— Попробуй угадать, что это за восемь предметов, — сказала она.

— Мне пора домой, — отмахнулся я и покинул дом Ньюбери.


Последние дни своей жизни Изабель Ньюбери мучилась от непрекращающихся болей. Умерла она во сне. Моя мать присутствовала на траурной церемонии и похоронах вместе с членами клана Ньюбери.

Отец попытался было оспорить бракоразводный иск, заявляя, что он и его жена — католики, а католическая церковь не признает разводов. Судья этот довод не принял, заявив, что округ Коллетон подчиняется законам штата Южная Каролина, допускающим развод между гражданами любого вероисповедания. За день до суда из Нью-Йорка приехала Саванна. Оставшееся время она усердно готовилась к своей роли главной свидетельницы со стороны матери.

Давая показания, Саванна то и дело вытирала слезы. Родители тоже плакали. Судья Кавендер был давним деловым партнером Риса Ньюбери. Сам бракоразводный процесс представлял собой печальное зрелище, но никого не удивил. В судебном коридоре отец и мать держались как совершенно незнакомые люди. Они уже начали постигать холодную науку отчужденности, особенно в присутствии друг друга. Супружество Лилы и Генри Винго превратилось в абстракцию; о нем напоминало лишь присутствие троих взрослых детей, с молчаливой тоской наблюдавших за окончательным разрывом отношений их родителей. Ужасных отношений — мог бы добавить каждый из нас. Кулаки Генри Винго и его характер не вызывали ничего, кроме велеречивого презрения закона, не питавшего снисхождения к мужьям, которые жестоко обращаются со своими женами. Давая показания, отец всхлипывал, лгал и пытался льстить судье. Его поведение было очень естественным — поведение отчаявшегося человека; я с внутренней болью смотрел на него и слушал его речь. Мать держалась достойно и сохраняла самообладание. Говоря, она глядела в сторону, и мне казалось, что ее слова обращены к неизвестному зрителю возле окна, а не к судье Кавендеру.

Заслушав всех, судья сразу же объявил об официальном расторжении брака. Далее начался раздел имущества. За Генри Винго осталась его лодка, дом со всей обстановкой, деньга на счетах, грузовички, трактор и фермерский инвентарь, а также ликвидные активы[195]. Отец полностью освобождался от уплаты судебных издержек и не нес ответственности за возможные долги своей бывшей жены, которые она могла наделать после ухода из дома. Казалось, мать получает свободу, но остается без гроша в кармане. И здесь судья ошеломил не только нашего отца, но и всех нас. Мать получила во владение остров Мелроуз.

Год спустя мать вышла замуж за Риса Ньюбери. На этом торжестве для узкого круга присутствовал сам губернатор Южной Каролины. Через несколько дней мать участвовала в заседании Коллетонской лиги как ее полноправный и уважаемый член.

В день нового бракосочетания матери отец вышел на своей лодке за трехмильную прибрежную зону и повернул на юг, в сторону Флориды. Полгода от него не было никаких вестей. Затем он прислал Люку открытку из Ки-Уэста. Отец писал, что за это время наловил тонну креветок и наконец нашел способ заработать настоящие деньги. О матери и о возможном времени возвращения не было ни слова. Отец находился где-то к западу от Ямайки, когда федеральное правительство обнародовало свои планы относительно округа Коллетон.

В Колумбии, в резиденции губернатора, состоялась пресс-конференция с участием представителей Комиссии по атомной энергии. В числе приглашенных были Рис Ньюбери и моя мать… Правительство Соединенных Штатов решило возвести на всей территории округа Коллетон несколько атомных заводов, проектированием, строительством и последующей эксплуатацией которых должна была заняться компания «Ю. Г. Мьюшоу» из Балтимора. Эта стройка получила название «Коллетонского речного проекта». Продукция заводов могла использоваться как для изготовления ядерного оружия, так и для производства топлива, на котором работают атомные электростанции. Конгресс США одобрил выделение 875 миллионов долларов на начало строительства.

Представитель Комиссии сообщил, что участок под проект был выбран после тщательного изучения более чем трехсот предполагаемых мест на всей территории страны. Вокруг атомных заводов требуется создавать зону безопасности, соответственно, в течение ближайших полутора лет необходимо переселить около трех с половиной тысяч семей. Федеральное сельскохозяйственное агентство и аналогичное агентство Южной Каролины предоставят местным жителям всю необходимую помощь. Переселение города Коллетон — первый факт за всю историю Соединенных Штатов, когда самоуправляемая территория переходит под власть федерального правительства. Через три года строительство должно быть полностью завершено, и тогда прекрасный округ Коллетон займет ведущее место в мире по производству плутония и сможет изготавливать больше водородных бомб, чем любой военный комплекс за пределами Советского Союза.

— Чтобы спасти мою страну от русских коммунистов, я готов пожертвовать своим родным городом, — заявил перед телекамерами Рис Ньюбери.

