Эмма Чейз - Принц Генри

Наверное, мне стоит спросить, а уверена ли она. Или сказать ей, что она не обязана… но все, что я могу сказать, это:

– Черт возьми, да, пожалуйста.

Она хихикает, и ее голос отзывается в моем напряженном до боли члене. Склонив голову, она целует мои ключицы – нежно, едва ощутимо, потом проходится язычком по соску, и я не мог удержать стон.

– Я словно пьяна, Генри. Дикая, неудержимая. И я хочу, чтобы тебе было так же хорошо со мной, как мне – с тобой. Я так хочу сделать тебе приятно.

Приподнявшись, притягиваю ее к себе, целую ее глубоко, нежно.

– Мне хорошо с тобой, Сара. Все, что ты делаешь, – просто чудесно.

Она скользит ниже, и мое дыхание учащается. Ее язычок касается моего пресса, и мне приходится стиснуть кулаками простыни, чтобы удержаться, не притянуть ее к себе ближе и не трахнуть ее в рот. И когда ее влажный розовый язычок скользит под резинку моих боксеров, я почти теряю контроль.

Мне срочно нужно отвлечься, поэтому я задаю глупые вопросы, на которые уже и так знаю ответы.

– Ты уже делала это раньше?

Не отрываясь, она смеется.

– Нет.

Это так упоительно – услышать ее признание. Знать, что я у нее – первый. Единственный.

Да, я жадный, гребаный собственник, но она – моя, моя, каждый дюйм ее тела принадлежит мне. И если бы она сейчас могла прочесть мои мысли, то наверняка назвала бы меня сексистом, а может, даже женоненавистником, но мне все равно.

Это так чертовски круто. Ну и если такие мои мысли делают меня свиньей… что ж, хрю-хрю.

– Я о таком читала. Некоторые сцены в любовных романах очень… детальны.

Сара тянет за резинку, я приподнимаю бедра, и она одним махом стягивает с меня боксеры. Освобожденный член стукает по животу.

– Насколько детальны? – с усилием цежу я, стараясь не рехнуться.

Она устраивается поудобнее, приподнимаясь на локтях, поправляет очки и внимательно изучает мой член, словно ей предстоит решить некую задачу. Что ж, внимание моему пенису явно приятно – он напряжен и чуть подрагивает. Сара охватывает его у основания и склоняется ближе – так близко, что я чувствую тепло ее дыхания.

– Ну, в книгах говорится, что здесь – самая чувствительная часть тела, особенно вот это небольшое утолщение.

Она проводит языком по головке, облизывая вышеозначенное утолщение. Откидываюсь головой на подушку – мне так хорошо, что почти больно.

– Да, это правда, – со стоном отвечаю я.

Затем она покрывает поцелуями ствол, по ходу объясняя:

– А еще там всегда упоминается массаж яичек, что с ним – приятнее, – слышу в ее голосе дразнящие интонации. – Проверим эту теорию?

«Вот же дерзкая девчонка».

Сил у меня хватает только на то, чтобы кивнуть, а в следующий миг я не могу удержаться от тихого стона, когда она берет в ладонь мою мошонку. По телу прокатывается волна удовольствия так, что каждый нерв словно наэлектризован.

– И как же он называется в книгах? – спрашиваю я, сам не зная, зачем. – Вряд ли же Джейн Остин так и пишет – «член».

А может, мне просто хочется услышать, как это произносит Сара…

– Хм, зависит от книги, – говорит она, облизывая вверх-вниз до самого основания, а потом обрисовывая своим горячим влажным язычком головку. И еще раз. – Не Остин, но другие авторы называют член членом.

«Чертовски хорошо…»

– А в других книгах его называют жезлом, или клинком… для которого женщина – ножны.

– Ого, больно, наверное.

Сара хихикает, а потом охватывает ртом головку моего члена, заставляя меня низко застонать.

Отстранившись, она неспешно ласкает меня.

– А вот это, – она чуть касается кончиком пальца головки, откуда извергается сперма, – иногда называют «жемчугом желания». И говорят, на вкус он сладкий или соленый, – и она лижет меня, черт возьми. – М-м, пожалуй, соленый.

Все, я больше не могу.

– Возьми меня в рот, Сара. На всю длину. Соси. Быстрее. Сейчас же.

Так она и делает – охватывает меня своим горячим влажным ротиком, облизывает, сосет, охватив ладонью основание, двигаясь все сильнее.

– Да, вот так… так хорошо, дорогая.

Нежно я обхватываю ее голову, удерживая ее, делая толчки между ее полными горячими губами.

– Черт, черт, черт…

Почти сразу меня накрывает волной удовольствия, и я быстро вынимаю член изо рта Сары. Накрыв ее ладонь своей, направляю ее, показываю, как нужно ласкать. А потом с низким стоном я кончаю – горячая густая струя извергается в ладонь Сары и мне на живот.

Когда силы хоть немного возвращаются ко мне, приподнимаю руку, маню ее к себе и целую в губы со всей нежностью. Чуть отстранившись, она гордо улыбается.

– Думаю, минеты – это просто чудесно.

Это выглядело бы очаровательно, если б не было так чертовски сексуально.

– Передать не могу, как рад это слышать, – хрипло отвечаю я.

