– Я не понимаю, что это значит.

Он садится рядом со мной и приглушенным голосом объясняет:

– Я хочу рассказать тебе о Люси.

Хотелось бы мне сказать, что он не должен объясняться. Что у нас все равно любовь не на веки вечные. Но мое сердце… мое сердце бьется сильнее, желая его слов.

– Почему ты был с ней? Почему оставил меня одну? Ты целовал ее, Николас? Потому что выглядело так, будто ты целовал ее на балконе.

Его рука касается моего подбородка.

– Прости, что оставил тебя. Я не хотел, чтобы так произошло. Нет, я не целовал ее. Я клянусь тебе своими родителями, что ничего такого не делал.

Облегчение ослабляет вцепившиеся в мое сердце клещи. Потому что я знаю, что он никогда не станет упоминать своих родителей, говоря неправду.

– Тогда что произошло?

Он наклоняется вперед, уперев локти в колени, и смотрит на землю.

– Я встретил Люси в школе. В Байр-Хаусе, когда нам было по десять лет. Она была самой красивой девочкой, которую я когда-либо видел. Такой хрупкой, что мне хотелось ее охранять. Мы начали встречаться… и СМИ впали в безумство. Я волновался, что это напугает ее. Но это ее не беспокоило, и я помню, как подумал, что она сильнее, чем я считал.

Он делает вдох и потирает заднюю часть шеи.

– Она забеременела, когда нам было семнадцать. Я сглупил… был неосторожен.

– Боже мой…

Он кивает, смотря на меня.

– Беременность в таком возрасте – сложность для любого, добавь к этому…

– Что ты – будущий лидер страны… – заканчиваю я за него.

– Это было ужасно. Ее семья просила, чтобы мы незамедлительно начали планировать свадьбу, хотела, чтобы Дворец объявил о помолвке. Моя бабушка требовала тестов, повторных тестов, чтобы убедиться, что она действительно беременна, что правда от меня.

И я вновь поражаюсь странностью жизни Николаса: архаичным правилам, которые его окружают.

– Чего хотел ты? – спрашиваю я, потому что у меня такое чувство, что его никто об этом никогда не спрашивал.

– Я хотел… сделать все правильно. Я любил ее. – Он потирает свое лицо. – Но в итоге это стало неважным. Через несколько недель она потеряла ребенка – выкидыш. Она была разбита.

– А ты?

Он не отвечает сразу. А после тихо говорит:

– Мне стало… легче. Я не был готов к такой ответственности. Еще нет.

– Это понятно. – Я глажу его плечо.

Он сглатывает и кивает.

– Когда год закончился, бабушка отправила меня в Японию на лето на гуманитарную миссию. Мы с Люси поначалу общались, переписывались… но потом мне стало не хватать времени. Когда осенью я вернулся в школу, все было по-другому. Я стал другим. Я заботился о ней, но мои чувства изменились. Я порвал с ней так осторожно, как только мог, но она все равно приняла это… плохо.

Грусть накатила на меня волной.

– Насколько плохо?

– Она пыталась покончить с собой неделю спустя. Семья Люси отправила ее в больницу. Хорошее место, но она больше не вернулась в школу. И я всегда чувствовал себя… виноватым в этом. Ответственным. Это не попало в газеты, даже не знаю, кому пришлось заплатить или кого убить, но это осталось секретом, не было опубликованно ни строчки.

– Поэтому ты так осторожен? Я про презервативы?

– Да.

Рывком он усаживает меня к себе на колени и обнимает.

– Спасибо, что рассказал мне. За объяснение. – Я понимаю, что это для него нелегко.

Мы так и остаемся сидеть, скрытые тенями и окруженные пахнущим землей воздухом.

– Нам надо вернуться на вечеринку? – спрашиваю я.

Он думает об этом. И чуть крепче меня обнимает.

– У меня есть идея получше.

* * *

«Рогатый козел».

Он напоминает мне паб в Нью-Йорке: удобно, знакомо и немного липко. После того как Николас захватил Саймона с Франни, Генри с милой рыжулей, которая вцепилась в его руку, наша шестерка свалила с вечеринки и закончила вечер в «Рогатом козле».

Мы с Франни пили текилу. Генри пел в караоке. Саймон и Николас оскорбляли навыки друг друга в метании дротиков.

К концу ночи, ближе к утру, мы с Николасом ввалились в его комнату, рухнули на кровать… и уснули одетые, обнявшись… и полностью счастливые.

18

Николас

Следующая неделя проходит в блаженном спокойствии. Я занимаюсь делами Дворца целыми днями, а ночи провожу с Оливией, и они больше, чем просто блаженство.

В течение дня она расслабляется, как я и хотел. Она гуляет по территории двора, отыскав друга в лице Франни. Они вместе обедали несколько раз, что меня несколько волнует, но, по крайней мере, я знаю, что она в безопасности с женой Саймона. Франни и ее острый язык смогут защитить Оливию от людей вроде Люси, которые захотят ее ранить своей полуправдой.

В те редкие случаи, когда мой брат трезв, он становится все более возбужденным – не может сидеть сложа руки, находиться наедине с собой или слушать тишину. И вот наконец он решает закатить вечеринку в честь своего возвращения домой.

Сейчас я в ванной готовлюсь к его королевской вечеринке на яхте. Я только что принял душ, полотенце все еще обернуто вокруг бедер. Убираю остатки крема для бритья со своей челюсти, когда Оливия появляется в дверном проеме.

