Она тяжела вздохнула.

— Благодарю вас, — сказала она с достоинством, без сарказма, без горечи, а смиренно, сообщая ему этими двумя словами, что поняла его. И, не сказав ни слова, вновь принялась за работу.

Впрочем, рыдала она потом, на сочувственном плече Джонатана. Бурные, неистовые рыдания сотрясали ее тело. Присев на кровать в ее комнате, он целовал ей волосы, тесно прижав ее к себе, а она в это время избавлялась от разочарования и напряжения.

— Ублюдок, — клокотал Джонатан. — В этом не было абсолютно никакой необходимости. Не только потому, что это была чертовски хорошая картина, но и вообще он не имел права уничтожать ее всего лишь из-за того, что ты сделала пару незначительных ошибок. Какое варварство, причем беспричинное!

— Нет, ты ничего не понимаешь, — запротестовала Роза слабым, обессилевшим голосом. — Он все сделал правильно. Я просто ужасно расстроена, вот и все. Но не сержусь. Мне жаль, что веду себя как маленькая. Когда я работаю, я ужасно завожусь. Это только в нормальной жизни я могу держать себя в руках. Я не в силах объяснить, почему я потеряла контроль над собой вот так, сейчас. Спасибо тебе, что позволил мне залить всего тебя слезами, но сейчас я уже в полном порядке, честно тебе говорю.

— Завтра у нас будет приятный день, — мурлыкал Джонатан, гладя ее волосы. — Никакого сумасшедшего Рассела с его садистскими штучками. Просто мы вдвоем да еще море. Мы даже сможем искупаться, если будет так же жарко, как сегодня.

Роза подозревала, что Джонатану, видимо, интересней было увидеть ее в бикини, чем рисующей девонское побережье. Но в тот момент у нее просто не хватало сил думать еще и про либидо Джонатана.

— Ты очень обидишься, если я сегодня пораньше пойду к себе? Я сама виновата, что довела себя до такого состояния, однако просто валюсь с ног. И после ужина мне хочется забраться в постель и отлежаться.

— Какая жалость, что ты собираешься сделать это одна, — вздохнул он. — Как знаешь. Я утоплю свои печали в кабаке с кем-нибудь из коллег. Постараюсь только не встречаться с этими бешеными школьницами, потому что подозреваю, что случившаяся сегодня с тобой история взвинтила их до безумия и они просто заболели от восторга. Я стану счастливым человеком, если проживу вечер, не услышав имени Рассела, названного больше дюжины раз.

За ужином остальные студийцы обращались к Розе с невольным уважением. Она казалась достаточно спокойной и веселой, и никто, кроме Джонатана, не видел того взрыва, который последовал за ее тяжким испытанием. Рассел никогда не появлялся в столовой, поскольку питался вместе с Поллоками на одной из преподавательских квартир. Это к лучшему, кисло подумалось Джонатану, по крайней мере, не придется страдать от несварения так же, как от несправедливости. Джонатан ревновал к Расселу из-за его влияния на Розу, замечая, как легко ему удается выводить ее из равновесия. Несмотря на хорошее поведение, Джонатана нельзя было назвать новичком в делах амурных. Он был опытным соблазнителем и исполнился спокойной решимости добиться благосклонности Розы. Поэтому ему не нравилось делить ее внимание с кем-то еще.

Роза рано легла в постель, однако, подремав с часок, снова встала, все еще пылая, несмотря на усталость, от неизрасходованной энергии. Торопливо натянув майку и джинсы, без всякой косметики, она прокралась в студию, которая уже опустела. Она знала, что ей нужно что-то решить со своей работой, иначе она не сможет спокойно спать. Было всего восемь. Она могла рассчитывать на пару часов спокойной работы, без посторонних глаз, зная, что все-таки вернется назад в постель до того, как Джонатан и остальные придут в кампус ко времени, когда запираются двери. Она работала словно одержимая, стараясь удерживать в памяти то понимание задачи, которое дал ей Рассел, и опасаясь, что оно бесследно испарится к понедельнику. И она настолько погрузилась в работу, что не услышала приближающихся шагов и резко вздрогнула, когда с ней заговорил мужской голос.

— Так и знал, что увижу вас здесь, — произнес Алек Рассел, глядя вниз на ее напрягшееся лицо. — Вы принадлежите к тому сорту людей, которые не умеют переключаться. Знаете ли, важно не дать себе перегореть. Энергия ведь не бесконечна.

Он взял руку Розы, встав сзади нее, и стал водить вместе с ней кистью. Прикосновение ударило электричеством. Ей показалось, что ее рука вплавилась в его ладонь. Ощущение было пугающим, мощным, соблазнительным. Роза вдруг обнаружила, что ей стало трудно дышать, что тело ее одеревенело, повинуясь команде сопротивляться яду, который исходил от этой сильной руки и проникал в нее. Его дыхание шевелило ей волосы, а его присутствие лишало ее последних сил.

Он отпустил девушку, оставив Розу обмякшей, испытывающей облегчение и разочарование…

— Вы действительно слишком устали, Роза Ферфакс. — Звучала ли в его голосе насмешка? — Нужно больше верить в себя. То, что уже сидит в вашей голове, за ночь никуда не улетучится. Приходите завтра, самостоятельно. Из-за моей жестокости вы беспокоитесь, что у вас ничего не получится. В этом нет нужды. — Слова звучали мягко, как шелк, гипнотизировали.

