– Я еду домой. Я думала, что могу сделать это, но… Я больше этого не хочу.

– Стой! – кричу я, когда она разворачивается.

– Пошел ты! – бросает она.

Я хватаю ее за руку. И она размахивается. И дает мне такую сильную пощечину, что моя голова поворачивается в сторону и щека начинает пульсировать.

– Не трогай меня, черт возьми! – Оливия гневно смотрит на меня; ноги на ширине плеч, пальцы сжаты, а глаза бегают, как у красивого, дикого, загнанного в угол животного, которого ранили.

– Позволь объяснить.

– Я ухожу! – кричит она.

Мое лицо становится каменным, жестким из-за злости, что она даже не хочет выслушать правду.

– Позволь заметить, любимая, машина принадлежит мне, дом – мне, да вся, черт возьми, страна – моя! Ты никуда не пойдешь, потому что, стоит мне сказать, тебя притащат обратно.

Она поднимает свой подбородок и отводит плечи назад.

– Тогда я пойду в аэропорт пешком.

– Это очень далеко, ты не сможешь дойти.

– Посмотрим!

Франни встает между нами и говорит спокойным голосом, как у воспитательницы:

– Дети, дети… хватит.

Она берет Оливию за руки и поворачивает спиной ко мне.

– Оливия, Николас прав – снаружи ужасно; далеко в такую погоду не уйдешь. И ты плохо выглядишь, ты не можешь вот так уйти!

Она поворачивается к Фергусу.

– Фергус, наполните ванну и принесите бутылку «Курвуазье» в комнату Оливии.

Франни убирает волосы Оливии назад, как грустному маленькому ребенку.

– Прими горячую ванну, выпив отличного коньяка, а если утром ты все еще захочешь уехать, я сама тебя отвезу. – Ее темные глаза многозначительно смотрят на меня. – У меня есть собственная машина.

Оливия вздрагивает и глубоко вдыхает, будто находится на грани отчаяния… И этот звук рвет мою душу.

– Иди, – говорит ей Франни. – Я поднимусь через минуту.

Когда Оливия покидает комнату, я следую за ней, но Франни встает у меня на пути.

– О нет, ты останешься здесь.

– Саймон, – хмурясь, говорю я. – Разберись со своей женой, прежде чем я скажу что-то, о чем пожалею.

Но Франни только наклоняет голову, оценивая меня.

– Я думала, что ты эгоистичный ублюдок, но я начинаю верить, что ты просто дурак. Идиот в квадрате. Даже не знаю, что из этого хуже.

– Хорошо, что мне до одного места на твое мнение.

Единственный признак того, что она меня услышала, – это приподнятый уголок ее розовых губ.

– Я думаю, тебе нравится, что она такая наивная, ведь это делает ее зависимой от тебя. Она не пачкается в этой выгребной яме, в которой такие, как мы, плаваем каждый день. Но тем самым ты делаешь ее уязвимой. Она не понимает правил. Она даже не знает название игры.

– И что теперь? – рычу я. – Научишь ее играть?

Темные глаза Франни сверкают.

– О нет, глупый мальчик, я научу ее выигрывать.

* * *

Оливия

Я еще никогда не пила коньяк. Когда Франни вручила мне первый бокал, то предупредила, что пить надо маленькими глотками, не залпом. Сначала мое горло горело огнем, но сейчас (три бокала спустя), появилось послевкусие персика, насыщенно сладкого.

Комбинация коньяка и горячей ванны заставила меня почувствовать спокойствие. Нет, не так… я чувствую оцепенение. Я не уверена, лучше это или хуже для меня и Николаса, но в настоящий момент я о нем и не думаю. Потому что меня отвлекает Франни.

Я зарылась в огромный халат на белоснежном диване, мои распущенные влажные волосы сохнут, завиваясь на концах. В руках держу айфон Франни, листая ее аккаунт в Инстаграме. Это настоящая галерея на тему того, кто есть кто в Весско, и Франни раскрывает их не такие уж тайные секреты и грешки.

– Это Обдолбанная сучка. Она сама пыталась сварить мет и чуть не сожгла свой фамильный замок. – Франни стоит позади дивана, словно инструктор, и указывает на блондинку с высунутым языком. Классно.

Я пролистываю следующее фото.

– А вот и Сучка-булимичка. Все думают, что она вылечилась, но вся еда, которая поглощается ей, возвращается обратно. Свои зубы у нее давно сгнили, а эти такие же фальшивые, как и ее сиськи.

По словам Франни, все они сучки. Незаконнорожденная сучка («ребенок от дворецкого, разве ты не знаешь»), Лысая сучка («тревожное расстройство, выдергивает у себя волосы»), Сучка с зудящей вагиной («я сделаю ей одолжение и отправлю ящичек противогрибкового на Рождество»). Судя по всему, парни – сучонки: Вонючий сучок («метеоризм, будешь в непосредственной близости с ним слишком долго – пропахнут даже волосы в носу»), Микросучок (я заметила, что у него внушительный рост, на что Франни взмахнула мизинцем и сказала: «Ну разве что только рост»).

Я швыряю телефон на подушку рядом и кладу голову на подлокотник дивана.

– Почему мы делаем это?

– Потому что так надо. Они ненавидят тебя, даже если ни разу не встречались с тобой. На всякий случай, если ты решишь остаться, тебе нужны боеприпасы.