Я думал, она была особенно прекрасна, когда я увидел ее впервые. Но теперь… ее обнаженная мягкая кожа прикрыта розовым халатом, она отдохнула и светится счастьем… она великолепна.

– Так… у вас здесь есть что-то похожее на сувенирный магазин или мини-маркет?

Я смеюсь.

– Сувенирный магазин?

Она поднимает свой светло-голубой одноразовый бритвенный станок.

– У меня нет бритвы. Этим я могу провести по языку, но у меня не появится ни капли крови.

– Давай-ка не будем проверять твою теорию. Мне очень нравится твой язычок. – Я вытираю подбородок полотенцем. – Могу попросить прислугу принести новую бритву в твою комнату.

Дьявол на моем плече (да и ангел тоже) дают мне подзатыльник. И нашептывают идею получше.

– Или… я мог бы выручить тебя.

Она сводит брови на переносице.

– Выручить? Я не могу пользоваться твоей бритвой.

– Нет, конечно же, нет! Ты порежешь себя на куски. – Я провожу пальцем по тяжелому прямому лезвию. – Я, эм… Я могу побрить тебя.

Ее глаза темнеют, такими они становятся, когда она находится на краю, прямо перед тем, как кончить.

Оливия подходит ближе.

– Ты… хочешь это сделать?

Мой взгляд опускается вниз, скользя по каждому роскошному дюйму ее тела.

– О да.

– Хо-хорошо, – соглашается она, в воздухе висит напряжение.

Уголок моего рта приподнимается, пока я осторожно снимаю халат с ее плеч, открывая бледные округлые изгибы и мягкие аппетитные выпуклости. Затем подхватываю Оливию и усаживаю на туалетный столик.

От холодного мрамора она ахает, и мы оба смеемся. Она тянется за поцелуем, но я отстраняюсь.

– Ох, не сейчас. Я должен сосредоточить все свое внимание… – Я скольжу рукой по ее бедру и глажу между ног, – здесь.

Глаза Оливии закрываются от прикосновения, ее бедра поднимаются вверх к моей ладони. Все, что я хочу сделать, – это скользнуть пальцем в ее влажное тугое влагалище. Заставить ее хотеть мой член.

Но глубоко вдыхаю. Это будет труднее, чем я думал. Я облизываю свои губы, взбивая крем для бритья в теплую густую пену и чувствую, как ее глаза следят за каждым моим движением. Полощу полотенце для рук в теплой воде, затем отжимаю его и оборачиваю вокруг ее икр, чтобы нагреть и смягчить кожу.

А затем я провожу по ним кистью. Двигаю щетиной вверх по ее ноге, по выемкам скульптурной голени, оставляя след из белого крема. Мое дыхание размеренное, я пытаюсь успокоиться, когда тянусь за лезвием и провожу им по ее коже. Затем ополаскиваю его и снова повторяю медленные движения.

Закончив с икрами и коленями, перехожу к бедрам. Оливия тяжело дышит, когда щетина щекочет нежную кожу возле развилки ее ног. Когда бритва прослеживает этот же путь, не доходя до лобка, девушка стонет.

Все, что я хочу сделать, – это сдернуть полотенце со своих бедер и бесконечно трахать ее у раковины в ванной. Член чертовски возбужден, истекая смазкой, а каждый мускул в моем теле так сильно натянут, что это граничит с болью.

Лучшее я приберег напоследок. Ее сладкую, красивую киску. Я повторяю процесс – сначала теплое полотенце опускаю на ее лобок, нажимая на клитор, потому что… почему бы и нет?

Она начинает смещаться на туалетном столике, корчиться, но я ее предостерегаю:

– Оставайся на месте. Я прекращу это, если тебе не сидится.

Да, я дразню ее, насмехаюсь. Потому что черта с два я остановлюсь.

Оливия сжимает край стола, отчего костяшки ее пальцев белеют. Она смотрит на меня блестящими глазами, которые остекленели от безумной похоти.

Покрыв ее кремом, бросаю кисточку в раковину. Нажимаю бритвой на ее плоть в самом низу, возле пухлых, великолепных губок. И замираю, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Ты мне доверяешь?

Она кивает, почти лихорадочно. И я скольжу бритвой вверх, сбривая едва заметные волоски. Я двигаюсь по ее вульве, делая короткие, осторожные взмахи, будучи уверенным, что оставляю милый, мягкий пушок, который мне так нравится.

Когда я заканчиваю, то убираю бритву в сторону и хватаю еще теплые полотенца. Встаю на колени напротив нее, чтобы очистить ее кожу от любых остатков крема для бритья, а потом смотрю ей в глаза.

И вижу, что она наблюдает, как я наклоняюсь вперед и накрываю ее киску ртом.

– О да, да… – мурлычет она.

Я посасываю и лижу ее киску, как человек, который сошел с ума (и возможно, что так и есть).

Она такая блестящая, гладкая и горячая на моих губах. Я мог бы делать это с ней вечно.

Вот только вечность – очень долго для моего страдающего члена.

Я поднимаюсь, тяжело дыша, и срываю с себя полотенце. Сердце вырывается из моей груди. Приподнимаю колени Оливии, чтобы ее ноги оказались на столешнице. Как же чертовски она хороша!