Эмильенна молчала, и до Лаваля наконец начал доходить смысл происходящего.

– Вы – та самая Эмильенна де Ноалье? – огласил он свою внезапную догадку. Помимо чрезвычайной заинтересованности на лице коменданта отразилось что-то похожее на жалость. Коварная заговорщица представлялась ему более зрелой женщиной, а перед ним стояла совсем юная прелестная девушка, которой в ближайшем будущем грозил эшафот.

– Да, – посетительница не стала отпираться. – И коль скоро вам нужна я, нет никакого смысла держать здесь мсье де Ламерти и шантажировать его. Я здесь, а потому он должен быть свободен.

– Эмильенна, какого черта?! Что вы творите? – не выдержал Ламерти.

– Спасаю вашу жизнь, надо полагать, – девушка пожала плечами, словно ничего особо значимого не происходило.

Тем временем Лаваль уже окончательно пришел в себя, избавился от неподобающих истинному революционеру эмоций, и трезво оценив ситуацию, пришел к выводу, что никогда еще не был так близок к повышению, как сейчас.

– Мне жаль, мадемуазель, но кто вам сказал, что я отпущу Ламерти в обмен на вас? Сожалею, но вы нужны мне оба. То есть не мне, а трибуналу. А потому я не премину задержать вас, раз уж вы самолично явились, чрезвычайно облегчив нашу задачу. Однако это вовсе не означает, что я отпущу этого господина. У него был шанс сохранить свою жизнь, но мсье де Ламерти им не воспользовался. Что ж, он готов был умереть ради вас, вы – ради него. Все это очень трогательно, молодые люди, и, не будь вы заговорщиками, я бы искренне вам посочувствовал…

– Не стоит, – ответ Эмильенны прервал речь коменданта и опередил поток проклятий, готовых сорваться с уст Армана. – Я не так глупа, чтобы верить в ваше благородство или великодушие, сударь. Однако вы отпустите мсье де Ламерти и немедленно! – с этими словами, девушка вскинула правую руку, которую до сих пор скрывала в складках юбки. Мгновением позже пистолетное дуло было направлено Лавалю в лицо.

– Ввы-ы, не сможете выстрелить, – проблеял враз побелевший представитель власти, никак не ожидавший такого поворота событий. – Неужели столь прекрасная ручка не дрогнет убить человека?

– Не дрогнет, – холодно ответила Эмильенна, по-прежнему держа коменданта на мушке.

Ламерти невольно вспомнил первый день их знакомства с Эмили и сцену с ножом. Тогда он тоже был уверен, что девушка не пустит оружие в ход, хотя и поспешил ее обезоружить на всякий случай. Однако сейчас, глядя на Эмильенну, сложно было усомниться в том, что она выстрелит. Если бы Арман сам не учил девушку обращаться с пистолетом накануне вечером, то ни за что бы не поверил, что она держит его впервые. Вытянув руки, она крепко сжимала оружие, ни на секунду не сбивая прицела, а прищуренные глаза сверкали сталью похлеще пистолетного ствола. Ламерти невольно залюбовался девушкой. И несмотря на то, что выходка Эмильенны бесила молодого человека, он, в то же время, не мог не восхищаться ею.

Комендант в свою очередь восхищения отнюдь не испытывал, однако, и его убедила решимость мадемуазель де Ноалье. Лаваль чувствовал себя загнанным в ловушку. Жизнь была ему слишком дорога, чтобы рисковать ею ради повышения по службе, но и отпустить преступника, о поимке которого уже было доложено членам столичного трибунала – весьма рискованный шаг.

– Арман, уезжайте немедленно, – даже обращаясь к Ламерти, Эмили продолжала смотреть в сторону Лаваля, которого держала на мушке. – Около здания привязана чья-то лошадь. Думаю, Господь простит вам эту кражу, совершенную ради спасения жизни. А я останусь, чтобы этому господину было не так обидно.

Молодой человек отошел от стола и подошел к Эмильенне, не изменившей при этом позы и глядящей исключительно на свою живую мишень.

– Ты сошла с ума, Эмильенна! – Арман не пытался сдерживать своего гнева. Он подошел вплотную к девушке, сверля ее злым взглядом. Эмили наконец отвела глаза от Лаваля и посмотрела на Ламерти, не опуская, однако, рук. Впрочем, Арману этого было достаточно. Молниеносным движением он перехватил кисти девушки и нажал на запястья, заставив ослабить хватку. Эмильенна вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, и выпустила оружие, которым тут же завладел Ламерти, моментально направив пистолет в голову несчастному Лавалю. Бедняге коменданту от этой перемены стало ничуть не легче. После этого Арман обхватил девушку за талию и привлек к себе.

– Убирайся отсюда сейчас же! – прошипел он, а затем, прижав Эмили еще крепче, быстро зашептал ей на ухо. – Воспользуйся тем самым конем, о котором говорила, и скачи на запад, в сторону Монтрерского аббатства, это развалины, которые ты видела с крыши Монси. Неподалеку есть монастырь Святой Фелиции, укройся там. Мать-аббатиса тебя не выдаст.

После этих слов, предназначенных исключительно Эмильенне, он резко выпустил девушку из своих объятий и с силой толкнул ее в сторону двери.

– Я вас не оставлю! – Эмили была полна решимости.

