Елена Янге - Предсказание по таблетке

— Как тебе нравится? — спросила она.

— Что нравится?

Предыдущая мысль унеслась вверх вместе с лифтом, и теперь я принадлежала только себе и Ляльке.

— Ты что? Не чувствуешь?

— Новые духи?

— Точно! Решила себя порадовать.

— Какой загадочный запах!

На самом деле я еле-еле улавливала запах Лялькиных духов. Причина была проста и банальна: мой нос бастовал против холода и отказывал служить по прямому назначению.

— А то! — Лялька сделала круг перед почтовыми ящиками и томно закинула голову. — Какая хозяйка, таков и запах!

— Откуда идешь?

— С утра забежала в пару магазинов, прогулялась…

Лялька встала в позу манекена и застыла.

— Трудно понять, что ты изображаешь, однако разгадывать твои загадки — не с руки. Спешу!

— У тебя уроки?

Лялька перестала позировать и нажала кнопу вызова лифта.

— Да, красавица моя! С четвертого по седьмой.

Мое внимание привлекли Лялькины ногти, и я ахнула:

— Накладные?

— Не совсем так. Правильнее сказать, нарощенные.

Она задумалась и, посмотрев на розовые ноготки, с сомнением сказала:

— Или наращённые? Не знаю, как правильно.

— Тоже собственный подарок?

— Ритуль, ты меня удивляешь! Кто ж о нас будет заботиться?

— Только мы сами! — быстро ответила я и, посмотрев на часы, бросилась вниз по лестнице.

— Было бы хорошо, если бы почаще вспоминала эти слова! — услышала я вслед и в ту же минуту выбежала из подъезда.

«Лялька права! Совершенно права! Надо научиться заботиться о себе».

Однако эта мысль не задержалась в моей голове. Она исчезла на отрезке подъезд — угол дома. Скорее всего, она была слишком мимолетной.

Направляясь к Покровскому бульвару, я вспомнила, что завтра родительское собрание, и нахмурилась. Дело в том, что я не любила собрания вообще, а родительские не любила в частности. Сколько себя помню, я проводила собрания оперативно и старалась общаться с родителями или в индивидуальных беседах, или по телефону.

Однако в этом году коротких собраний не получится. Класс, который я курирую, является выпускным, и вопросов для обсуждения — достаточно. Например, пора начинать разговор об экзаменах, последнем звонке, выпускном вечере… Вместе с тем мне давно хотелось выступить с так называемой «тронной» речью, однако я все откладывала.

«Все-таки надо выступить, — думала я, переходя Покровский бульвар. — В конце концов, учителя столько возятся с их детьми, что и о наших проблемах можно послушать. К тому же, многие из родителей — люди со связями. Глядишь, наш голос и до верхов долетит».

Я перебежала дорогу и начала внутренний монолог:

«Думаю, вы согласитесь: учить детей — это тяжелый труд! — сделала я небольшое вступление. — Однако у каждого из вас один или два ребенка, максимум — три. Теперь представьте, что их — тридцать. Тут уже возникают проблемы не первой степени, а, как говорит мой муж, — десятой и так далее. Наверное, именно поэтому очередей на наши должности не наблюдается.

Здесь я даже не обсуждаю вопрос зарплаты, хотя иногда хочется сказать: «А на Западе учителя получают…» Попробуй сказать так, и чиновник от образования тут же ответит, что мы живем не на Западе, а в России и что учителя — это часть передовой интеллигенции, а, следовательно, должны работать за идею. Не спорю! Однако все чаще и чаще мы, российские учителя, думаем, что нас «кинули». Другого слова не придумаешь. Все равно как лягушку из старой притчи. Однако лягушку кинули в сливки! А куда нас? Я отвечу: нас бросили в джунгли! А там, как известно, выживает сильнейший. Не мудрейший, позволю заметить, а сильнейший.

Вот и приходится выживать: две ставки в школе, в свободное время — репетиторство, а вечером — домашние дела».

Я вошла в роль и, остановившись посреди дороги, оглядела ряды снующих машин. В этот момент я вся была там — на воображаемом родительском собрании.

«И в то же время есть что-то неуловимо притягательное в нашей профессии! Она — как запах хороших духов: есть первая нотка, вторая, а в памяти остается третья».

Я глубоко вдохнула воздух, пропитанный выхлопными газами, и ринулась на другую сторону дороги.

— Ненормальная! — послышался возмущенный голос.

Прошмыгнув перед бампером громадного джипа, я виновато махнула.

— Ты что? На кладбище торопишься?

— В школу!

— Училка, значит! Все вы — с прибабахом!

Джип взревел и умчался.

«Точно, с прибабахом!» — согласилась я и затрусила дальше.

До лицея оставалось пять минут ходьбы, и я поспешила закончить речь.

«Так вот. Те, кто чувствует эту «третью нотку», из школы не уходят.

Знаете почему? Они чувствуют другую энергетику и живут в молодой и здоровой среде».

В подтверждение этой мысли я кивнула головой, и шапка чуть не свалилась мне под ноги. Нахлобучив ее до бровей, я продолжила:

«Вы никогда не обращали внимания, насколько моложе выглядят учителя, которых дети любят или уважают? Я не придумываю, это факт!»

