– Через парадный или черный вход? – спрашиваю я в лимузине Оливию, повернувшись к ней лицом. Ничего пошлого, это самый обычный вопрос.

Она смотрит на меня с намеком на улыбку.

– Не думаешь, что еще рановато говорить об этом виде секса?

Я ухмыляюсь.

– Никогда не рано говорить о черном входе.

Она хихикает. Я же становлюсь серьезным, потому что знаю, как сильно переверну сейчас ее жизнь… А потом, менее чем через четыре месяца, просто уйду.

Оливия еще не понимает, не совсем.

– Если мы войдем через главный вход, папарацци сделают твое фото. Все узнают твое имя, и мир сойдет с ума, но это будет нашим решением. Если мы воспользуемся задней дверью, то сможем выиграть немного времени, но в любой момент информация о тебе все равно всплывет. Это случится, когда мы не будем ждать. – Я скольжу рукой по ее колену. – Выбор за тобой, дорогая.

Она, склонив голову, смотрит в окно и наблюдает за толпой фотографов.

– Что мы скажем?

– Ничего. Мы ничего им не скажем. Пусть пишут что хотят и делают свои снимки, но мы ничего не подтверждаем и не опровергаем. Дворец не комментирует личную жизнь королевской семьи.

Она медленно кивает.

– Прямо как Бейонсе и Джей Зи, когда поженились. В газетах было все: доставка цветов, сплетни от поставщиков еды… Все знали о них, но пока они не подтвердили это лично, никто толком ничего не знал. Людей всегда одолевают сомнения.

– Точно, – улыбаюсь я.

Через несколько секунд Оливия делает глубокий вдох. И протягивает мне свою руку.

– Жаль разочаровывать вас, Ваше Высочество, но сегодня не будет никакого черного входа. Только парадный.

Я беру ее ладонь и целую – сладко и быстро.

– Тогда идем.

* * *

Оливия отлично справляется. Она машет рукой и улыбается, игнорируя вопросы, которые сыплются на нас, как рис на свадьбе. Правда беспокоится, что получится на каждой фотографии с корявым лицом, как у рыбы. Не совсем понимаю, что это значит, но звучит не очень хорошо. Когда она жалуется на темные пятна перед глазами, советую ей в следующий раз смотреть вниз, а не на вспышки. Но все-таки после первого опыта общения с американской прессой она остается невредимой.

В бальном зале, держа бокал вина в одной руке и опустив ладонь на узкую спину Оливии, мы приветствуем хозяев, Брента и Кеннеди Масон.

Брент на несколько лет старше меня, но от него веет молодостью. Он не похож на человека, который воспринимает что-то слишком серьезно.

Супруги делают поклон, что для Кеннеди Масон является подвигом, потому как ей мешает заметный беременный животик. Затем мы пожимаем руки, и я представляю Оливию.

– Для нас большая честь видеть вас здесь, принц Николас, – говорит Брент.

Он имеет в виду деньги – для него большая честь видеть здесь мои деньги, потому что именно для этого и организовываются подобного рода вечера. Но мне нравится Фонд Масон: их накладные расходы низкие, а программы помогают реальным людям.

– Но мы скучаем по вашей бабушке, – вставляет Кеннеди. – В прошлом году она была на нашем приеме.

– У нее хорошо получается находиться в центре внимания, – отвечаю я. – Я передам ей ваши слова.

Мы вчетвером беседуем, пока Кеннеди не опускает руку на свой живот, прикрытый синим шелковым платьем.

– Большой у вас срок? – спрашивает Оливия.

– Не такой большой, как вам кажется, – сетует Кеннеди. – В этот раз у нас близнецы.

– Как здорово! – восхищается Оливия. – Поздравляю.

– Спасибо. Наша дочь Вивиан в восторге. И я тоже, если не слишком уставшая, чтобы хоть что-то чувствовать.

Брент пожимает плечами.

– Ты сама согласилась на этот риск, когда вышла замуж за человека с супермощной спермой.

Кеннеди прикрывает свои глаза.

– О господи! Брент, прекрати! Ты разговариваешь с принцем! – Она поворачивается к нам. – С тех пор как мы узнали о близнецах, все, о чем он говорит – о его супергеройской сперме.

Мужчина пожимает плечами:

– Про такое, я считаю, и говорят, это нужно выставлять напоказ. – Затем кивает подбородком в мою сторону. – Он это понимает.

И мы смеемся.

После Масонов мы прогуливаемся по залу, приветствуя других гостей. Я приглашаю Оливию на танец, потому что мне нужен повод обнять ее, притянуть ближе и вдохнуть запах нежной кожи.

– Я не умею танцевать. – Она поглядывает на большую группу людей и шумный танцпол. – Не такие танцы.

Я беру Оливию за руку.

– Знаю. Но я отлично веду. Просто держись крепче и позволь мне вести.

Как и с вертолетом, сначала она не решается, но ее авантюрный характер побеждает.

– Оке-е-ей… Но не говори, что я тебя не предупреждала.

* * *

За ужином я выпил пару бокалов, поэтому обратно на Манхэттен мы решаем ехать на лимузине. Оливия засыпает на моем плече еще на полпути. Когда мы добираемся до города, уже слишком поздно – или слишком рано, кому как. Нам нет смысла возвращаться в номер, поэтому я прошу Логана ехать прямо к квартире Оливии.

