Елена Янге - Предсказание по таблетке

Солнечные лучи, пробивавшиеся через тяжелые портьеры Золотого зала, возвестили всем, что выпускной вечер и незаметно пролетевшая ночь закончились, и бывшие учащиеся, учителя и родители потянулись к выходу. На пороге ресторана они еще долго не могли расстаться, о чем-то еще говорили, спорили, чему-то смеялись и непонятно почему плакали. Родители провожали ребят до машин и развозили по домам.

Меня подхватил отец Анечки, и, махнув рукой Нюте, садившейся в другую машину, я устало опустилась на переднее сиденье «Ауди».

— А где Анечка?

— Прощается с ребятами. Я вас отвезу и за ней вернусь.

Машина неслась по пустым улицам, я смотрела в окно и думала:

«Вот уже четвертый раз заканчиваю одиннадцатый класс: первый — в семнадцать лет, второй — в двадцать восемь, третий — в тридцать три, четвертый — в тридцать семь. Сколько выпусков — впереди? И будут ли они вообще?»

Я знала, что одиннадцатый «Б» меня не забудет. Ребята будут звонить, приходить, раз в год мы обязательно будем собираться у меня дома. Но это уже будут другие встречи, другие взаимоотношения, другие разговоры, В этих разговорах появятся новые оттенки, новые нотки, новые темы. В них, безусловно, будут присутствовать воспоминания, и вопрос «А помнишь?» не раз прервет рассказы о замужестве, детях, работе. Первое время нам будет не хватать друг друга, затем настоящее поглотит прошлое, и мы разойдемся в разные стороны.

Однако у нас всегда будет точка, где время от времени наши дороги обязательно сойдутся. И эта точка — лицей. В этом слегка старомодном здании осталось детство, которое еще долго будет смотреть с фотографий, развешанных на стендах по всему лицею. Однако большая его часть останется в лицейском воздухе и составит особую, невидимую субстанцию, которая будет присутствовать в разговорах, выступлениях, голосах сотен детей, пришедших в лицей. И каждый раз мы, учителя, пытаясь уловить голоса прошлых выпусков, будем напряженно прислушиваться. Однако звонок, топот ног, новые разговоры и проблемы потребуют нашего неустанного внимания, и, вздохнув, мы начнем все сначала.

— Вот и приехали!

Голос Игоря Владимировича вернул в действительность, и я очнулась.

— Устали? — с сочувствием спросил он.

— Нет, просто задумалась. Грустно после выпускного вечера возвращаться домой. Кажется, из жизни ушло что-то хорошее и бесконечно родное.

Игорь Владимирович кивнул и, устремив на меня большие глаза, по-мальчишески улыбнулся и сказал:

— Я сегодня первый раз смотрел выступление учителей. И знаете, глядя на вас, стоящих на сцене в трогательных розовых юбках, я подумал: «Как жалко, что у меня не было таких учителей!»

Он помолчал и добавил:

— Наверное, именно вы — по-настоящему счастливые люди!

— Насчет первой мысли — не возражаю, а вторая пришла к вам из-за эйфории праздника, — заметила я.

— Вы меня не поняли! Я имел в виду то, что вы работаете в особой среде, еще не испорченной.

— Пожалуй, с этим утверждением соглашусь. Мне оно тоже приходило в голову. Может быть, именно поэтому я и задержалась в лицее. А что касается учителей, скажу вам так: большинство из них — одинокие люди.

— Почему?

— Наверное, это связано с тем, что школа поглощает человека, и близкие люди не выдерживают напряжения.

— Напряжения?

— Сразу видно, как далеки вы от школьных проблем, — устало улыбнулась я. — Работа с детьми делает человека или неврастеником, или заставляет задержаться в детстве.

— Неврастеники бывают не только в школах, — заметил Игорь Владимирович. — А что касается детства… По-моему, решать детские проблемы гораздо интересней, чем проблемы взрослых.

— Трудно сказать…

— Так или иначе, вы — настоящие герои!

— Куда там!

Я потянулась к ручке. Игорь Владимирович выскочил из машины, помог мне выйти и собрать с заднего сиденья огромный букет подаренных мне Цветов. Проводив до подъезда, прощаясь, сказал:

— Спасибо вам за Анюту! Мне кажется, после матери — вы для нее самый близкий человек.

Я не нашлась что ответить, поэтому помахала розами и сказала:

— До свидания!

— До свидания! Приходите к нам в гости.

— Обязательно!

Я вошла в квартиру и с облегчением вздохнула.

«Трудно все-таки общаться с мужчинами!»

Расставив цветы по вазам, я уселась на пол и положила перед собой дневник. Внутренний голос шептал мне, что это последний выпускной. Взяв ручку, я посмотрела на утреннее солнце и написала:

26 июня. 7 часов утра. Выпустила в жизнь 11 «Б» класс. Тоскую. На выпускном вечере выглядела превосходно. Вела себя соответственно. С данного момента пребываю в очередном отпуске.

В Париж я приехала второго июля. Не знаю почему, но о дате приезда я не сообщила ни господину Анно, ни Морису.

