Уже смеркалось, когда я подошла к дому. От реки поднимался и клубился в воздухе туман. Несколько собачников, выгуливавших своих питомцев, покосились на меня. Кэролайн не уставала жаловаться, что наш маленький парк превратился в «Кеннел-клуб» 18 и все должны ходить, глядя под ноги, чтобы не вляпаться в дерьмо. Кэролайн ненавидела собак с той же силой, что и их владельцев.

Вообще, если разобраться хорошенько, на свете почти не было вещей и существ, которых бы она не ненавидела. Зато она признавала мою кошку. Я видела, что в доме у нее горит свет, сияет в незанавешенных окнах. Заметила также темно-синий «мерседес», запаркованный, как всегда, в спешке посреди улицы.

В нашем маленьком домике света не было. Но когда я приблизилась, кошка вспрыгнула на забор и прошлась по нему, вздернув хвост, напоминавший пучок пампасской травы. Она была голодна и раздражена сверх всякой меры и стрелой метнулась к двери, как только я начала отпирать ее. Потом в нетерпении потерлась боками о стенку. Она была полуперсом, и Ральф сперва хотел назвать ее Фарах – в честь покойной жены шаха, в которую, по его уверениям, был бешено влюблен в пятнадцатилетнем возрасте. Я же в ответ заявила, что это совершенно идиотская причина – называть кошку в честь какой-то шахини; и если он непременно настаивает на персидском имени, пусть это будет нечто более соответствующее. К тому же еще котенком она обещала вырасти до грандиозных размеров. Мы уже стали подумывать о кличке Фатима, но тут Ральф принялся уверять, что это вовсе не персидское, а египетское имя. В конце концов мы окрестили нашу любимицу Фатвой и попали в самую точку, потому как вскоре наша Фатва стала терроризировать округу с присущей мусульманским экстремистам безжалостностью. В этом она могла сравниться разве что с Кэролайн – видимо, поэтому Кэролайн и любила ее. Плюс еще тот факт, что мало какой соседской собаке удалось избежать ее острых когтей. Большой датский дог или чихуахуа – для нашей Фатвы все было едино, она рвала их в клочья. В связи с чем все, кроме Кэролайн, смотрели на нее, мягко говоря, косо. Зато местная ветеринарная лечебница просто процветала, и однажды в знак признания наших заслуг они прислали нам к Рождеству бутылку замечательного кларета.

Теперь же Фатва громко мурлыкала над миской с «Вискас», воображая, очевидно, что корм состоит из пропущенных через мясорубку гончих.

На кухонном столе лежала записка от Ральфа. Он советовал прочесть вырезку из газеты с рецензией на спектакль в «Ройял корт». Рецензия состояла из десяти строк, и имени Ральфа в ней не упоминалось. Мне стало грустно. Я знала Ральфа в те времена, когда он был королем голубого экрана и насмехался над критиками. «Кастраты, – называл он их, – воют, точно голодные псы, чтоб получить подачку». Теперь же он набрасывался на каждую газету и, проглядев ее, изо всех сил старался не выглядеть несчастным.

Ничего интересного больше в записке не оказалось, даже обычного «целую». Мне было все равно. Или же не все равно?.. Актеры, как я давно уже поняла, гордятся своей профессией. Как капитаны, когда им в паруса дует ветер, но стоит судну начать идти ко дну, и они отчаянно цепляются за обломки. Ральф никогда не мечтал стать актером, просто так получилось. И тут пришли слава, деньги и женщины. И теперь мысль об этом не давала ему покоя, и он даже стал забывать приписать «целую». Нет, мне было не все равно, хоть я его и понимала.

В доме было холодно и пусто. Я растопила камин. Затем позвонила Гейл и прочитала ей объявление из «Ивнинг стэндард». Ну, что она думает по этому поводу?

– Деньги твои, дорогая, – ответила она. – Съезди и посмотри. И еще раз спасибо за ленч… – Я была разочарована ее лаконичностью. Я ожидала, что она вся будет так и кипеть энтузиазмом. Что мой проект станет главным в ее жизни. И внезапно испугалась, что ничего у меня не получится и я только потеряю деньги. – Мне пора бежать, – бросила она в трубку. А потом, уже почти шепотом, добавила: – Извини, но эта сучка-хозяйка приперлась. Перезвони завтра. И удачи тебе!

Тут я почувствовала себя уже лучше.

И позвонила в агентство недвижимости «Энструтер энд Прэтт». Интересно, кто из них двоих подойдет к телефону, гадала я. И не окажется ли этот Энструтер обычным пустозвоном, а Прэтт – напротив, ужасно солидным господином 19. Но к телефону подошла женщина с голосом точь-в-точь как у тех старательных роботов, что объявляют прогноз погоды по ТВ.

– Чем могу по-мо-о-очь? – протянула она.

Я объяснила, что звоню по объявлению в «Ивнинг стэндард». Она о нем, оказывается, и не слышала. Затем последовало:

– Одну минуту, пожа-а-алуйста! – И она принялась отвечать на другие телефонные звонки. Потом наконец прозвучало: – Сейчас я вас соединю. Ваше имя, будьте любезны?

К этому времени настроение у меня пропало.

– Разве это имеет значение? – огрызнулась я.

