Ванесса расставляет нас, как Барби и Кена на пляже.

– Возьмитесь за руки и медленно идите по пляжу. Беседуйте и смейтесь, как будто вам очень весело.

Не думаю, что это дерьмовое шоу поднимет нам настроение. Господи, ну я и придурок.

Ванесса отходит и кричит оператору:

– Держи общий план. И чтоб был виден восход!

Я решаюсь попытать судьбу с младшей Титиботтум.

– Я хотел поговорить с тобой о Саре…

– При тебе есть микрофон? – прерывает она меня с застывшей радужной улыбкой.

– Эм-м… нет. Ванессе нужна картинка, а не звук.

– Отлично, – она смотрит вдаль, на воду. – Тогда никто не услышит, как я сообщу тебе сейчас: ты мерзкий ублюдок, и я надеюсь, ты сдохнешь мучительно.

Похоже, я нравлюсь Пенелопе не так сильно, как я думал.

– Прости, что?

– Принц ты или не принц, если б я могла, то отрезала бы тебе яйца, растерла их в мелкий порошок, смешала с водой и заставила тебя выпить.

С усилием сглатываю.

– Ого… вот это творческий подход.

Ее улыбка по-прежнему безмятежна, и оттого весь разговор кажется еще более странным. И нервирующим.

– Вы что все, с ума посходили? Это же просто гребаная книга!

– Не для нее. Видишь ли, Принц Херов, – продолжает она, – ваша семья вас любит. Какие бы гребаные интриги или драмы ни происходили во дворце, они вас искренне любят. Не все настолько же счастливы. Наша мать не в себе, и нашей семье всегда было плевать на нас, пусть бы даже мы с Сарой прыгнули со скалы или просто исчезли. Так было всегда. Исключение – тетушка Гертруда. Она единственная, кому было не наплевать. Перед смертью она вызвала нас с Сарой к себе в поместье, потому что прекрасно знала: несмотря на завещание, ее придурочные дети с нами считаться не будут.

Рука Пенелопы крепко сжимает мою – как капкан.

– Тетушка Герти подарила мне свои драгоценности, сказала, потому что я твердая и блестящая. А Саре она подарила редкую коллекцию книг, потому что, как она сказала, Сара – мечтательница. Она говорила, что Сара сможет продать их за хорошие деньги или же оставить себе – но в любом случае Сара получит воплощение своей мечты. Эти книги для моей сестры – целый мир, а ты порвал одну из них. Вот почему ты просто большой бесполезный хер… вялый хер…

– Я…

Даже не знаю, что сказать.

Ответить я так и не успел – к нам приближается Ванесса, складывает пальцы в рамочку, показывая нужный ракурс фотографу рядом с ней.

– Теперь давай парочку статичных кадров, Джерри. Чудесно!

Пенни, не медля, поворачивается ко мне, обвивает руками мою шею, изящно отставляет ножку и широко улыбается на камеру.

Прямо как социопат со стажем.

«Да чтоб меня…»

* * *

Ближе к вечеру я должен встретиться на пикнике с Лаурой в какой-то цветочной долине, которая прямиком сошла с экрана того отвратительного фильма «Сумерки». Я не могу заставить себя называть эти тщательно спланированные экскурсии «свиданиями» даже мысленно – не настолько у меня бредовое чувство юмора. В любом случае пикник не состоится – у меня есть более важные планы.

Тайные планы, которым не место в кадре.

Ну а чтобы все прошло гладко, мне нужен Джеймс.

Он стоит между штативами освещения, скрестив руки, бдительно наблюдая.

– Слушай, вот какое дело, – тихо сообщаю ему я. – Сегодня к вечеру я планирую удрать. Ты можешь отправиться следом, если только будешь держаться в стороне. И, – указываю в сторону Ванессы и ее начиненный операторской техникой внедорожник, – если твои люди не позволят вот им преследовать меня. Это строго конфиденциально, не для камер. Договорились?

Он кивает быстро и четко.

– Конечно, сэр.

Час спустя миссия «Сбежать с телешоу» выполнена. Я сижу за рулем кабриолета и направляюсь в Библиотеку, а за мной следует только Джеймс.

* * *

Уилларда я нахожу в катакомбах Библиотеки Конкордия – Сара рассказывала, что именно здесь они проводят работы по реставрации и консервации. Белоснежная комната находится на втором этаже под землей, но при этом она удивительно современная, хорошо освещена и совершенно не пыльная. Сухонькая старушка, к счастью для меня, не слишком хорошо видит – она-то и направила меня сюда от стойки регистрации.

Когда я вхожу, Уиллард поднимает взгляд и перемещает толстые красные окуляры, место которым где-нибудь в научной фантастике, на голову.

– Принцесса. Вот это сюрприз. Чем обязан?

– Мне нужна твоя помощь.

Он усмехается.

– О, небеса всемогущие, мне уже нравится. И чем же я могу быть полезен?

Никогда прежде не видел, чтобы человек так искусно придавал своему тону смысл, ровно противоположный словам. Сарказм, имя тебе – Уиллард.

– Я выбесил Сару.

Уголок его рта приподнялся в улыбке.

– Сара редко на кого-то злится, и обычно это недолго. Ты что, пнул какого-нибудь щенка?

– Нет. Порвал одну из ее книг.

Уиллард замирает, и его голос звучит обманчиво мягко.

– Какую из?

Внутри меня что-то сжимается от стыда.