Я гордо подняла голову и перешла на медленный шаг.

«Выжить в нашей профессии без любви невозможно! Поэтому, по большому счету, в школах остаются лишь те, кто по настоящему предан детям. И тогда… Тогда появляется удивительная гармония, награда за которую — НЕЧТО неосязаемое. Это НЕЧТО не измеришь никакими деньгами, это трудно объяснить и невозможно показать. Но думаю, именно оно объединяет в себе то, что и дети, и мы, взрослые, недополучили дома».

Я остановилась у ворот лицея и посмотрела на высокую решетку.

«Хорошо сказано! Но не поймут. Еще подумают, как этот шофер на джипе: «А наша Маргарита Владимировна, оказывается, с прибабахом!» Лучше поговорю о возможном ЕГЭ».

Войдя в лицей, я встретила Нюту.

— Прикинь, Адамыч запретил новогоднюю дискотеку! — нервно заговорила она. — Ну, не козел? Видите ли, приказ Департамента образования!

— При чем тут Департамент?

— Эпидемия гриппа, милочка! Нельзя проводить массовые мероприятия!

— Значит, и новогодний концерт отменяется?

— Сказала бы я!

Нюта возмущенно махнула рукой и двинулась к своему кабинету. Ее крутые бедра угрожающе ходили из стороны в сторону, а высокие каблуки, казалось, вбивали в пол гвозди.

Я посмотрела на дверь директорского кабинета и тяжело вздохнула.

«А как же быть с детьми? С теми, кто не болеет гриппом?»

Звонок на урок подстегнул меня, и я резво взяла старт. Нога неожиданно подвернулась, и быть бы мне на линолеуме, не окажись рядом толстенького мужчины. Он подхватил меня за талию и елейным тоном сказал:

— Опаздываете, Маргарита Владимировна! Нехорошо!

— Уже бегу, Александр Адамович! Бегу!

Я оттолкнулась от директора и затерялась в толпе детей, спешащих на урок.

«Надо же было нарваться на Адамыча! Сейчас напротив моей фамилии поставит изящную закорючку. Затем другую, третью… Через месяц вызовет к себе и сладким голосом скажет: «Маргарита Владимировна, надо принять участие в конкурсе «Учитель года»! Попробуй, откажись! Директор загадочно постучит толстым пальцем по списку… Тут ты и попалась! Считай, три месяца из жизни выкинуто. Уроки напоказ, куча бумажек, масса ненужных разговоров, улыбки дамам и господам из Департамента образования.

А результат? Для работы — ноль, а может быть, и минус! Для Адамыча — плюс: учителя принимают участие в престижных профессиональных конкурсах! Для чиновников из Департамента — тоже плюс: они провели мероприятие. А детям сорвали Новогодний праздник! И ничего, всем комфортно!»

С четвертого по шестой уроки я работала в девятых классах. На седьмом был объединенный семинар в 11 «Б». Сочинения мне проверять было лень, поэтому я решила разобрать тему: «Судьба человека в произведениях Шолохова и Солженицына» устно. Те, кто немного знаком с преподавательской деятельностью, должны понимать, что такие семинары с бухты-барахты не проводятся. Лицей у нас — гуманитарный, дети — подготовленные, поэтому уже за неделю до предполагаемого семинара я попросила ребят перечитать «Судьбу человека», «Матренин двор» и «Один день из жизни Ивана Денисовича» и составить краткий план-конспект.

Надо сказать, что 11 «Б» — это мой класс. В нем я преподаю литературу и выполняю кураторские обязанности. Кураторами у нас в лицее называют классных руководителей. В наши задачи входят поездки, выступления, трудовая практика, родительские собрания и прочие внеклассные мероприятия. Реально это означает, что денно и нощно мы отвечаем за своих учеников, помогаем им не только в учебе, но и во многих жизненных вопросах. Подобные обязанности приводят меня «в полный восторг»: то, что не делают родители для своего единственного ребенка, я должна сделать для тридцати человек за четыре года!

В результате такой работы многие учителя, вложившие в своих «зайчиков» часть собственной души, к концу учебного года чувствуют себя совершенно разбитыми. В настоящий момент я уже подходила к этому рубежу, но всякий раз, глядя на знакомые лица, мое сердце сжималось, а в голове пульсировала лихорадочная мысль: «Скоро уйдут, уйдут, уйдут…»

Эта пульсация походила на стук колес поезда: «Тук-тук, уйдут; тук-тук, уйдут». В такие минуты я закрывала глаза. Мне виделась одна и та же картинка. По блестящим рельсам несется поезд, в котором много-много красивых вагонов. В каждом из вагонов — около тридцати детей и один взрослый. Поезд мчится вперед. За окнами проносятся леса, поля, города, мосты. В вагонах кипит бурная и веселая жизнь, всем хорошо и комфортно. В какой-то момент поезд начинает замедлять движение, и его обитатели, чувствуя приближающуюся остановку, невольно настораживаются. Смех становится тише, разговоров — меньше. Наконец, поезд останавливается, и пара-тройка вагонов пустеет. Выпускники выходят на перрон, раздается гудок, оставшиеся вытирают слезы и долго смотрят вслед уходящему поезду. Они понимают: он увозит их детство.