Правительство горделиво называло этот проект самым крупным и дорогостоящим из всех, которые федеральные власти когда-либо осуществляли к югу от линии Мейсона — Диксона[196]. Он обещал принести миллиарды долларов в экономику прибрежной части Южной Каролины и дать работу людям от Чарлстона до Саванны. Как известно, правительство имеет суверенное право в случае общенациональной необходимости изымать собственность граждан с выплатой им соответствующей компенсации. При этом особо подчеркивалось, что речь идет о самом бедном и малонаселенном округе штата. В ближайшее время в Коллетон будут направлены правительственные агенты для оценки стоимости участков земли и выкупа ее у владельцев по справедливой рыночной стоимости. Для разрешения возможных споров учреждается специальный апелляционный суд. Правительство обещает также перевезти за государственный счет любые строения на расстояние до двухсот миль.

Учитывая определенную историческую значимость города Коллетон, правительство стремится максимально воссоздать его облик на новом месте. Для этого уже началась расчистка четырех тысяч акров территории в южной части округа Чарлстон. Город будет называться Новый Коллетон, и каждый житель «старого» Коллетона сможет бесплатно поставить там свой дом[197].

После той пресс-конференции газеты штата начали писать о Коллетоне в прошедшем времени. Передовицы рукоплескали решению правительства разместить в Южной Каролине столь внушительное производство и восхищались самопожертвованием горожан, которое те демонстрируют в интересах национальной безопасности. Каждый политик штата торопился горячо поддержать проект. То было время пошлейшей риторики и отъявленной лжи. Мэр Коллетона полностью поддержал «Коллетонский речной проект». Городской совет — тоже, равно как и все государственные чиновники. Рис Ньюбери заранее их щедро отблагодарил; к тому же все они занимались махинациями с землей и здорово наживались на этом.

В самом Коллетоне прошло несколько собраний. Яростным протестам жителей государственные чиновники противопоставляли не менее яростные обвинения в непатриотичности. Шестеренки государственной машины уже завертелись; она подминала под себя наш округ, а мы не могли даже замедлить ее ход. Коллетонцы писали письма в редакции и своему конгрессмену. Но все наделенные властью были жуткими сторонниками прогресса и патриотами. Они смотрели дальше исчезновения «миленького прибрежного городка»; их пьянил будущий престиж округа Коллетон, где вместо ловцов креветок появятся высококвалифицированные рабочие и ученые. Стоит ли так волноваться из-за переселения восьми с небольшим тысяч человек? Тем более что государство обещало все хлопоты взять на себя и щедро помочь с переездом. Никто не устраивал голосований, не проводил референдумов и опросов общественного мнения. Нас просто поставили в известность, что наш город бесследно исчезнет. Изменить это решение было невозможно. Наши доводы никого не интересовали, поскольку мы отказывались признать основной аргумент государства: Коллетон приносится в жертву ради священных интересов национальной безопасности.

Одно правительственное собрание в Коллетоне все же состоялось, и посвящено оно было вопросам предстоящего переселения. Проходило собрание в спортивном зале школы, в нестерпимо жаркий августовский вечер. Те, кто не сумел пробиться внутрь, обливались потом снаружи, слушая через громкоговорители. Сообщение делал представитель Комиссии по атомной энергии. Он же отвечал на вопросы. Звали его Патрик Флаэрти. Худощавый, довольно симпатичный, с хорошими манерами. Чувствовалось, он уверен в своей неуязвимости и относится к происходящему с едва заметным пренебрежением. Он говорил ровным, безэмоциональным тоном. С юридической точки зрения Флаэрти представлял государство, науку и всех чужаков, наводнивших округ. Было бы честнее, если бы он сказал: «Мы хотим погубить ваш город, и я поделюсь с вами планом его уничтожения». Нет, он использовал тот же научно-политический жаргон, что и большинство пришлых.

Патрик Флаэрти являл собой совершенный типаж современного американца. С самого начала он буквально заворожил меня своим безупречным умением произносить словесные штампы. Его голова была настоящей сокровищницей банальностей. В каждой произносимой фразе, в каждом жесте сквозило снисхождение. Вероятно, он считал, что изрекает нам высочайшие истины, где давным-давно расставлены все точки над «i»; его примеры характеризовались абсолютной обтекаемостью. За время, пока я слушал Патрика Флаэрти, у меня появлялись все новые и новые сравнения, которыми я мысленно его награждал. Резиновая кукла: гладкая, податливая и напрочь лишенная сострадания. Бельмо на глазу нашего ненормального, переполненного галлюцинациями века. Когда из динамиков посыпались статистические данные, медный, безжизненный голос Флаэрти стал ассоциироваться с каменной пылью сносимых зданий. Зал молча внимал, а он продолжал вещать о грядущем переселении города. Дом за домом, по кирпичику.