– Но я не собираюсь подходить к Незаконнорожденной сучке и говорить, что знаю, кто ее отец, в стиле Дарта Вейдера.

На розовых губах Франни проскальзывает улыбка.

– Вот почему Николас обожает тебя. Ты не такая, как все эти женщины. – Она хлопает меня по коленям. – Ты милая. Но использование этой информации не имеет смысла. Достаточно, что они знают, что ты это знаешь. Их острая интуиция просигналит им об этом сразу, стоит им только увидеть тебя. Это будет заметно по твоей манере держаться и твоему взгляду. Восприятие – это реальность. Если ты можешь контролировать восприятие, ты можешь контролировать мир. Вот как все здесь работает. Именно это пытался сделать сегодня Николас.

Я делаю глоток теплого коньяка, когда до меня доходят ее слова. Затем в шутку спрашиваю:

– А я кто? Бедная сучка?

– Определенно.

– А моя сестра была бы Крошечной сучкой. – Я показываю пальцами щепотку. – Потому что она во-о-от такая маленькая.

– Теперь ты все понимаешь.

Я изучаю профиль Франни: ее идеальную кожу, очаровательный носик, блестящие экзотические глаза с густыми длиннющими ресницами. Она действительно захватывает дух.

– Как насчет тебя?

Франни смеется – это глухой, гортанный звук.

– Я была бы Уродливой сучкой.

– Э-эм… В смысле Противная сучка?

У нее занимает полминуты, прежде чем она отвечает мне. Она поднимает рукава своей шелковой блузки и смотрит на инкрустированные брильянтами часы, застегнутые вокруг ее изящного запястья.

– Хорошо, дорогая, усаживайся поудобнее, чтобы Франни рассказала тебе историю перед сном. Жила-была девочка – самая красивая девочка во всем мире. Это говорили ей все: мама, папа, прохожие на улице… ее дядя. Он говорил ей это каждый раз, когда приходил, и это было ужасно часто. Он называл ее «прекрасной принцессой».

Внутри все обрывается, коньяк в желудке вызывает противную сладкую тошноту.

– Я всегда любила животных, – говорит Франни, неожиданно улыбаясь. – У них есть шестое чувство, они чувствуют людей, тебе так не кажется?

– Ага. Я не доверяю тем, кто не нравится моей собаке.

– Ну и правильно. – Она поворачивается обратно к камину. – Дядя девочки погиб в результате несчастного случая. Его сбросила и затоптала лошадь, она раздавила его голову копытами, словно дыню.

Ух ты.

– К тому времени девочка мечтала порезать свое лицо, чтобы соответствовать своему внутреннему уродству. Вот только не могла заставить себя сделать это. – Франни на мгновение замолкает, потерявшись в воспоминаниях, мерцающих в ее красивых темных глазах. – Вместо этого она решила некрасиво себя вести. Жестоко. Стать пустышкой. Она была хороша в этом. И она стала самой уродливой красивой девочкой во всем мире.

Франни допивает свой бокал коньяка.

– Так было, пока однажды она не встретила мальчика. Он был глупым и неуклюжим, но добрым, самым добрым человеком, которого она когда-либо знала. Девочка была уверена, что никогда не сможет быть с ним, потому что как только он узнает, как уродлива она внутри, то покинет ее, оставив разваливаться на части. Поэтому она вела себя бессердечно по отношению к нему. Пыталась прогнать его изо всех сил. Она даже попыталась соблазнить его друга, но ничего не сработало. Мальчик… просто ждал. Как родители позволяют беспокойному ребенку кричать, плакать, бить по земле, пока тот не успокоится. И однажды ночью это произошло. Девочка плакала, рыдала, крушила мебель вокруг… и все ему рассказала. Все о своем уродстве. Но он не перестал любить ее… Он стал любить ее еще сильнее. Он сказал ей, что влюбился не в ее лицо. Он сказал, что полюбил бы ее, даже если бы был слепым, потому что при первой их встрече его захватила не красота, а ярость, что жила внутри нее. И девочка в конце концов поверила ему. С ним она чувствовала себя в безопасности… и может, чуточку красивой.

Я поднимаюсь и крепко обнимаю Франни, поглаживая ее мягкие темные волосы.

Потом сажусь обратно и смотрю на нее.

– Зачем ты мне это рассказала?

– Потому что это место, Оливия, как куча дерьма, где вокруг летает тысяча кровожадных мух. Но не все плохие. Я почувствовала это. Я нашла это. – Она накрывает мою руку и сжимает ее. – Саймон любит Николаса, как брата. Поэтому я знаю, что Николас хороший.

Раздается стук в дверь. Похлопав по моему колену, Франни встает и открывает ее. И Саймон Барристер смотрит на нее, не как на самую красивую девушку во всем мире, а как на центр его вселенной.

– Время уходить, дорогая. – Он улыбается.

– Спокойной ночи, Оливия.

– Спасибо, Франни, за все.

Пока они идут по коридору, я слышу, как Франни говорит:

– Я очень пьяна, Саймон. Сегодня ночью ты за главного.

– Мне же лучше, дорогая. Это один из моих любимых моментов, наряду со всеми другими.

* * *

Я ставлю свой бокал с коньяком на стол и закрываю дверь. Затем выключаю свет, снимаю халат и ложусь в постель.