Для первых двух дней выбрали татарские костюмы, в которых Лиза была знатоком. Вторая перемена костюмов представляла из себя белые, с длинными рукавами балахоны Пульчинелл – излюбленных персонажей итальянской комедии. Для третьего раза Августа пожелала иметь наряд венецианской танцовщицы, а Лиза – тяжелое, роскошное, бархатное платье с белым гофрированным воротником, в котором ей надлежало изобразить Марию Стюарт. Шиллерова история сей злополучной королевы оставила неизгладимый след в ее душе!

* * *

И вот начались дни карнавала. Лиза недоумевала, какое правительство готово столь щедро обустроить развлечение своего народа? Августа уверила ее, что римский карнавал – праздник, который народ дает сам себе, избирая местом для этого самую длинную улицу Рима – Корсо.

Конечно, дамы и прежде катались по Корсо. Однако Лиза не сразу узнала эту узкую улицу, когда, после полуденного удара колокола на Капитолии, возвестившего начало карнавала, calessino с двумя татарочками в плотных вуалях в сопровождении эффенди в халате и тюрбане (Фальконе) и обнаженного по пояс чорбаджи на козлах (Гаэтано) влилась в медлительное движение нарядных, изукрашенных карет.

Все окна, все балконы были увешаны коврами, все помосты обиты старинными штофными обоями. Все готовилось к тому, чтобы как можно большее число зрителей могло полюбоваться великолепным зрелищем: ведь улица принадлежала маскам!

Здесь были простолюдинки в коротких юбках и открытых корсажах, с забавными, круглыми масками Коломбин на лицах; дети, одетые маленькими Арлекинами; страшные чудовища и люди, напоминающие своими нарядами обитателей восточных морей. Здесь были короли «настоящие» и короли карточные, олимпийские боги и принцессы, китайцы и маги, визири и драконы, мужчины-птицы и женщины-змеи. И все это пело, смеялось, кричало, свистело, задирало друг друга. Карнавалом наслаждался каждый, кто мог наслаждаться.

Лиза с изумлением и восторгом смотрела на буйное, заразительное веселье, которое царило вокруг. Маски, кружева, банты, шляпы сливались в одно многоликое счастливое море, из коего Лиза наконец выделила широкоплечего синьора в богатом атласном, украшенном жемчугом костюме Пульчинеллы, сидевшего на прекрасной лошади. Всадники были здесь редкостью, и Лиза невольно задержала на нем взор. При Пульчинелле была огромная корзина, откуда он черпал засахаренный миндаль и дождем сыпал на всех встречных женщин. Лиза вскинула руки, чтобы поймать конфетку, но не смогла. Пульчинелла заметил это и направил коня прямо к их calessino. Не обращая внимания на насупленного эффенди, он снял свою белую шляпу, открыв красиво уложенные пудреные локоны, и с поклоном оделил татарок щедрыми пригоршнями сластей. Улыбнулся – на белом размалеванном лице его накрашенные губы казались вызывающе чувственными – и поехал дальше, сопровождаемый зачарованными взглядами обеих девушек.

Каждой из них он улыбался так, словно всю жизнь мечтал лишь о ней одной!..

Всадник исчез вдали, и Лиза со вздохом вернулась к созерцанию веселой толпы. Она заметила, что среди масок все чаще встречаются деловитые лица уличных торговцев, несущих корзины, доверху насыпанные маленькими, не больше горошины, белыми шариками, или вороха проволочных сеточек, или какие-то жестяные воронки, прикрепленные к палкам.

Увидев сие, Августа захлопала в ладоши и велела Фальконе купить целую корзину шариков, четыре сетки, напоминающие маски, и две воронки. Лиза взяла было в рот один шарик, приняв его за обсыпанный сахарной пудрой орешек, но тут же выплюнула: известь, мел, да и только.

– Это не конфеты, – рассмеялась Августа. – Это confetti!

Лиза огляделась. Неведомо как, неведомо когда, все гуляющие уже запаслись непонятными шариками; и вот уже кто-то кинул в соседа целую пригоршню.

Что же тут началось!

И минуты не прошло, над Корсо разбушевалась вьюга. Это была настоящая перестрелка! Confetti сыпались из окон и с балконов. На каждом были устроены длинные ящики, совершенно такие же, как те, в которых сажают цветы. Ящики были наполнены конфетти и опорожнялись с изумительной быстротой. Тогда из комнат на балкон приносили в ведрах новые запасы и высыпали их в ящики.

Августа оживилась. Они с Фальконе схватили жестяные воронки и принялись с силою метать из них конфетти. Гаэтано невозмутимо правил лошадью. Лиза, прикрываясь проволочной маскою, кое-как швыряла конфетти по сторонам, то и дело вскрикивая, когда жесткие шарики, попадавшие в нее, царапали руки и шею. Не закрывай она лицо, оно давно было бы исцарапано в кровь, вуаль тут мало чем помогала!

Внезапно карета стала. Впереди происходила истинная баталия масок, и лошади заупрямились. Осадить назад тоже было некуда. И тут Лиза услышала такой оглушительный вопль и улюлюканье, что в ужасе вскинула голову. Оказывается, их экипаж замер как раз под балконом, на котором собралась толпа масок в греческих туниках и хитонах, изображающих, наверное, какую-нибудь агору[11]. Увидав внизу calessino с «турками» (где им было знать разницу между турками и татарами!), «греки» вознамерились отомстить османам и обрушили на открытую коляску всю свою ярость, все свое веселье и весь запас конфетти.

