, что к этому платью нет туфель и манто.

— С ума сошла! — воскликнула я. — Какое манто! Я же иду не на королевский прием, а на выпускной вечер!

— Туфли мы, конечно, найдем, — не слушая меня, продолжала размышлять Лялька, — а манто заменит маленький пиджачок-болеро.

— Такого у меня нет!

— Расслабься, сейчас принесу.

Через минуту Лялька вернулась с коробкой и блестящим пакетом.

— Хорошо, что размер ноги у нас одинаковый, — сказала она и вытащила из коробки серебристые босоножки.

— Примерь!

Я надела босоножки и почувствовала, как плечи распрямились, голова откинулась назад, а спина выпрямилась.

— Что значит обувь! — Лялька одобрительно цокнула. — Я уже давно поняла: обувь, руки, прическа — вот три причины женского очарования.

— А лицо?

— Лицо — это то, что дано от природы, но если женщина идеально причесана, обута, с маникюром на руках, — так или иначе, она привлечет внимание.

— Чье же внимание привлекать на выпускном? Там — только дети и учителя.

— Неважно! Главное, увидев тебя, все присутствующие ощутят праздник.

Лялька накинула мне сшитый из мелкой черной сетки пиджачок-болеро и добавила:

— Ничего лишнего — абсолютная гармония!

— Ты — удивительная женщина! Теперь представляю, как проявляются твои дизайнерские способности.

— Может быть, некоторым я и кажусь вертихвосткой, но внутри себя ощущаю удивительный порядок. Правда, этого никто, кроме Лопушка, не видит, поэтому и считают меня обычной тряпичницей.

Она отстранилась и, посмотрев на фотографию Дмитрия Павловича, стоявшую на стеллаже, добавила:

— Могу тебе признаться, он был одним из немногих, кто сумел разглядеть во мне настоящую суть.

— Дедушка был мудр. К тому же, тонкий ценитель прекрасного. Он всегда восхищался твоей женственностью.

— Знаю, — вздохнула Лялька. — Именно поэтому с ним было так хорошо! Дмитрий Павлович смотрел на женщину, как на загадку, дополняющую и украшающую жизнь.

Мы помолчали. Я стояла во всем блеске праздничного «прикида», как сказали бы мои дети, и думала о том, что Лялькины слова — это тоже память. Память о дедушке.

— Все! Пора на работу!

Лялька собрала вещи и направилась к двери.

— Желаю хорошего вечера!

— Спасибо!

— Не забудь накинуть плащ. Вечером — нежарко, к тому же для будничной, серой Москвы ты выглядишь слишком нарядной.

— Возьму такси.

— Правильно!

Лялька остановилась посреди коридора и еще раз оглядела меня.

— Все-таки три месяца знакомства с Дмитрием Павловичем не прошли даром, — добавила она и, послав воздушный поцелуй, скрылась в своей квартире.

Я закрыла дверь и в который раз посмотрела на себя в зеркало.

«Лялькина роль — играть бодрячку. Она эту роль выбрала и с ней успешно справляется. Своего рода — защитная маска. А дома ее видят такой, какая она есть. Видят и любят. Не пойму, зачем она надевает маску при мне?»

Звонок в дверь, и вопрос повис в воздухе.

«Наверное, что-нибудь забыла».

Открыв дверь, я отступила назад. Передо мной стоял Олег Александрович. Он рассматривал меня, и в его небольших глазах отражались растерянность и недоумение. Последнее проявлялось сильнее всего, и, как в прежние времена, я ощутила желание объясниться и оправдаться. Однако, поколебавшись, пересилила себя и сказала:

— Не ожидала.

— Мне нужно кое-что забрать.

— Проходи.

Я с интересом посмотрела на бывшего мужа. Светлый летний костюм, коричневые ботинки, черный портфель. Подбородок несколько тяжеловат, волосы — с заметной сединой, под глазами наметились дряблые мешочки, руки — белые, холеные, не знающие физического труда. Настоящий начальник! Опытный, зрелый. И в то же время от комплексов никуда не уйдешь! Видимо, что-то не получалось, что-то постоянно мучило и грызло. Выражение его лица напоминало гримасы пациентов стоматологических поликлиник. Так и вижу: они сидят перед кабинетом, а на лицах — страх, боль и чуткое внимание к звукам, доносящимся из-за дверей.