– Идиотка! – выругался Арман. – Если не уйдешь сию же минуту, я сам тебя пристрелю! Все лучше, чем достаться Парсену, который, кстати, возглавляет трибунал, – после этого, внезапно изменив тактику, он добавил. – Не бойся, я выпутаюсь. Без тебя мне будет проще это сделать.

Эти слова убедили девушку, и она уже рванулась к выходу, когда у двери неожиданно возник и загородил проход тот самый дюжий тюремщик, который сопровождал Ламерти. Его привлек шум в кабинете Лаваля, и хоть мужлан был небольшого ума, но догадался, что арестант мог оказать сопротивление господину коменданту, который, в свою очередь, отнюдь не отличался храбростью или физической силой.

Не поворачивая головы, Арман мгновенно завел правую руку за плечо и выстрелил, затем, воспользовавшись секундами замешательства, снова взвел курок и взял на прицел Лаваля. Тюремщик валялся на полу и выл, хватаясь за простреленную ногу. Эмильенна ошарашенная этой сценой, не двигалась с места.

– Он же даже ничего не сделал! – в ужасе прошептала девушка побелевшими губами, не отводя взгляда от лужи крови, стремительно растекающейся по полу.

– Мне не понравилось, как он на вас смотрел, – теперь уже Арман отвечал Эмили, не поворачиваясь в ее сторону. – Не стойте на месте, как статуя, ваше присутствие связывает мне руки.

После этого Эмильенна наконец выскочила в коридор, а затем и на улицу. Теперь уже ей предстояло договариваться с Богом и замаливать кражу лошади, на которую она вскочила и сразу пустила в галоп. Мертвой хваткой вцепившись в поводья, девушка несколько раз оборачивалась и бросала отчаянные взгляды на здание, словно ожидая, что сейчас Ламерти выскочит из дверей. Однако этого не случилось, и вскоре не только комендатура, но и Суарсон остались позади. Впереди Эмили ждала бешеная скачка и смутная надежда разыскать затерянный монастырь.

И ей так и не довелось увидеть, как Арман, запустив стулом в голову Лаваля, бросился к окну, и, вскочив на подоконник, с силой ударил по створкам ногой. К его счастью, окно открывалось наружу и было закрыто не плотно. Арман выпрыгнул и оказался на заднем дворе. Такой короткий путь был предпочтительней, чем необходимость прорываться на улицу через коридор, куда уже сбегался народ. Ламерти был на свободе, но далеко бы он не ушел, если бы ему вновь не улыбнулась удача, на этот раз в лице представителя трибунала, прибывшего на казнь. Арман позаимствовал у того лошадь, используя пистолет в качестве неоспоримого аргумента.

Глава тридцатая.


Эмильенна изо всех сил гнала коня, от души надеясь, что выбранное ею направление является верным. По щекам девушки катились слезы, а она не могла оторвать рук от поводьев, чтобы утереть их. Эмили уверяла себя, что она не плачет, а просто ветер бьющий в лицо, заставляет глаза слезиться. Не то, чтобы она считала самопожертвование Ламерти недостойным слез, просто сейчас она обязана быть сильной, чтобы спастись и избежать той участи, о которой предупреждал Ламерти. Его жертва должна быть хотя бы не напрасной. Вот если ей удастся добраться до монастыря, тогда можно будет дать волю своему горю и оплакивать Армана хоть всю оставшуюся жизнь. Несмотря на слова Ламерти, Эмили не верила, что он сможет вырваться из этой западни.

Через некоторое время лошадь притомилась, да и девушка, не видя за собой погони, решила, что стоит ехать помедленнее, если она не хочет загнать бедное животное и проделать оставшийся путь пешком.

Дальнейшая дорога прошла для Эмильенны словно в тумане. И хотя она дала себе слово не давать воли чувствам, справиться с потоком мыслей было сложнее. Снова и снова мысленно возвращалась она к последним событиям, задавая себе вопрос, можно ли было избежать такой страшной развязки. Девушка убеждала себя, что никоим образом не виновата в том, что случилось с Ламерти. И хотя очевидно, что все неприятности молодого человека были связаны с нею, но не она же просила забрать ее из тюрьмы, тащить на то злополучное собрание, увозить из Парижа, а затем и из Монси. Несмотря на неоспоримость этих доводов, Эмили не могла отмахнуться от осознания того, что без вмешательства Армана ее участь была бы много хуже. Не заяви Ламерти прав на нее тогда, в Консьержери, она бы досталась Парсену, то же самое было бы, если бы он не увез ее из Парижа или бросил в своем замке. Непрошеное и неуместное чувство вины захлестывало девушку, как она ни старалась отогнать его логическими доводами, а также воспоминаниями обо всем зле, причиненном ей Арманом де Ламерти. Последний же его поступок и вовсе заставил Эмили чувствовать себя навеки обязанной этому человеку.

За этими размышлениями девушка потеряла счет времени, меж тем наступил и миновал полдень, и солнце постепенно стало клониться к горизонту. По пути Эмильенне попалась пара деревушек, но она не позволила себе остановиться ни ради отдыха, ни даже для того, чтобы спросить дорогу до монастыря. Меньше всего Эмили было нужно чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание и тем более запомнил, ведь в дальнейшем это могло бы навести на ее след. Потому девушка старалась объезжать стороной населенные местности.