Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

— Нет. По-настоящему, я вовсе не нахожу это странным. — Вот теперь он ее обнял, стал жадно целовать, а ее руки нежно касались его лона.

Еще не отзвучал голос стюардессы, объявлявшей о посадке в Сан-Франциско, а чувство подавленности уже охватывало Алекса, пока самолет медленно снижался. Два дня вдвоем были такие идеальные, такие идиллические. Вчера сходили поужинать, потом — послушать Бобби Шорта, как еще прежде предлагал Алекс. Потом она вновь отдавалась ему. После чего они уселись и проговорили почти до четырех утра. Взаимно постигали любимое тело, затем, лежа бок о бок, по очереди описывали свою жизнь. Когда воскресным утром встало солнце, она знала все про Рэчел, про его мать и его сестру. Ему рассказала о своем отце, о Жюльене — своем брате, погибшем шестнадцати лет во время игры в поло, о своем супружестве с Джоном Генри — от начала и доныне. Словно они издавна были вместе, издавна именно это было задумано. А теперь — возвращаются в Сан-Франциско, и ему предстоит позволить ей удалиться, по крайней мере на какой-то срок. Ему же останется утешаться тем коротким временем, которое она смогла провести с ним, ускользнув от другой своей жизни в доме мужа. Во всяком случае, это они обсуждали минувшей ночью.

— О чем думаешь? Вид у тебя жуть какой важный. — Он нежно смотрел на нее, пока близилась посадка. Без труда заключил, что Рафаэлле так же грустно, как и ему. Деньки, проведенные вместе, казались бесконечны словно жизненный срок, а теперь все вновь готово перемениться. — Самочувствие в порядке?

Она печально глянула на него и утвердительно кивнула.

— Я вот думала…

— О чем?

— О нас. Как все повернется.

— Все будет в порядке. — Он говорил ей в самое ухо, тихая доверительная речь Алекса приводила ее в трепет, но она покачала головой:

— Нет, не будет.

Он взял ее руку в свою и не выпускал, ловя взгляд и вдруг огорчась тому, что в нем прочел. Он подозревал, что ее опять гложет чувство вины, но этого следовало ожидать, ведь они снижаются, сейчас сядут на родимую почву. Здесь ей сложнее будет отодвинуть в сторону свои обязательства. Да по сути, особо-то не надо стараться. В ее жизни достанет места обоим мужчинам.

— Алекс, — сбивчиво проговорила она. — Я так не смогу. — Когда их взгляды встретились, ее глаза были полны слез.

— То есть? — Он попытался унять тревогу и сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость после только что сказанного ею.

— Не смогу.

— А тебе ничего и не надо делать, лишь передохнуть. — Он произнес это в лучшей своей профессиональной манере, но это, кажется, не утешило ее, слезы катились по щекам, сбегали вниз, падали на их сцепленные руки. — Мы все преодолеем, по ходу дела.

Однако она снова не согласилась, сказала едва слышно:

— Нет… Я была не права… не смогу я, Алекс… здесь. В одном городе… с ним. Это нехорошо.

— Рафаэлла, погоди… дай срок, привыкнешь.

— К чему? — Она враз осерчала. — Предавать своего мужа?

— Разве это так?

Она не могла успокоиться, ее взгляд молил о понимании.

— Что мне делать?

— Ждать. Старайся беречь радость, которая нам выпала. Будь честной по отношению к нему и к себе. Вот чего я желаю всем нам… — Она тихо повела головой, он изо всей силы ухватился за ее руку. — Попробуешь?

Вечность прошла, пока Рафаэлла ответила:

— Постараюсь.

Через минуту самолет приземлился, а когда застыл на стоянке, показались две стюардессы, одна из них несла ее меховое пальто, и Рафаэлла спокойно поднялась, надела его, и виду не подав, что человек, сидевший с нею по соседству, имет к ней хоть какое-то касательство, она забрала свою дорожную сумку, застегнула пальто, затем поклонилась. Одними глазами высказала «Я тебя люблю», прошла мимо и исчезла в хвостовом люке самолета, как это происходило и прежде. Выход сразу заперли за ее спиной, и Алекс ощутил, как одиночество засасывает его неведомым образом. Вдруг ему показалась, что все дорогое ему отнято, и волна испуга нахлынула на него. Вдруг он никогда больше не увидит ее? Он старался овладеть собой, пока ждал в толпе своей очереди на выход, потом, как зомби, подошел к багажному отсеку получить свой саквояж. Обратил при этом внимание на длинный черный лимузин, поджидающий у ограды близ аэровокзала, на шофера, стоявшего еще здесь за ее багажом. Алекс быстро покинул перрон с вещами в руках и остановился на секунду, всмотрелся в черную машину. Блики яркого света в окне скрывали Рафаэллу, делали невидимой, но он не мог заставить себя уйти, и она словно почуяла это, одно из боковых стекол медленно опустилось, ибо она нажала пальцем маленькую кнопку. Жадно взглянула на Алекса, мечтая вновь хоть мимолетно прикоснуться к нему. Их глаза встретились на бесконечный миг, и тут, будто солнце заново взошло для них, он ласково ей улыбнулся, и, повернувшись, двинулся к автостоянке. В душе он прошептал «До завтра», а хотел, чтобы встреча произошла бы нынешним вечером.

