Завершалась речь Флаэрти так:

— Хочу заметить, что считаю жителей Коллетона самыми счастливыми людьми в Соединенных Штатах. У вас есть шанс продемонстрировать всем государствам ваш патриотизм, и вы это делаете, сознавая, что ваша жертва усилит безопасность нашей страны. Америка выступает за мир, и потому ей нужен плутоний, атомные подводные лодки и ракеты с боеголовками индивидуального наведения. У слова «плутоний» есть замечательный синоним — слово «мир». Мы понимаем, что многим из вас тяжело покидать родные места. Поверьте, все, кто в той или иной степени причастен к этому проекту, разделяют ваши чувства. Они затрагивают мое сердце, и я не стесняюсь в этом признаться. Но мы знаем и другое: как бы вы ни любили Коллетон, ваша любовь к Америке сильнее. Вы любите Коллетон. Но подождите какое-то время, и вы увидите то, что мы приготовили для вас в Новом Коллетоне. Там будет новое здание пожарной команды, новое здание суда, полиции, новые школы и парки. Обещаем, что когда обустройство Нового Коллетона завершится, он станет самой прекрасной общиной Америки. Тем из вас, кому дороги дома, потому что они связаны с несколькими поколениями ваших предков, мы поможем бесплатно перевезти и поставить это имущество. Мы трудимся для того, чтобы наш народ жил счастливо. И когда Америке нужна ваша рука помощи, вы дружно говорите «да» программе «Атом во имя мира», разработанной Комиссией по атомной энергии. Я думаю, сейчас у вас возникло желание встать и вознаградить себя аплодисментами.

Никто не встал. Единственными овациями в зале были жидкие хлопки самого Патрика Флаэрти.

Заметно раздраженный этой тишиной, он спросил, желает ли кто-нибудь из присутствующих выступить перед своими согражданами. И тогда поднялся мой брат Люк.

Он шел через зал. Вряд ли в ту минуту он ощущал на себе взгляды собравшихся. В походке Люка не было свойственного ему спокойствия. Выражение лица говорило о глубокой ране, нанесенной его душе. Встав перед микрофоном, брат не обратил внимания на сидящих у него за спиной политиков. Казалось, он не заметил даже матери, находившейся среди почетных гостей. Люк положил перед собой три листа желтой бумаги и начал выступление.

— Когда я воевал в Азии, мне дали краткосрочный отпуск и отправили в Японию. Там я побывал в двух городах — Хиросиме и Нагасаки. Я беседовал с людьми, которым «повезло» увидеть программу «Атом во имя мира» в действии. Я общался с японцами, жившими в этих городах тогда, в сорок пятом году, когда на них упали бомбы. Один из них показал мне жуткий снимок — останки совсем маленькой девочки, которую в развалинах города заживо съела голодная собака. Я видел женщин с жуткими шрамами. Я посетил музей в Хиросиме, и мне до глубины души стало стыдно за то, что я американец. Плутоний не имеет ничего общего с миром. Это кодовое слово, означающее конец света и приход Зверя, о котором сказано в Откровении Иоанна. Плутоний прожорлив. Сейчас он готовится поглотить Коллетон, а со временем, возможно, — и всю планету. Вскоре наш прекрасный город превратится в место, где будут работать на разрушение вселенной. Однако я не слышал, чтобы кто-то из коллетонцев громко ответил «нет». Я без конца спрашиваю себя: «Неужели все в Коллетоне — овцы? А где же львы? Они спят?» Узнав, что федеральное правительство собирается украсть у меня родной город, я сделал то, что на моем месте сделал бы любой южанин: обратился к Библии за успокоением и силой. Я пытался отыскать там слова, которые принесли бы мне утешение в нынешние дни скорби. Освежив в памяти историю Содома и Гоморры, я сопоставлял участь двух греховных городов с судьбой Коллетона. Должен признаться, я не нашел там ни одного намека. Коллетон — город садов и прогулочных лодок. По воскресеньям над ним разносится колокольный звон. Здесь нет зла в том смысле, в каком мы его понимаем. Единственный грех нашего города в том, что он производит на свет людей, недостаточно его любящих, готовых продать его чужакам за тридцать сребреников. Я продолжал читать Библию, надеясь отыскать в ней Божье послание, которое помогло бы мне в нынешние дни бесчинств филистимлянских[198]. Так вот, если я не попытаюсь спасти город, который мне дороже всего на свете, пусть Бог превратит меня в соляной столб за то, что я не оглянулся[199]. Однако я бы предпочел быть безжизненным соляным столбом в Коллетоне, чем Иудой Искариотом, у которого под золотом — кровь родного города.

Люк говорил, и чувствовалось, как из небытия начинает воскресать совесть Коллетона. Над рядами поднимался ропот: то откликались сердца взрослых и детей, охваченные страстным плачем по обреченному городу. Речь брата стала обвинением летаргии, в которую погрузился город, словно обсыпанный дурманящим порошком. Когда Люк произнес имя Иуды, зал начал гудеть, как разбуженный улей. Овцы вспомнили, что у них есть право сопротивляться.