Казалось, этому не будет конца и запасы конфетти там, наверху, неисчерпаемы, как вдруг чей-то сильный голос принялся понукать лошадей, и calessino чуть-чуть тронулась с места.

Лиза осмелилась приоткрыть глаза и увидела, что верхом на одной из их запряжных сидит человек в белом костюме Пульчинеллы и сильными ударами хлыста принуждает их трогаться. Страшным усилием ему удалось сдвинуть карету на несколько шагов, а потом, соскочив и схватив лошадей под уздцы, втащить их в проулок.

Отвесив дамам торопливый поклон, он кинулся вновь в гущу карнавала, отыскивая свою лошадь, которую бросил, чтобы помочь попавшим в беду.

Фальконе, толчком отправив струсившего Гаэтано на козлы, помог дамам подняться. Лишь взглянув друг на друга, они залились хохотом, ибо являли собою поистине удручающее зрелище. От былой роскоши костюмов не осталось и следа: казалось, обе только что вылезли из гигантского ларя с мукой. Они хохотали, поддразнивали друг друга, но их дружеское веселье могло быть вмиг нарушено, когда б одна решилась высказать ту мысль, которая равно занимала обеих: ради которой из них воротился рыцарь Пульчинелла? Черные или серые глаза привлекли его вновь?..

Но и Лиза, и Августа о сем промолчали, потому прибыли на виллу Роза в полном согласии.

* * *

Начиная со среды бросание конфетти воспрещалось. Можно было бросать только цветы: началось гулянье с цветами. Предыдущие дни только и слышалось: «А вот конфетти!»; сегодня выкрикивают: «А вот цветы!»

Лиза с некоторым унынием оглядела скучно-белый наряд Пульчинеллы, столь не подходящий к тому благоухающему разноцветью, кое царило вокруг. Кругом цветы! Гривы лошадей были убраны цветами, гирлянды цветов фестонами тянулись по упряжи; особенно красиво выглядели розовые цветы на белых лошадях, красные и белые – на вороных запряжках. Ящики перед балконами наполнены цветами, букеты громоздились на подоконниках; и не было на Корсо ни одной маски, которая не держала бы в руках букета.

Из карет бросали цветы на балконы и в окна; оттуда бросали цветы в экипажи; два ряда карет перебрасывались цветами между собою. Почти в каждый букет была вплетена «стрела любви». Эта магическая стрела состояла из шарика, обернутого в цветную китайскую бумагу, и более всего напоминала луковицу с ее перьями, только вместо перьев оканчивалась хвостом, состоящим из множества полосок бумаги.

Накупив цветов, и Лиза с Августою тоже вступили в душистую перестрелку. Августа то и дело вскидывала руки, чтобы ловить бросаемые в нее букеты; движение это выходило у нее особенно грациозно, и Лиза была уверена, что большинство мужчин кидали ей букеты для того, чтобы посмотреть, как она их ловит.

Лиза оглянулась. Высокий пират в кружевной рубахе, с пистолетами за поясом и черной повязкой на глазу, держа одной рукой корзину, доверху полную фиалок, выхватил из нее нарядный букет, намереваясь бросить в коляску. Лиза и Августа, не сговариваясь, тотчас кинули ему по букету и только тогда поняли, что движение пирата было обманным. Он с восторгом поймал их букеты, в которые были вставлены непременные «стрелы любви», поочередно поднес каждый к губам и, отвесив шутливый поклон, смешался с толпою.

– Эдакий наглец! – вспылил Фальконе. Наряженный тоже Пульчинеллою, он чувствовал себя в белом балахоне чрезвычайно неловко и втихомолку бесился, не принимая участия в цветочной забаве, старательно уклоняясь от реющих в воздухе букетов.

– Вовсе нет! – с жаром возразила Августа, и Лиза изумленно воззрилась на подругу: она никогда не слыхала в ее голосе такой радости, такой чарующей мягкости. – Он просто получил то, что ему причиталось. Разве вы не узнали его? Это тот самый кавалер, который позавчера вывел с Корсо нашу calessino! А поблагодарить его мы смогли только сегодня.

Фальконе что-то неодобрительно проворчал, а Лиза с новым вниманием уставилась в разноцветный круговорот масок, пытаясь отыскать галантного кавалера, но увидеть пирата ей больше не удалось. Мелькнула черная курчавая голова, огненный взор, но в этот миг раздался пушечный выстрел, и все кучера принялись заворачивать кареты в ближайшие проулки. Однако Гаэтано, послушавшись протестующих воплей своих синьор, не поехал далеко, а остановился почти вплотную к Корсо, чтобы дамы могли увидеть новую забаву карнавала: corso di barberi – дикие скачки.

Пушечный выстрел был сигналом для всех экипажей покидать Корсо, и в десять минут она опустела. Потом раздались звуки рожков – и по Корсо, от Пьяцца дель Пополо к Пьяцца Венеция, пролетели, как вихрь, восемь или десять лошадей, невзнузданных, неоседланных, без седоков. Это и были barberi, дикие лошади. На спины их были нацеплены какие-то погремушки, которые звенели и кололи лошадей, доводя их этим до неистовства; только этим состоянием и объяснялась неимоверная, безумная быстрота, с которой они пролетели по Корсо.