Она касается спермы на моем животе, трет ее между пальцами, и я не могу не думать о том, куда еще хочу на нее кончить.

– В следующий раз, Генри, я хочу попробовать проглотить.

Следующий раз с ней меня, скорее всего, убьет на хрен.

И, пожалуй, сдохнуть вот таким способом я тоже буду совсем не против.

Сара

Наши с Генри отношения развиваются прекрасно… целых три дня. А потом я совершаю огромную ошибку – выхожу из комнаты прямо во время съемок. Когда его снимают с другими женщинами, в том числе – с моей сестрой.

Все начинается в столовой, где Генри завтракает с тремя оставшимися участницами телешоу – с Пенни, Лаурой и Корделией. Генри в прекрасном настроении – улыбается, смеется… поддразнивает их всех. Вот так все и начинается. Чувствуя во рту горький привкус, я думаю: «Он ведь должен шутить и смеяться со мной, только со мной».

Рациональная часть моего разума напоминает – мы ведь это обсуждали. Генри спрашивал, верю ли я ему, что он не хотел продолжать съемки, и я ответила, что верю.

Так почему сейчас я вдруг сомневаюсь в том, был ли он совершенно искренен? Или может быть – ну мало ли? – ему в самом деле нравится, когда три красивые женщины вьются вокруг него целый день напролет, а ночью в постели его ждет еще одна, в розовых очках.

По крайней мере, сейчас он явно наслаждается моментом.

Лаура прикрывает глаза в экстазе, поедая омлет, который приготовил шеф-повар телешоу, а потом говорит:

– Генри, ты просто обязан попробовать! Это невероятно!

Это же просто гребаная яичница.

Но она берет омлет вилкой… той самой вилкой, которой только что ела сама… и протягивает Генри.

Для меня это слишком – мне нужно уехать. Я не хочу оставаться здесь, смотреть, как он ест с ее вилки. Да это даже звучит как плохая идиома.

Но когда я уже повернулась было, сжав кулаки, взгляд Генри падает на меня. И что бы он ни увидел у меня на лице, он перестает жевать, а улыбка на его губах меркнет.

Но он не идет за мной. Он продолжает завтрак и съемки.

* * *

К обеду все уже буквально катится по наклонной, как лавина. Съемки идут на улице, по периметру замка. Сегодня прохладно и ветрено, но солнце пригревает. Генри прогуливается с Корделией и ее напыщенным псом, Уолтером. Он даже берет псину на поводок, беседуя с Корделией, улыбаясь ей, и вместе они хороши, как на картинке.

Генри не берет ее за руку, не приобнимает, а удерживает Уолтера ровно между ними, как маленький слюнявый барьер. И даже когда Корделия подается к нему ближе, за поцелуем, он легко отстраняется, поворачивается словно невзначай и подбирает мяч, чтобы сыграть с собакой.

Я знаю все это – я вижу своими глазами.

И все же внутри меня нарастает отвратительное чувство неприятия, когда я наблюдаю за ними двумя. Это острое чувство нужды, словно моя душа пытается вырваться из клетки тела. И внутри так больно, словно невидимая лоза сжимает сердце и легкие.

* * *

После прогулки с Корделией во дворе Генри направляется прямо ко мне, тревожно хмурясь. Он кладет руку мне на плечо, и тут же все внутри меня сжимается, и голова идет кругом. Сердце – слабый бесхребетный орган, ему много не надо.

– Что не так? – спрашивает Генри.

Открываю рот, чтобы ответить, но он не позволяет.

– Только не говори «ничего». Я знаю, что-то происходит. Ты смотришь на меня так, словно хочешь заплакать или ударить меня по яйцам, и не можешь решить, что сделать в первую очередь.

Усмехаюсь, потому что он словно читает мои мысли.

– Вот в этом дело, да? – он обводит взглядом камеры вокруг нас, членов съемочной группы. – Вот что тебя беспокоит.

До этого мига я ему не врала, так зачем начинать сейчас?

– Да.

Генри кивает, а его лицо выдает напряжение, смятение. Но прежде чем он успевает ответить, рядом оказывается Пенелопа. Она обнимает Генри, очаровательная в своих облегающих обрезанных джинсах и повседневном темно-бордовом топе, и не понимает, что происходит.

– Пойдем, Генри! Наша очередь готовить. Нам велели приготовить шоколадный торт! Я обожаю шоколадный торт, но никогда не пробовала его готовить… это же будет настоящая катастрофа! – А потом моя младшая сестра обводит нас взглядом. – В чем дело? Что случилось?

И это – моя сестра. Почему я должна смотреть, как Генри проводит время даже не с кем-нибудь, а с моей дорогой сестренкой?

Качаю головой, глядя Генри в глаза:

– Я веду себя глупо. Все в порядке.

Он медлит.

– Правда, Генри. Все в порядке.

– Что в порядке? – переспрашивает Пенни. – Что тут между вами происходит?

Я вижу тот момент, когда Генри решает продолжать все как ни в чем не бывало. Его лицо освещает улыбка, а голос меняется, наполняясь наигранным энтузиазмом. И только я одна понимаю, что это – наигранно.

– Ничего, Пенни. Сара хочет исследовать туннели под замком – там, говорят, старая темница и, может, пара усыпальниц, но боится идти одна.

Пенни взвизгивает.