Наступила короткая пауза, затем снова:

– Одну минутку, пожа-а-алуйста! – Она отвечала на очередной звонок, бросив мне: – Извини-и-ите! Так как, вы сказали, вас представить?

– Мать Тереза! – злобно отчеканила я.

– Одну минуточку, пожа-а-алуйста.

Снова пауза, затем протяжный мужской голос:

– Слушаю вас, миссис Тереза!

К этому времени чувство юмора окончательно покинуло меня, и я просто объяснила, что интересуюсь помещением на Пимлико-сквер и хотела бы подъехать и взглянуть на него.

Мы договорились встретиться завтра в десять утра в его офисе на Ибери-стрит. Он детально просветит меня по всем вопросам, а затем лично отвезет в магазин на Пимлико-сквер. Следует отметить, что голос у него значительно потеплел. Нет, мы явно недооцениваем такую штуку, как обольщение по телефону. Наверняка он был просто в восторге от перспективы сопровождать молоденькую дамочку по своим владениям, возможно даже, с дальним прицелом присмотреть подходящее любовное гнездышко.

Тут настал мой черед:

– Простите, а ваше имя?

– Энструтер. Кейт Энструтер, – ответил он.

Стало быть, сам хозяин. Что ж, для начала неплохо, подумала я, а вслух произнесла:

– Кстати, мое имя вовсе не Тереза. Анжела Мертон.

– Тогда до встречи, мисс Мертон, – произнес он таким тоном, словно назначал любовное свидание.


– Господи, да ты, оказывается, кокетка! – воскликнула Кэролайн. – Один звонок какому-то агенту по продаже недвижимости, и он уже чуть ли не кончает в трубку! Нет, я совершенно не умею кокетничать. Просто не знаю, как это делается. Всегда говорю прямо и недвусмысленно, чего мне надо, и все. И в результате или не получаю ничего, или это мне оказывается ни к чему!

Вообще-то я не собиралась делиться с Кэролайн своими планами. Но после разговора с мистером Энструтером вдруг запаниковала. Как вообще приступают к такому делу? О чем, черт возьми, следует спрашивать в первую очередь? Как знать, подходит это тебе или нет? Гейл-то наверняка знает, но ведь завтра ее со мной не будет. Вот если бы поехать с Кэролайн… Она бесстрашна. Она чует фуфло и подвох за милю. И возможно, просто запугает несчастного мистера Энструтера. Она будет моим ротвейлером.

– Так ты едешь со мной? Кэролайн состроила кислую мину.

– Зачем?

– Ну, чтоб поддержать.

Молчание Кэролайн обычно означало «да». Язык ее был приспособлен лишь к отрицаниям – совершенно убийственный инструмент, острый, точно когти Фатвы.

– И на кой тебе сдался этот магазин! – поинтересовалась она.

Тон, которым она произнесла слово «магазин», заинтриговал меня: покупка магазина подчеркивала разницу в наших социальных положениях. Люди, подобные Кэролайн, сами магазинами не занимались, хотя могли иметь долю от прибыли, если это заведение принадлежало им. А люди, подобные мне, занимались, хотя это и являлось отходом от принципов, заложенных с детства, шагом вниз по социальной лестнице. Однако в силу того, что Кэролайн не считала себя снобом, а меня считала лучшей своей подругой, она предпочла приписать это проявлению некой эксцентричности с моей стороны. А эксцентричность была именно тем качеством, которое она ценила в людях. Она украшала скучную жизнь. По словам Кэролайн, чаще всего ее раздражала в окружающих их полная предсказуемость. У всех у них была нормальная работа, нормальные дети. Нормальные любовники – или ненормальные, что еще хуже, поскольку в этом последнем случае они или жаловались со стоическим видом, или же заводили уже совсем непристойные связи, давая повод к сплетням. Сплошная безвкусица и скука, скука! Уж по крайней мере ее Патрик, если и заводит интрижку, делает это должным образом и влюбляется по-настоящему. Что по-своему радовало и приятно удивляло Кэролайн, поскольку она не считала его способным влюбиться. И на какое-то время отношения между ними заметно улучшались. (Как-то раз я спросила ее, была ли она сама когда-нибудь влюблена или только порхала из одной постели в другую, не успевая почувствовать вкуса страсти.)

– И все-таки, на кой черт тебе дался этот магазин? – спросила она. – Хочешь стоять за прилавком и продавать вещи? – В голосе звучало неподдельное удивление.

– Хочу завести собственное дело, – ответила я. – Хочу наконец выйти из дома. Надоело сидеть и смотреть, как подрастает Рейчел. Сидеть и ждать Ральфа, а когда он приходит, выслушивать жалобы на неблагодарных зрителей, которые сплошь состояли из семнадцатилетних юнцов, непрерывно хрустящих чипсами. И на то, что на следующей неделе пьесу снимают с репертуара.

Кэролайн улыбнулась.

– И чем ты собираешься торговать в своей лавке? Антиквариатом? – Она рассмеялась. – Или сладостями?

– Одеждой, – ответила я. – «Секонд-хэнд».

– Старьем, как в «Оксфам» 20, что ли?

– О нет! – воскликнула я. – Модельной одеждой. Ну типа той, что ты выбросила на прошлой неделе.