Уже без малого четверть девятого, и он сидит, притоптывая, у себя в кабинете. Откупоренная бутылка вина стоит на столе, рядом с сыром и фруктами, им разложенными, потрескивает яркое пламя в камине, играет музыка, а он изнервничался до предела. Она сказала, что придет позже половины восьмого. Целый день не созванивалась с ним, и теперь он опасался, что по какой-то причине ей не удастся выбраться из дому. Показалась она ему такой же одинокой, как и он сам, когда позвонила предыдущим вечером, и все тело его заныло от вожделенного желания обнять ее. А теперь он морщился от жара, прикидывал, что же могло произойти, и тут бросился вприпрыжку на звук телефона.

— Алекс? — Его сердце заколотилось было, но умерило стук от разочарования. Это была не Рафаэлла, а Кэ.

— О, ку-ку.

— Что-нибудь неладно? Ты какой-то напряженный.

— Нет, просто занят. — Разговаривать с нею не было охоты.

— Работаешь?

— Вроде как… Да нет… ничего… не смущайся. В чем дело?

— Христа ради, дело срочное. Хочу поговорить с тобой об Аманде.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, Бог миловал. К счастью, я о подростках знаю больше, нежели ты. Сто долларов, что ты ей дал, я тебе этого не позволяла, Алекс.

— Как тебя понимать? — Слушал он свою сестру, напрягшись.

— А так, что ей шестнадцать лет, и детки ее возраста тратят деньги только на наркотики.

— Она тебе объяснила, почему я ей дал эту сотню? И кстати, как ты дозналась, я-то полагал, что известным это останется лишь ей да мне.

— Мало ли как я обнаружила. Просматривала ее вещи, и тут эта купюра попалась.

— Боже, ты что, Кэ, учинила ей шмон?

— Слегка. Ты не забудь, в каком я деликатном положении, Алекс. Не могу ж ей позволить держать в моем доме наркотики.

— Тебя послушать, ей уж жизни не видать без героина.

— Брось ты. Но если не следить, так она станет держать при себе пачку сигарет с марихуаной, все равно как мы с тобой держим в доме виски.

— А ты не могла просто поговорить, наказать ей?

— Это было. Но разве дети делают то, что им сказано? — Ее полнейшее неуважение к дочери выводило его из себя, Алекс был готов взорваться, слыша от сестры столь мерзкие намеки.

— По-моему, относишься ты к ней отвратительно. Думаю, она такая, что заслуживает доверия. А деньги я дал ей затем, чтоб она смогла ходить в Рокфеллер-центр. Мэнди мне сказала, что увлекается коньками, а катается на Вольмановом катке в парке. Ведомо тебе или нет, но девочку прибить могут у выхода из Центрального парка. Уж поскольку я ее дядя, хотел бы я оплачивать ее занятия коньками. Я и подумать не мог, что ты отнимешь у нее деньги, а то устроил бы все как-то иначе.

— Почему ты не позволяешь мне самостоятельно заниматься собственной дочерью, Алекс?

— Отчего не прибавишь, что мамаша из тебя никакая? — Его голос гремел в комнате, так хотелось быть чем-то полезным девочке. — Надо, чтобы ты отдала Аманде эти деньги.

— Мне плевать, чего тебе надо. Сегодня же пошлю тебе чек на эту сумму.

— Я с Амандой сам разберусь.

— Не утруждай себя, Алекс, — ледяным тоном сказала Кэ. — Я проверяю ее почту. — Его чувство опустошенности, наверно, было под стать тому, что испытывала Аманда по милости Кэ.

— Ты порочная побродяжка, ясно? И не имеешь права тиранить ребенка.

— Откуда ты такой взялся, чтоб судить, верно ли я обращаюсь с дочерью? У тебя-то, черт дери, детей нет. Что ты можешь понимать?

— Может, сестричка, и ничего. Может, вовсе ничего. И пускай у меня не имеется детей, уважаемая госпожа депутат Вилард, а ты, мадам, заведомо бессердечна.

Тут она швырнула трубку. В то же мгновение он услышал звонок в дверь, поток эмоций охватил Алекса словно встречная волна. Наверняка это Рафаэлла. Наконец-то пришла. Сразу защемило сердце, но не забыл он еще и перепалку с сестрою относительно Аманды, понял, что необходимо самому поговорить с племянницей. Из кабинета он сбежал вниз, к парадной двери, распахнул ее и застыл на секунду, радостно, смущенно и слегка нервно глядя на Рафаэллу.

— Я тревожился, не случилось ли чего. — Она молча покачала головой, все высказала ее улыбка. Потом Рафаэлла робко вошла. Закрыв за ее спиною дверь, Алекс стал крепко-крепко обнимать Рафаэллу. — Ой, малышка, как я по тебе соскучился… У тебя все в порядке?

— Да. — Это короткое словечко укрылось меж мехом ее манто и его грудью, к которой он ее прижимал. Она была в том же манто из рыси, что и в тот вечер, на ступеньках. Вновь приникла к нему, теперь уж по собственному почину, Алекс же прочел в ее глазах какую-то усталость и печаль. У себя в спальне она оставила записку, сообщавшую, что, мол, ушла прогуляться, заглянуть к знакомым, это на случай, если примутся ее искать. Таким образом, никто из слуг не подымет панику и не станет обращаться в полицию, если она не вернется с прогулки незамедлительно. Да, ее вечерние отлучки уж доставляли им неудобство, а узнай про такое Джон Генри, с ним мог бы случиться припадок. — Мне сегодня мнилось, что дню конца не будет. Ждала я, ждала, ждала, всякий час равнялся суткам.