– Да, благодарю вас, – Эмильенна твердо решила быть милой, поскольку желала помириться с Ламерти, дабы избежать угрызений совести и опасений, что может вызвать очередной припадок гнева у этого неуравновешенного и недоброго человека.

– Наконец-то я дождался благодарности! – с нескрываемым сарказмом произнес Арман. – Мне нравится когда ты осознаешь, чем ты мне обязана, милая.

Эмили покоробило от этого фривольного обращения из уст Ламерти. В последнее время он как-то незаметно стал все чаще обращаться к ней на «вы» и реже употреблял различные наименования, более уместные в общении с девицами низшего сословия. Раз он снова заговорил с ней в подобном тоне, значит все еще сильно злится, решила девушка.

– Простите, если обидела вас, – поступившись гордостью, Эмильенна решила изображать кротость. Все-таки не стоит дразнить драконов, пока ты в их власти.

– Обидеть меня сложнее, чем может показаться. Вот разозлить – это легко! Впрочем, кому я это говорю? – он усмехнулся. – Вы, кажется, не раз имели глупость это сделать и насладиться последствиями своей опрометчивости.

Девушка молчала. Да и что тут сказать? Пусть говорит, что хочет – если она не будет возражать, то хоть меньше шансов вызвать его гнев. Она ждала, что он еще долго будет, истекая ядом, распекать ее за неблагодарность и прочие грехи, но вместо этого, Ламерти неожиданно переменил тему.

– Раз вам лучше, то полагаю, хватит уже валяться в кровати. Жюстина принесет вам платье и поможет одеться, – говоря это Арман не смотрел прямо на девушку, но краем глаза следил за ее реакцией.

Эмильенна удивленно воззрилась на него. Конечно, ей лучше, чем накануне, но все же она не ждала, что ее заставят подниматься с постели и выполнять очередные прихоти хозяина поместья. Девушка не была уверена, что у нее хватит сил подняться на ноги. Впрочем, жаловаться и стенать она не собиралась. Если надо встать – встанет. Она всего лишь его игрушка и пленница, как бы ни хотелось об этом забыть хоть ненадолго.

– Как вам будет угодно, мсье де Ламерти, – спокойно и холодно ответила Эмили. – Надеюсь, что вы позволите мне одеться в обществе Жюстины и оставите меня до новых распоряжений.

– Да, конечно, – голос Армана был не менее холоден. – Если ты думаешь, что я жажду одеть тебя лично, то заблуждаешься. Я, знаешь ли, предпочитаю обратный процесс, – увидев смущение девушки и ее зардевшиеся щеки, Ламерти удовлетворенно ухмыльнулся и вышел из комнаты.

Вскоре пришла Жюстина с одеждой. Эмильенна полагала, что служанка принесет голубое бальное платье, в которое она по милости Армана была одета последнюю неделю, но платье в руках экономки было совсем другим. Оно было скромнее, из серого шелка с бледно-розовыми вставками. Не то, чтоб оно очень понравилось Эмили, но казалось намного уместнее предыдущего. Выяснилось, что платье – плод Жюстининых трудов. Оно принадлежало прежде к гардеробу бывшей госпожи – надо полагать матери Армана, и было лично перешито верной служанкой.

Девушка с помощью экономки облачилась в новый наряд. Впрочем, назвать его новым можно было весьма условно. Однако при отсутствии выбора, платье вполне устраивало Эмильенну, несмотря на то, что она не питала нежных чувств ни к вещам с чужого плеча вообще, ни к покойной матушке своего мучителя в частности.

Когда Эмили была одета, она с помощью Жюстины дошла до зеркала, чтобы оценить результат. Идти было тяжело, даже опираясь на сильное плечо служанки, отнюдь не отличавшейся хрупкостью сложения. Отражение свое девушка нашла вполне сносным и бросив на него недолгий одобрительный взгляд, поторопилась опуститься в кресло, ибо лежать одетой в кровати казалось не очень хорошей идеей. Не успела она присесть, как дверь распахнулась, и снова вошел Арман. Он оглядел Эмильенну одобрительным взглядом, а затем, не говоря ни слова, приблизился и подхватил ее на руки.

Сердце девушки замерло, потом наоборот забилось сильно и часто, но она усилием воли справилась с нахлынувшим страхом. Пока Ламерти нес ее по коридорам и галереям, Эмили убеждала себя, что если бы этот человек хотел причинить ей зло, то давно бы уже сделал это. Конечно, Арман импульсивен и непредсказуем, но пока она не убедилась, что его намерения дурны, бояться глупо. Тем более, что страх делает слабее, туманя разум и лишая воли.

Так, ведя мысленные диалоги с самой собой, Эмильенна едва замечала куда они направляются, да и не настолько хорошо знала она замок Монси, чтобы понимать в какой части его находится.

Наконец, Ламерти распахнул ногой последнюю дверь, и девушка оказалась на открытой террасе, увитой зеленью и залитой светом, клонящегося к западу солнца. Терраса располагалась над парадным входом замка и имела в основании восемь колонн. С нее открывался вид на дорогу, ведущую к Монси. Вдалеке виднелись крыши и сады деревни.