В аэропорту я взяла такси и, сев рядом с водителем, стала задумчиво смотреть в окно. Мимо проносился пригород, а я вспоминала маленький желтый «Пежо» и франтоватого водителя в шапке-ушанке.

— Мадам первый раз в Париже? — спросил таксист.

— Второй.

— В какую гостиницу едем?

— У меня в городе квартира.

Он покосился в мою сторону и промолчал.

— Квартира на бульваре Хаусманн, — добавила я.

— Хороший район.

Некоторое время мы ехали молча. Я вновь открывала для себя Париж, а таксист, вероятно, пытался понять, как можно иметь квартиру в Париже, если приехал сюда второй раз.

— Мадам русская?

— Да, я из Москвы.

— Тогда все понятно, — улыбнулся он. — Мадам — новая русская!

Говорить об этом не хотелось. Пожав плечами, я загадочно покачала головой.

— Говорят, в России проблемы, — продолжал он. — А я что-то этих проблем не вижу. Русские едут с такими деньгами, что нам и не снились. Покупают дома, квартиры. Обедают в дорогих ресторанах. Платят хорошие чаевые. Если бы были проблемы, Париж не был заполнен русскими.

— Не все так просто, — отозвалась я. — Долгое время у нас не было возможностей ездить по миру, теперь появились.

— Мадам шутит! Можно ездить, экономя каждую монету, а можно жить в гостинице за тысячу евро в сутки.

Водитель покачал головой.

— И вы думаете, в таких номерах живут немцы или англичане? Нет! Они едут в отели эконом-класса. Вот так-то! А русским хоть бы что! «Вези, говорят, в самый дорогой отель!» А вы говорите «не все так просто». По-моему, у тех, кто тратит тысячи, — деньги шальные. Взять, например, меня. Чтобы заработать восемьдесят евро, я за рулем — десять часов.

«А мне, чтобы заработать восемьдесят евро, надо дать двадцать пять уроков по сорок пять минут каждый».

— Вам неприятно меня слушать?

— Нисколько! Вы, вероятно, давно за рулем, поэтому многое повидали.

— Это точно! Кого только не возил! А вот того, кто второй раз в Париже и едет в свою квартиру, — не припомню.

— Эта квартира — не моя, она принадлежала дедушке. Он здесь родился, а умирать уехал на родину.

— Вот оно что! Тогда понятно. Значит, вы приехали принимать наследство!

«Черт бы его подрал! Втянул меня в бесполезный разговор. И я хороша! Сидела бы и молчала! Кому какое дело, зачем я приехала в Париж?»

Почувствовав мое внутреннее раздражение, он замолчал. Некоторое время царила тишина. Она привела мои мысли в относительный порядок, и они стали медленно разворачиваться в другую сторону.

«Его можно понять. Рабочий день — длинный. В машине только и общения, что с пассажиром. Поговоришь с ним — глядишь, будет что дома рассказать. Думаю, за годы работы таксисты становятся психологами. Тройка фраз — и ясно, какой человек рядом: надменный или разговорчивый, подозрительный или открытый. Если повезет — даст чаевые. Нет — просто так поговорит».

— Сейчас в Париже тяжело! Дышать нечем! — прервал молчание водитель. — Кто мог, уже из города давно уехал. Сидит себе где-нибудь на лужайке и дышит свежим воздухом.

— Ваша семья — за городом?

— Нет! Жена — в Париже. Говорит: «Кто же тебя покормит, когда домой вернешься?» А сын — в армии.

— В Москве тоже душно! Порой даже облака какого-то неестественного цвета.

— Что говорить! Везде одно и то же! Живем как мутанты. К грязному воздуху привыкли, к замороженным продуктам — тоже. Попал бы в Париж мой прадед, тут же концы отдал. А я — ничего. Видно, привык.

«Вот она — общая тема! Здесь уже непонимания не будет. Везде — одно и то же».

Я искоса посмотрела на его измученное морщинистое лицо, темные круги под глазами. Подобное лицо было и у шофера, с которым я ехала в Шереметьево. Наверное, он тоже рассчитывал на чаевые и мечтал о лужайке за городом.

— Моя старуха без меня никуда! — с гордостью сказал таксист, и его лицо просветлело. — Вот уже двадцать пять лет вместе, а по большому счету, и не ссорились никогда.

— Вам повезло!

— Еще как! Жена — мой тыл! Целый день крутишь руль, устаешь как собака, а как подумаешь, что тебя дома ждут, — полегчает. Дом есть дом! Жена и поговорит, и покормит, и бутылочку поставит. Но главное — посочувствует. А человеку и не надо ничего больше!

«Вот еще одна общая тема. Знать бы, что дома ждут, и хорошо!»

Я вздохнула.

«А меня никто не ждет: ни в Москве, ни в Париже, ни в любом другом городе».

— Почти приехали, — сказал он. — Какой ваш дом?

Я назвала адрес и подумала:

«Странно! Еду по Парижу и не радуюсь».

Прислушавшись к себе, я не уловила никаких эмоций. Тихо, спокойно, нет трепетного ожидания, нет чувства связи между мной и Парижем. Почему? Может быть, за прошедшие три месяца ниточка порвалась? Или, потеряв дедушку, я утратила чувство радости?