— Давненько здесь не был, — заходя в квартиру, сказал Олег Александрович.

Он огляделся, и его лицо сморщилось.

— Шикарно живешь! Интересно узнать, на какие доходы?

Никогда не видела налоговых инспекторов, но мне кажется, если они что-то спрашивают, то именно таким тоном.

— Имеешь в виду ремонт?

— Тут не только ремонт, но и новая мебель! И не дешевая, замечу!

— Хочешь кофе?

— Не откажусь.

Я отправилась на кухню и включила кофеварку.

«Интересно знать, что передала ему Татьяна Леонидовна? Такое впечатление, что она не сказала про дедушку».

— Видимо, у тебя богатый спонсор, — предположил Олег Александрович, заходя в кухню. — Думаю, такой ремонт стоил около десяти тысяч долларов. Плюс — мебель…

Он опять сморщился.

— Все это профинансировала «подруга»?

— Не угадал, — ставя чашку, ответила я.

— Судя по запаху, и кофе — другой.

— Жизнь не стоит на месте.

— Здесь ты права.

Олег Александрович сел в кресло и перевел на меня взгляд.

— Хочется сделать тебе комплимент.

— Что же мешает? Сделай.

Он поперхнулся и, достав безукоризненно чистый платок, вытер губы.

— Складывается впечатление, что ты побывала в руках опытного массажиста, косметолога и парикмахера, — справившись с кашлем, сказал Олег Александрович.

— В таком случае комплимент не мне.

— И разговаривать стала по-другому.

— За эти полгода я много поняла.

— Что же ты поняла?

— Что такое любовь, семья…

Олег Александрович поставил недопитую чашку и зло прищурился.

— А раньше у тебя не было семьи?

Он запнулся и добавил:

— И любви.

— Думаю, нет! Вместо них была фикция.

— Фикция? Помнится, ты часто употребляла слова, не понимая их значений.

— Тебе это казалось. Как филолог, я обязана понимать значение слов. А что касается слова «фикция», то оно для нашей семьи — подходило. Разве не так? Ведь фикция — это несуществующий.

— Вот как?

— Надо признаться, нам так и не удалось создать семью. Про любовь я говорить не хочу!

— Почему же?

— Олег, не обманывай себя! Неужели ты веришь, что в нашем случае была любовь?

— Мне казалось, что да. По-моему, ты меня любила, да и я был к тебе очень привязан.

«Вот оно что! Настоящий Нарцисс! Важно, чтобы любили только его».

— Придется тебя разочаровать! Насколько понимаю, я принимала за любовь восхищение перед эрудицией. Согласись, это разные понятия?

— Значит, теперь ты познала самую, что ни на есть, настоящую любовь!

В голосе Олега Александровича зазвенели знакомые колючие нотки.

— И да и нет. У меня появился человек, который любил и заботился обо мне.

— Почему же так грустно? К тому же в прошедшем времени. Ты что? Надоела своему любовнику?

— Олег, честно скажу: твоя недоброжелательность меня больше не трогает. Что касается прошедшего времени… Человек, который меня любил, умер.

— Умер?

Олег Александрович удивленно поднял брови, и через мгновение по его узким губам заскользила ядовитая усмешка.

— Ловкая, оказывается, женщина! А я даже не подозревал! Вытряхнула по максимуму, а теперь говоришь: «Умер».

— Думай что хочешь!

Я так отвыкла от подозрительности, которую распространял вокруг себя Олег, что почувствовала необходимость впустить в кухню свежий воздух.

«Зачем ему что-то объяснять? Он всегда жил в состоянии борьбы со всем и вся. Слава богу, в моей жизни его больше нет. Лялька права, я изменилась. По-видимому, появилось ощущение внутренней свободы. Не хочу никому служить, не собираюсь доказывать, что я — хорошая. Хватит! «Долго на цыпочках не простоишь», — говорила бабушка и была права. Надо стоять на полной ступне, и пусть тебя принимают такой, какая есть».

В подтверждение этой мысли я пошевелила пальцами ног, сжатых парадными Лялькиными босоножками, и усмехнулась.