— Я не могу прийти завтра, — пробормотала Роза, с ужасом думая о своем ненакрашенном лице и всклокоченных волосах. Она даже не надела лифчик, а вечерняя прохлада студии четко обозначила ее груди под тонкой, натянувшейся тканью майки. При его профессиональном для художника знании анатомии она могла с таким же успехом стоять голой. Застыв от неловкости, она попыталась объяснить:

— Мне нужно выполнить индивидуальное задание. Я хочу посвятить день живописи на пленере. Я…

— Тогда в воскресенье, — сказал он, словно обсуждать тут было нечего. — В воскресенье в девять часов. — И удалился.

Желанным облегчением показалась Розе наутро бьющая через край жизнерадостность Джонатана. Она начала избавляться от напряжения. День был хорошим и ясным, освещение превосходным. Они нашли уединенную пещеру с потрясающим видом на прибой на фоне величественных скал. Освободившись от клаустрофобической атмосферы студии, Роза снова обрела способность весело щебетать во время работы над картиной и с удовольствием обменивалась впечатлениями с Джонатаном, пока они писали.

Под одеждой она была одета в бикини, зная, что при такой идиллической летней погоде наверняка будет купаться. Они занимались живописью до двенадцати, когда Джонатан объявил, как было условлено заранее, что им не мешает окунуться, прежде чем приступать к пикнику. Между камнями уже охлаждалась бутылка белого вина. Они пристойно разделись, повернувшись спиной друг к другу. Джонатан, хотя и не очень высокий, оказался крепко сложенным. Он поднял визжащую Розу и потащил ее вниз к воде, вошел в ледяной прибой, держа ее на руках.

— Поцелуй меня страстно, или я брошу тебя в воду, — пригрозил он. В ответ последовало брыкание и бешеные брызги, пока они оба не разинули рты, в шоке от холодного душа, промокшие насквозь. Роза вырвалась из его рук и бросилась в море. Она чувствовала на себе его взгляд, когда плавала на спине, лениво двигая ногами. Хотя она и решила, что доверяет ему — иначе не согласилась бы на эту уединенную поездку, — но почувствовала неприятный холодок, обнаружив в его глазах нескрываемое желание.

Несмотря на жаркое солнце, вода оказалась очень холодной. Вскоре Роза уже вышла, пошатываясь, на берег и быстро обернула полотенце на манер саронга вокруг блестящего от воды тела. К тому времени, как он подошел к ней, она уже сидела на автомобильном коврике и хлопотала, приготавливая все к пикнику.

— Что ты хочешь есть раньше? — защебетала она, не поднимая на него глаз. — Сыр или вареное яйцо? — Однако Джонатан, наклонившись к ней, прижал обе ее руки к земле за ее спиной, так, что она была вынуждена, против своей воли, лечь спиной на коврик. А затем, каким-то образом, он уже оказался на ней, все еще мокрый после купания, и его губы затерялись в ее волосах.

— К черту сыр и крутые яйца, — хрип-го пробормотал он. — Я хочу тебя. — Он стал целовать ее плечи, грудь и засунул руку за спину, отыскивая застежку купальника. Потом перекатился на спину, увлекая ее за собой. Его руки потеряли уверенность, когда их глаза встретились. — Прости, Роза, — простонал он. — Разве ты не видишь, что сводишь меня с ума?

Она ненавидела себя. Она должна была предвидеть, что это рано или поздно случится. Хотя они и продолжали весело болтать, по обоюдному немому согласию делая вид, что ничего не произошло, однако атмосферу нельзя было больше назвать беззаботной. Взгляд Джонатана стал задумчивым и подавленным. Он не привык получать отказ.

Роза знала, что так продолжаться не может. Она играла с огнем. Набравшись с духом, она скованно сказала:

— Я решила остаться завтра в студии и работать, Джон. Мы больше никуда вдвоем не поедем. Это нечестно по отношению к тебе, или ко мне — или к Найджелу. В Уэстли много других девушек — просто тьма — непомолвленных. Прошу тебя, не трать на меня время. Я очень хочу, чтобы мы все-таки остались друзьями.

Джонатан пожал плечами.

— Мужчина и женщина не могут быть друзьями. Если им очень повезет, они могут ухитриться быть друзьями и любовниками одновременно. Но просто друзьями — никогда. И тебе это следовало бы знать Роза. Сколько у тебя друзей-мужчин, которые не пытались бы подобраться к этому красивому телу?

Роза размышляла над его словами машине, когда они ехали домой. Она чувствовала себя страшно виноватой перед Джонатаном. Не отвечая взаимностью на его желание, ведь наслаждалась же она его поцелуями и хотела бы и дальше наслаждаться, только не воспламеняя сексуальное влечение, которое так ее пугало. Филиппа права. Невозможно флиртовать с мужчинами, не учитывая последствий, особенно если у них возраст и опыт, как у Джонатана. Как же держать их на расстоянии и не казаться при этом жестокой и холодной? — думала она. Свободной от желания по своей невинности ей никогда не приходилось подвергать испытанию свою способность противостоять искушению. Женщина всегда, пусть и ненамеренно, бывает искусительницей; мужчина, несмотря ни на что, искушаемым. Размышляя над этой философской проблемой, она старалась вообразить Найджела глядящим на нее так, как это делал Джонатан. Но это никак не удавалось.