— Я безуспешно листал Библию, пока не открыл с самой первой страницы. И тогда я услышал голос Бога, который был мне понятен и которому я смог повиноваться. Многие из вас верят в дословное восприятие этой великой книги. Я тоже верю в дословное восприятие Слова Божьего. Но все мы знаем, что Бог обращается к нам в Библии двояким способом, и мы должны отличать один способ от другого. Есть книги откровений и есть книги пророчеств. Книги откровений рассказывают об исторических событиях: например, о рождении Иисуса, Его распятии и смерти на кресте. Но Откровение Иоанна — это пророческая книга, где евангелист предсказывает Страшный суд и появление четырех всадников Апокалипсиса. Эти события пока не наступили, но обязательно наступят, поскольку так написано от имени Господа. Когда я перечитывал историю о сотворении мира, меня осенило. Книга Бытия — это не книга откровений, а книга пророчеств. Я думаю, она говорит не о том, что происходило в прошлом, она предсказывает то, что случится в будущем. Неужели всем нам, кто родился на берегу реки Коллетон, кто с детства любовался прибрежными болотами и сменой времен года… неужели нам трудно представить, что мы по-прежнему находимся в раю? Что нас еще не изгнали из Эдемского сада? Что Адам и Ева еще ожидают своего появления на свет? Мы живем в раю и даже не осознаём этого. Из Библии вы знаете, что Иисус любил изъясняться притчами. А вдруг Книга Бытия — это одна из притч, Божий способ предостеречь нас от опасностей, грозящих миру? Если вы на мгновение согласитесь со мной и признаете, что Книга Бытия может быть притчей, поразмышляйте вот над чем. Ева протягивает руку и срывает запретный плод, после чего следует изгнание из рая и наступает конец совершенному счастью… Не от таких ли событий предостерегает нас Господь, какие могут вот-вот произойти в Коллетоне? Что, если мы готовимся разрушить наш совершенный дом? Что, если нас изгоняют из рая в неведомые земли? Что, если мы окажемся вдали от всего, что знали и любили, за что каждый день благодарили Бога? Мои друзья и соседи! Я внимательно прочитал Книгу Бытия. Думаю, что нашел ответ. Я молил Бога даровать мне мудрость и чувствую, что получил ее. Книга Бытия — это притча. С ее помощью Бог из глубины веков предупреждает жителей Коллетона и всей планеты об опасности, которая способна мгновенно уничтожить наш рай. В Библии запретным плодом названо яблоко… Я же думаю, что запретный плод — это плутоний.

— Аминь, брат! — донесся сверху звонкий крик банковского кассира Люси Эмерсон.

Она вскочила на ноги. Толпа ответила ей гулом солидарности.

Патрик Флаэрти подошел к подиуму и попытался отобрать у Люка микрофон. Слова моего брата услышали все, кто был в зале и снаружи:

— Сядь, яйцеголовый. Я еще не закончил.

Флаэрти не стал с ним спорить. Люк продолжил:

— Коллетон — это город, о котором можно только мечтать. За него стоит сражаться. Даже умереть. Друзья мои, я был удивлен тому, с какой легкостью мы пустили к себе людей, которые обещали разрушить наш город, переместить наши дома и выкопать из могил останки наших покойников. Я привык гордиться тем, что я южанин. Я всегда считал, что любовь к родной земле отличает нас от всех остальных американцев. К сожалению, южане южанам рознь. Среди граждан Коллетона нашлись те, кто пустил чужаков в наш город и продал Коллетон за горсть монет.

Люк повернулся лицом к подиуму, где сидели политики, бизнесмены и наша мать. Он махнул рукой, словно открещиваясь от них.

— Вот новые южане с продажными сердцами и душами. Пусть перебираются в Новый Коллетон или прямиком отправляются в ад. Отныне они мне — не братья и не сестры. Они не принадлежат Югу, который я люблю. У меня к вам есть одно предложение. Я делаю его от отчаяния, видя, как начали рубить деревья на острове, где я родился. Я предлагаю вспомнить, кто мы. Мы — потомки тех, кто однажды всколыхнул мир, не пожелав отдать свои права федеральному правительству. Наши предки гибли в сражениях при Булл-Ран[200], Антиетаме[201], близ Чанселлорсвилля[202]. Они воевали не за те цели. Мне не нужны рабы. Но и я не пойду ни к кому в рабство и никому не позволю изгонять меня с земли, дарованной мне Богом. Чужаки говорят мне: «Слушай, Люк Винго, собирай вещички и в течение года выметайся за пределы округа Коллетон, иначе будешь отвечать по закону».

Люк приумолк, затем произнес спокойно и холодно:

— Обещаю вам: Люк Винго не собирается никуда уходить. Им придется выбрасывать меня силой, а это будет непростым делом. Это Люк Винго вам тоже обещает. Я общался со многими из вас и понял, что вам не нравится затея федерального правительства. Но федералы умело внушают вам: отправляться на чужбину — ваш патриотический долг. Южан привыкли считать глупцами и тупицами. Вы такими и будете, если сдадитесь без боя. Якобы Америке нужны бомбы, атомные подводные лодки и ракеты, чтобы убивать русских. Сомневаюсь, что кто-то из сидящих в этом зале видел хоть одного русского. Представьте, если бы сегодня вечером какой-нибудь русский ввалился к вам в дом и заявил: «Мы вас всех выселим за сорок миль отсюда, сровняем с землей ваши школы и церкви, разделим семьи и оскверним могилы ваших предков». Думаю, никто из вас не потерпел бы подобных слов. Но с русскими вам все понятно: это враги и захватчики. А как ведут себя с нами люди из федерального правительства? Как те же захватчики. И они еще смеют обвинять нас в отсутствии патриотизма! Так вот, пытаться переселить меня в Новый Коллетон — все равно что пытаться отправить меня в Россию. Я не знаю никакого Нового Коллетона.