Хорошо, что она спит по дороге домой – не думаю, что сегодня ей еще удастся поспать. Потому что снаружи кафе ждут сотни людей.

Меня. А теперь и ее.

Судя по камерам, фото и плакатам – это микс из фанатов, охотников за автографами и фотографов. Можно с уверенностью сказать, что личность Оливии, ее адрес и профессия раскрыты.

– Матерь божья, – Оливия моргает, рассматривая толпу через окно автомобиля.

– Добро пожаловать в мой мир, – хмыкаю я.

– Эй, Ло, когда прибудут дополнительные люди? – спрашивает Джеймс с пассажирского сиденья.

– Завтра, – отвечает Логан.

– Как раз вовремя, парни, – замечает Томми. – Потому что, как говорят американцы, я думаю, нам понадобится лодка побольше.

13

Оливия

Задумывались ли вы, каково это – в одну ночь стать знаменитым? Что ж, теперь у меня есть опыт, чтобы им с вами поделиться. Это словно в сериале про врачей, когда к пациенту после клинической смерти горячий молодой доктор прижимает дефибриллятор с криком:

– Разряд!

Чувствуется все так же, как и выглядит: вас трясет в холодном ужасе.

Будто я попала в черную дыру, в альтернативную Вселенную… окунулась в чужую жизнь.

И в каком-то смысле я так и сделала – окунулась в жизнь Николаса.

Меня подхватил этот поток, и все, что мне остается, – это дышать и попытаться насладиться путешествием.

Сначала это было трудно, но разве так происходит не всегда? В первое утро я пошла выгуливать Боско, и меня окружили люди, которых я даже не знаю. Они задавали вопросы и делали мои фото. Джеймс с Томми были рядом, и я увидела их с другой стороны. Они иначе двигались и говорили – резко и пугающе, – прокладывая путь через толпу и бросая вызов любому, кто пытался проскользнуть мимо них.

Николасу тоже было сложно меня оставлять. В его глазах читалась пустота, потому что он хотел остаться, чтобы быть львом, который перегрызет этих гиен. Но он понимал, что его присутствие только все усугубит, превратив любопытную толпу в безумную.

На следующий день Николас и его люди – «Темные Костюмы», как он их называл – связались с полицией, чтобы убедиться, что никто не слоняется перед «Амелией». В кафе теперь работает политика «что-нибудь купи, чтобы остаться», потому что большинство людей были скорее сталкерами, чем посетителями. Зато бизнесу это пошло на пользу. Элли помогает мне после школы, чем очень меня выручает. А Марти, как всегда, – надежная скала, на него я могу положиться. Они оба тоже купаются в хаотичном внимании, позируя для фото и даже раздавая случайные автографы, когда их просят, что я считаю странным. И они держат рты на замке, когда им начинают задавать вопросы, ничего не подтверждая обо мне и Николасе.

На третий день, после того как ад вырвался на землю, я поднялась к себе в квартиру, закончив смену, мечтая о горячем душе. Вообще-то он чуть теплый, но я буду представлять, что он горячий.

Но когда я прохожу мимо комнаты Элли, то слышу ругательства, прямо как у Линды Блэр в «Изгоняющем дьявола», когда у нее поворачивалась голова на триста шестьдесят градусов. Толкаю дверь и вижу сестру за столом, кричащую на свой ноутбук.

Даже Боско лает с кровати.

– Что происходит? – спрашиваю я. – Я только что пришла, но Марти остался один… Он не продержится и десяти минут в одиночку.

– Знаю, знаю, – отмахивается она. – Я тут воюю с язвительной сучкой в Twitter. Сейчас немного успокоюсь, иначе сожгу к чертовой матери ее дом… А потом пойду продавать кофе.

– Что случилось? – с сарказмом интересуюсь я. – Она оскорбила твое видео по макияжу?

Элли вздыхает, долго и мучительно.

– Оно в Инстаграме, Лив. Я действительно считаю, что ты родилась не в том веке. И она оскорбляет не меня, она оскорбляет тебя.

Ее слова обрушиваются на меня, как ушат ледяной воды.

– Меня? Да у меня и пары подписчиков не наберется.

Элли заканчивает печатать.

– Ха! Получай, шлюха! – затем она медленно поворачивается в мою сторону. – Как давно ты заходила в Сеть?

Ничего хорошего из этого не выйдет, я это предсказываю. Как и мой желудок, который скручивается в ужасе и урчит.

– Эм, давно?

Элли кивает, встает и показывает на свой компьютер.

– Ты, возможно, захочешь на это взглянуть. Или нет, неведенье – это счастье, в конце концов. Если ты все-таки решишься, то лучше держи поблизости немного водки.

Затем, похлопав меня по плечу, спускается вниз, и ее хвостик покачивается за спиной.

Я смотрю на экран, учащенно дышу, пока кровь несется, словно скоростной поезд, по моим венам. Я никогда не дралась, никогда в своей жизни. Что-то близкое к драке было на втором курсе, когда Кимберли Уиллис заявила всем, что она выбьет из меня дурь. Тогда я сказала своему учителю физкультуры, тренеру Брюстеру – гигантскому лесорубу, – что у меня неожиданно начались месячные и мне нужно идти домой. На протяжении всего учебного года он избегал со мной зрительного контакта. Но это сработало. На следующий день Кимберли узнала, что это Тара Хоффман сплетничала о ней, поэтому ссора обошла меня стороной.