- Телевизор будем смотреть.

- А что там сегодня?

- «Семнадцать мгновений».

- Я сто раз видела,

- Еще раз посмотрим. Я тебе объясню, что непонятно.

- Мне все понятно.

- Откуда ты про войну можешь понимать? Что ты про нее знаешь?

- А ты?

Отчим в войну был мальцом и не нашелся, что ответить.

- Садись, садись, - тупо потребовал он. - Боишься, что ли?

Зоя ни черта не боялась. Она села рядом, и тут же отчим придвинулся, засопел.

- Ишь ты какая… - пробормотал он, кладя потную ладонь Зое на плечо.

Зоя стерпела, но отчимова рука воровато сунулась в вырез ее кофточки.

- Что за дела? - Зоя нахмурилась, пытаясь отодвинуться.

- Что уж, отцу дочку тронуть нельзя?

- Какой ты отец!…

Но отчим ее не слушал. Навалившись на Зою, он попытался опрокинуть ее на тахту.

- Ладно, ладно тебе! - горячо шептал отчим. - Не родная же кровь. Ничего тут такого нету. Ты не бойся, я легонько. Тебе приятно будет, слышишь? Это ж такая сласть, что никакой шоколадки не надо. Вот увидишь…

Его рука скользнула ей между ног. Зоя вскочила. Отчим тоже, цепляясь за нее хваткими пальцами. И тут Зоя, отведя локоть, изо всех сил врезала ему в нос. Отчим повалился на пол, заливаясь кровью.

- Ты что, сука?! - заорал он. - Ты же мне, сука, нос сломала!

- Скажи спасибо, что только нос, - ответила Зоя спокойно и, саданув дверью, ушла из дома.

С той поры жизнь в семье совсем разладилась. Отчим рычал, как цепная собака, у матери вечно глаза были на мокром месте. А Зоя под любым предлогом старалась уйти из дома.

Хотя бы и на рынок, куда она порой носила продавать привезенные матерью из рейса ташкентские дыни или астраханскую паюсную икру…


Годы 1975- 1976-й. Жанна


Стараниями Алиции Георгиевны Жанна свято уверовала в свое предназначение - удивлять и радовать. Еще в нежном возрасте, заскучав, она иной раз сама теребила мать:

- Ну что же, мама? Уже пора выступать?

- Вы посмотрите на нее! - восторгалась Алиция Георгиевна. - Ну просто прирожденная артистка!…

Аплодисменты были для Жанны слаще любой конфеты. Она кланялась и убегала, чтобы через секунду снова выбежать на поклоны. И так могло продолжаться до бесконечности. Однажды гости, вернувшись к еде, не заметили ее очередного появления. У Жанны случилась настоящая истерика. Потом она весь вечер сидела набычившись, несмотря на уговоры сыграть или спеть что-нибудь для смущенных гостей.

Слегка опомнилась Жанна только в восьмом классе. У Алиции Георгиевны собралась небольшая компания по случаю ее именин. Внезапно именинница сама села за пианино, объявив:

- А сейчас Жанночка нам споет «Калитку». Вы не представляете, как она в свои годы чувствует романс!…

Алиция Георгиевна сыграла вступление, и Жанна привычно начала:

Лишь только вечер затеплится синий…

Уже на второй строчке Жанна заметила, что гости отводят глаза, испытывая неловкость, а бородатый сосед, дядя Леня, и его жена-мегера, переглядываясь, давятся от хохота. И внезапно Жанна поняла, какой идиоткой она выглядит перед ними, стоя в мамином черном платье, с какой-то нелепой косынкой на плечах, и пытаясь изо всех сил копировать Нани Брегвадзе. Жанна замолчала.

- Ну что же ты, доча? - воскликнула Алиция Георгиевна и сама запела третью строчку.

Подхватили нестройным хором и гости. А Жанна тихо выскользнула из комнаты, заперлась в ванной и там дала волю хлынувшим слезам.

Бородатый дядя Леня в тот вечер жестоко поплатился за свой неуместный смех. Зная, что он, уходя, в коридоре непременно попросит на посошок, Жанна услужливо поднесла ему рюмку с уксусной эссенцией, тайно заготовленную на кухне.

Дядя Леня опрокинул рюмку в свою бородатую пасть и замер с остекленевшими глазами. Жанна встретилась с ним взглядом, и он все понял. Больше бородатого соседа в гости было калачом не заманить.

Но с той поры с домашними концертами было покончено. Школьный драмкружок развалился сам по себе. Все балдели от западных и отечественных рок-групп, плодившихся, казалось, простым почкованием. Жанна, естественно, тоже не осталась в стороне.

Ей удалось разжиться дешевым кассетником, и она выучила наизусть все самые убойные шлягеры.