– «Чувство и чувствительность».

– Но зачем… почему ты это сделал?

Потираю ладонью шею.

– Я не хотел. Просто вышел из себя, ну и…

– Убирайся.

Он стягивает свои окуляры и со стуком кладет их на пол.

– Нет, ты не понимаешь…

– О, я прекрасно понимаю. А вот ты, кажется, не понимаешь, что Сара – мой лучший друг. Мой единственный друг. И я, черт меня дери, не собираюсь тебе помогать. Так что проваливай, Принцесса.

Он разворачивается и собирается уйти.

– Саре больно! – кричу я ему в спину.

Он останавливается, его спина напряжена.

– Я не просто разозлил ее, я ее ранил. И ей все еще больно… это невыносимо, Уиллард, – запускаю руку себе в волосы, а потом направляюсь к нему и чуть сгибаю колени, чтобы встретиться с ним взглядом. – Помоги мне все исправить. Не ради меня – ради нее. Пожалуйста.

Несколько секунд Уиллард изучает меня, потом вздыхает.

– Что тебе нужно?

– Мне нужны твои связи, твои контакты. Нужно найти одну книгу.

* * *

После трехчасовой поездки мы с Уиллардом оказываемся в тесном пыльном букинистическом магазинчике, расположившемся между двумя заколоченными зданиями, в квартале от лагеря бездомных. Под подозрительным взглядом владельца магазина я проверяю товар.

Это похоже на сделку по покупке наркотиков.

– Что думаешь?

Уиллард по-прежнему сжимает в зубах изогнутую трубку.

– Зависит от обстоятельств. А ты что думаешь, Принцесса?

Я кручу блестящее первое издание «Чувства и чувствительности» в руках, затянутых латексными перчатками – на этом настаивал владелец. Внимательно пролистываю чистые страницы… а в голове звучит мягкий голос Сары – еще с той первой нашей встречи в пабе, больше года назад.

«– Единственное, что пахнет лучше, чем новая книга, – это старая книга».

Откладываю книгу.

– Нет, не то. Она хотела бы книгу, которую уже читали – такую, с загнутыми уголками, которая уже прошла через чьи-то руки, над которой вздыхали. Не такую, которая всю жизнь была в плену под стеклом, а такую, которую кто-то любил.

Уиллард едва заметно улыбается.

– Надо же, а ты не так уж и безнадежен.

* * *

Я переступаю порог замка Анторп в два часа ночи – дико усталый и все же торжествующий. В коридорах и залах тихо и безлюдно, все мои гости наслаждаются крепким сном. Направляюсь к лестнице, когда из музыкальной комнаты появляется фигура.

– Сегодня ты пропустил две встречи.

М-да, не так уж и безлюдно.

Поворачиваюсь к Ванессе, которая все еще одета в свой брючный костюм и даже каблуки не сняла, а в руке держит виски с содовой.

– У меня были кое-какие важные дела.

– Более важные, чем телешоу?

Я бы рассмеялся, но слишком уж устал.

– Да, гораздо более важные.

Сделав глоток, она решительно направляется ко мне.

– Нам нужны эти кадры, Генри.

– Вы получите их завтра.

Она кривит губы, словно ее напиток вдруг скис.

– Ты будешь в столовой, хорошо одетый, готовый к завтраку с принцессой Альпакой ровно в шесть утра, ясно? Я ограняла самородки и более сложные, чем вы, Ваше Высочество. Уж потрудитесь запомнить то, что вам по-настоящему полезно.

Распрямляю плечи, а мой голос звучит низко, твердо… В тот миг я похож на отца, хотя даже не пытался.

– Ванесса, я – не самородок. И я не люблю, когда мне приказывают. Ради вашего шоу, уж потрудитесь это запомнить.

Сара

Я – трусиха. Пора перестать этому удивляться, однако же. А еще я дурочка – вот это что-то новенькое. И скучная.

К вечеру – а точнее, наверное, уже к утру – лежу в постели, уставившись в потолок, и пытаюсь осознать эти холодные суровые истины. Генри порвал мою книгу, но расстроило меня не это. Не поэтому я выгнала его, не желая видеть. Не поэтому не приняла его извинений.

Все дело в поцелуе. Я продолжаю думать об этом, хотя отчаянно пытаюсь забыть. Мои губы все еще покалывает при воспоминаниях о его ласковых касаниях. Это было так чудесно, я даже представить себе не могла, не могла даже надеяться. У меня все внутри сжалось, а голова пошла кругом, и сердце колотилось так бешено, словно я вот-вот умру – хотя при этом я чувствовала себя более живой, чем когда-либо.

Потому что я хотела, чтобы он меня поцеловал. И хотела ответить на этот поцелуй. И не желала останавливаться на одном только поцелуе. Я хотела прижаться к нему, ощутить его силу и напор, ощутить, как его восхитительные руки обнимают меня, как его широкие ладони касаются меня. Хотела ощутить, как его крепкий торс прижимается к моим грудям, ощутить его твердый пресс, его бедра, прижимающиеся к моим, когда я окажусь под ним на кровати.

Хочу ощутить запах его кожи, царапающее прикосновение его щетины, вкус его губ.

Он не такой, каким я представляла своего мужчину, – тут я говорила правду. Генри – дикий и беспечный, но ведь не только. Еще он нежный, добрый и терпеливый, отзывчивый, эрудированный, умный… и просто чудесный. Об этом я ему не сказала.