От восхитительной и какой-то щемящей красоты у Эмильенны на миг перехватило дыхание. Она ничего не сказала, только бросила на Армана красноречивый взгляд. Кроме восторга и благодарности, в нем читалась также изрядная доля облегчения. В ответ Ламерти прищурил глаза и слегка приподнял уголки губ. Он словно бы прочел ее мысли, почувствовал ее испуг, затем удивление и насладился сполна произведенным эффектом. Весь его вид словно говорил: «Вы, мадемуазель, ждали от меня очередных злодеяний, а я, в который раз, оказался трогательно заботливым и милым».

Арман бережно опустил свою ношу в широкое плетеное кресло, а находящаяся рядом Жюстина, которую Эмили сразу не заметила, укутала ее теплой шалью таких невероятных размеров, что могла бы сойти за плед. Эмильенна поглощала глазами красоту августовского вечера. Обвивающие столбы и ограду террасы листья плюща сияли, насквозь пронизанные солнечным светом, легкий ветерок доносил смешанные ароматы цветов и созревающих фруктов.

Арман молчал, стоя за спиной девушки. То ли тоже увлекся созерцанием пасторального пейзажа, то ли наблюдал за Эмильенной. Но закатной идиллии не суждено было длиться вечно. Эмили смотрела по большей части на небо, а потому не заметила признаков движения на дороге вдалеке. Ламерти же, напротив, сразу обратил пристальное внимание на неожиданное явление. И хотя разглядеть что-то конкретное с такого расстояния было нелегко, но было очевидно, что одинокий всадник не поднял бы таких клубов пыли. Следовательно нежданные гости решили пожаловать компанией. Гости, которые при любом раскладе, ничего кроме неприятностей не сулили.

Арман метнулся к балюстраде, напряженно всматриваясь вдаль. Тут уже и Эмильенна с Жюстиной заметили неладное. Топота копыт еще не было слышно, поскольку дорога, делавшая несколько изгибов на подходе к замку Монси, была заметна издалека, зато кавалькада всадников виделась довольно отчетливо. Их было человек шесть.

Ламерти виртуозно выругался. Не сложно догадаться, что за гости могли пожаловать в его родовой замок и каковы цели их визита. Эмильенна молчала, только стала еще бледнее, насколько это было возможно. Зато Жюстина молчать не собралась.

– Кто это к нам спешит, господин? Сдается мне, вы им не рады, – женщина деловито встала рядом с хозяином, опершись грузным телом на балюстраду, и издалека буравила нежданных визитеров гневным взглядом, будто вознамерившись прожечь на них дыры или хотя бы обратить в бегство.

– Вот что, Жюстина, – Ламерти мгновенно принял решение. – Нас здесь не было и нет! Ни меня, ни тем более, ее, – он резко кивнул в сторону девушки, нервно комкавшей тонкими белыми пальцами бахрому шали. Затем, вновь обернувшись к служанке, продолжал. – Они, конечно, разузнают все в деревне, но для этого понадобиться, как минимум, несколько часов. Нам хватит…должно хватить!

Закончив свою весьма лаконичную речь, Арман склонился над креслом и, подхватив, Эмильенну, быстрым шагом покинул террасу.

– Я уж ваше добро как следует схороню от этих аспидов, можете быть уверены! – крикнула Жюстина вслед своему господину. И поскольку слова у этой решительной женщины редко расходились с делом, она, не теряя ни минуты, направилась в сторону главных комнат, дабы успеть попрятать все – от старинных фламандских гобеленов, до последней серебряной чайной ложки.

Тем временем ленивое закатное солнце продолжало спокойно заливать мир золотисто-розовым светом.

Глава двадцать третья.


Арман столь стремительно пересекал галереи и анфилады комнат, что, казалась, вовсе не ощущал веса своей ноши. Через несколько минут он оказался в кабинете. Опустив девушку на диван, Ламерти принялся лихорадочно рыться в ящиках письменного стола и секретера. Надо сказать, что торопливость его действий удивительным образом сочеталась с обстоятельностью и сосредоточенностью. Собрав деньги и все имеющие значение бумаги, Арман отправился из кабинета в спальню своей покойной матери. Там он довольно бесцеремонно принялся рыться в шкатулках, сундучках и ящиках старинного трюмо. Мадам де Ламерти, графиня де Монси весьма неодобрительно взирала с портрета на сына, в спешке швыряющего в сумку драгоценности, принадлежавшие не только ей, но и прежним поколениям женщин из ее семьи и семьи ее мужа. Рубины и бриллианты, изумруды и жемчуг, сапфиры и аметисты, все эти сокровища без разбора и малейшей почтительности сваливались в бесформенную груду, через некоторое время приобретшую довольно внушительные размеры. Не прошло и десяти минут, как в матушкином будуаре не осталось даже самой завалящей безделушки из драгоценных камней и металлов.

Все это время Эмильенна сидела одна в кабинете, отданная на растерзание тревожным мыслям и дурным предчувствиям. Арман не соизволил ей ничего объяснить, он вообще не сказал ни слова после того, как отдал распоряжения Жюстине. Эмили не винила его, понимая, что сейчас не до разговоров. Девушка догадалась, что те всадники были из Парижа, бывшие друзья Ламерти, ставшие врагами.