Видя себя в будущем артисткой, Жанна толком не знала, какой именно. Что не балериной, это точно. И заниматься этим надо было с детства, и фигурой она не вышла. Все вроде бы на месте, но ноги толстоваты, туловище какое-то квадратное и нет природной грации. Театр Жанну не очень-то манил, хотя мазаться и наряжаться она любила ужасно и передразнивать умела очень похоже, порой уморительно. Но когда она с матерью бывала на спектаклях в городском театре, то вечно полупустой зал и фальшивые голоса со сцены наводили на нее зеленую тоску. Кино привлекало ее несравненно больше. Но шансов пробиться на большой экран практически не было - с ее проклятой щелью между передними зубами, с ее волосами, вечно торчащими как медная проволока, и с ее маловыразительным лицом. Конечно, в кино не все красотки. Взять, например, Чурикову или Алису Фрейндлих. Но еще неизвестно, чего они натерпелись, пока стали звездами.

Устав от сомнений, Жанна наконец решилась. На большой перемене она подошла к Юрке Попову и сказала:

- Слушай, Поп, ты что, всю жизнь собираешься бренчать на гитаре в подворотне?

- А чего? - на всякий случай окрысился Поп.

- Давай группу организуем. У тебя есть еще играющие ребята?

- Ребята есть, - сказал Поп. - А ты-то при чем?

- А при том, что я петь буду.

- Петь? Ты?

Поп взглянул на нее с таким брезгливым недоумением, будто с ним вдруг человеческим голосом заговорила лягушка. На мгновение Жанну ослепила вспышка ярости, но она сумела взять себя в руки.

- Я еще аранжировки могу писать, - сказала Жанна сквозь зубы.

Про аранжировки она соврала. Но обучилась этому на удивление быстро. Пусть ее партитуры были до смешного простенькими. Но когда на первую репетицию Жанна принесла несколько листочков с аккуратно выписанными нотами, Поп ее зауважал. Он даже простил ей все нестыковки, которые сразу обнаружились. И не возражал, когда Жанна предложила название ансамбля - «Мажоры».

- А что? Клево! - сказал Поп, и дело было решено.

Репетировали они на износ целый месяц, и на школьном вечере, посвященном Женскому дню, «Мажоры» в первый раз вышли на сцену перед зрителями.

Встретили их громовыми аплодисментами и свистом. Все как у взрослых. Путаясь от волнения и слегка фальшивя, «Мажоры» сыграли сначала попурри из так называемых советских песен про женщин. Директор школы Шабашова поставила это непременным условием и громче всех хлопала, когда прозвучал последний аккорд. Жанна, стоя за кулисами, вся извелась от ошибок трепещущих музыкантов.

- А сейчас, - объявил Поп, блестевший от пота так, будто на него вылили ведро воды, - для вас поет солистка нашего ансамбля Жанна…

- Браво!… - трубно закричала из рядов Зоя Братчик. Ее поддержали смехом и аплодисментами. Жанку-артистку знали все.

- Песенка «Наш сосед», - продолжил приободрившийся Поп. - Музыка Потемкина, слова…

И тут его заклинило, он никак не мог вспомнить фамилию.

- Слова народные! - снова подала голос Зоя. - Исполняется на русском языке!

Зал снова засмеялся и захлопал.

Прозвучали первые такты вступления. Жанна, бледная даже под густым тоном, на негнущихся ногах вышла к микрофону.


Как же нам не веселиться,

Не грустить от разных бед?

В нашем доме поселился

Замечательный сосед…

Ее дрожащий голосок звучал жидковато. Но когда дошло до припева этого неумирающего шлягера, добрая Зоя Братчик начала оглушительно хлопать в такт. Ее тут же поддержали остальные.

Жанна сразу осмелела. Ко второму куплету она сняла микрофон со стойки, а третий выдала уже в полную силу, заведя зал. Все так разошлись, что «Соседа» пришлось исполнять еще раз. Жанну понесло. Она спрыгнула со сцены и пошла между рядами. Ей вскакивали навстречу, пытались подпевать. Несколько пар начали танцевать в проходе.

Конечно, Жанна невольно подражала Эдите Пьехе, прославившей «Соседа». Но как раз это и понравилось залу, пришедшему в вострог оттого, что в школе нашлась своя Пьеха - ничуть не хуже настоящей.

Директриса Шабашова то и дело с тревогой оборачивалась из первого ряда на разбушевавшийся зал, не зная, как реагировать на происходящее. А в четвертом ряду с полными слез глазами буквально умирала от счастья Алиция Георгиевна. Группа смельчаков выскочила на сцену и стала отплясывать вокруг Жанны. Кто-то, конечно же, запутался в проводах, тянувшихся к динамикам. Последовала ослепительная вспышка, ужасный треск, и весь зал погрузился в темноту.

В наступившей тишине раздался суровый голос директрисы:

- Так, доигрались!…

Она за руку вытащила Жанну в пустой коридор и устроила ей там дикий разнос за безобразие, учиненное на школьном вечере.

- Я такой пошлости в школе не потерплю! - бесновалась Шабашова. - Нашлась тут, понимаешь, артистка из погорелого театра!…

Потом начались танцы, и вечер закончился благополучно. Но только не для директрисы. Собираясь домой, она сунула руку в карман плаща и обнаружила там дохлую мышь. Шабашова упала в обморок. Никому и в голову не пришло, что это была расплата за «артистку из погорелого театра».


Год 1994-й. Примадонна


…Она не поверила своим ушам и осевшим голосом переспросила:

- Бомба?…

- Да. Мне только что позвонили в кабинет и предупредили, что в здании заложена бомба.