– Но разве они не охотилась за нами? Разве не нагрянули в ваш парижский особняк, и потом – в Монси? Разве в Суарсоне не висели воззвания с нашими портретами?

– Ужасными портретами, к слову сказать, – Ламерти переменил позу и закинул руки за голову. – Дело не в вас, душа моя, дело во мне. То есть даже не во мне, а в моем состоянии. У грабителей, знаете ли, часто возникают противоречия относительно награбленного, и те, кто захватил меньше, жаждут перераспределения в свою пользу. Особенно такие, как Парсен, выбившиеся из грязи. Он и подобные ему, не могли простить мне того, что я и раньше был богат, а с революцией стал еще богаче. Мое имущество давно кололо им глаза, а тут подвернулся повод вычеркнуть меня из списков верных сынов республики, уничтожить, и реквизировав принадлежащее мне имущество, поделить между собой. Парсен подал этим падальщикам отличную идею, никто из них не верит, что вы – преступница, но приняв это за аксиому, можно добраться до меня. Точнее, можно было бы. Удайся Парсенов план с первого раза, все стали бы счастливее и богаче. Но план провалился, я – жив и на свободе. И вы – живы и на свободе. Хотя последнее обстоятельство никого, кроме Парсена, не интересует, поскольку, повторюсь, вы были всего лишь поводом, и только такой тупица, как комендант Суарсона мог поверить, что вы значимей для трибунала, чем я. Насколько мне известно, вами никто не интересовался в монастыре? Уверен, они даже не послали за вами погоню. Разве что Парсен лично отправился на розыски, если в этом захолустье нашлись еще приличные лошади для этих целей. Так вот, возвращаясь, к Кале. Там можно поймать тех, кого власть действительно боится выпустить из страны и из своих рук, тех, кто оказавшись за границей, способен серьезно повлиять на расстановку сил. Поверьте, для рыбаков, закидывающих сети в Кале, и вы, и даже я – слишком мелкие рыбешки.

– То есть за нами больше не будут охоться? – искренне удивилась Эмильенна.

– Специально, скорее всего, не будут, – подтвердил Ламерти. – Но это не значит, что можно перестать скрываться. Если мы будем иметь глупость попасться на глаза, кому не надо, нас поймают. Но в Кале, поверьте, ждут не нас.

– Что ж, вы меня убедили, – серьезно кивнула девушка. – И огорчили…

– Чем же? – удивился Арман. – Тем, что вы не столь значимая персона для якобинцев?

– Вовсе нет, – отмахнулась Эмили. – Меня расстроило то, что вы лишитесь, если уже не лишились, всех своих владений.

– Вы удивляете меня все больше и больше, моя дорогая, – Ламерти посмотрел на девушку так, словно она нездорова. – С каких это пор вам небезразличны размеры моего состояния, частично нажитого преступным с вашей точки зрения путем? Мне казалось, что вы выше всех этих низменных меркантильных интересов. Не могу поверить, что вас огорчит потеря моей собственности во Франции.

– Не всей собственности, – уточнила Эмильенна. – А одного-единственного особняка в Париже.

– Вам так дорог мой парижский дом, где мы впервые встретились? – Арман с интересом подался вперед.

– Во-первых, мы впервые встретились в тюрьме, – безжалостно уточнила девушка. – А во-вторых, я имела в виду вовсе не ваш дом… точнее ваш, но… – Эмили запуталась, пытаясь найти правильную формулировку. – Короче, я имею в виду особняк Лонтиньяков в квартале Марэ. Помнится, вы говорили, что теперь этот дом принадлежит вам, а дядю Этьена вы сделали управляющим в его собственном доме. Теперь, получается, особняк снова конфискуют, а дядюшка может вновь оказаться в тюрьме?

– Это маловероятно, – Ламерти поспешил успокоить собеседницу. – Мало кому известно, что вашего дядю освободили по моему ходатайству. В тот момент Парсен еще не следил за каждым моим шагом. Про особняк тоже вряд ли вспомнят. Тем более, что документы составлены так, что лишь отъявленный крючкотвор сможет разобраться и понять, кто на самом деле является собственником. Формально, всюду в бумагах, владельцем особняка провозглашается ваш почтенный родственник. Моя фамилия фигурирует лишь в паре предложений, но именно в них скрыта суть. Короче, юридически особняк принадлежит Этьену де Лонтиньяку, фактически – мне.

– Это очень благородно с вашей стороны! – прочувствованно произнесла Эмильенна.

– Бросьте! Благородства в этом нет ни на грош. Я даже не стану врать, что делал это ради вас, хотя сейчас такая ложь могла бы пойти мне на пользу. Подобные махинации с недвижимостью я проворачивал с одной лишь целью – иметь собственность, до которой мои недоброжелатели не доберутся в обстоятельствах, подобных нынешним.

– И все равно я вам очень благодарна! – Эмильенна даже встала с кровати, но теперь она смотрелась довольно неуместно, возвышаясь над молодым человеком, сидящим на полу.

– Я так часто слышу от вас слова благодарности, – Арман тоже поднялся и подошел к девушке. – Но это не более, чем слова. Вы постоянно мне за что-то благодарны, но при этом неизменно холодны со мной, и либо осыпаете упреками, либо мучаете презрительным молчанием. Странный, право, способ выражать признательность.

– Вы несправедливы ко мне! – вскинулась Эмили. – Я искренне признательна вам за все доброе, что вы сделали для меня или тех, кто мне дорог. Но неужели я должна вас благодарить за то, что вы, игнорируя мое мнение, распоряжаетесь моей жизнью? За то, что я второй месяц живу в вашей власти, за то, что моя репутация безнадежно загублена?

– Вы переживаете о своей репутации? – Арман как-то странно посмотрел на нее. – Меня она тоже беспокоит в последнее время. Вы одна, путешествуете в обществе мужчины, который не является вашим мужем или родственником, проводите с ним ночи наедине…

– Ну, хватит уже! – вспылила девушка.

– Думаю, пора положить конец этому двусмысленному положению, – продолжал Ламерти, не обращая внимания на досаду Эмили.

– И как же вы собираетесь это сделать? – голос девушки так и сочился злым ехидством. – Женитесь на мне?

– Именно так я и намерен поступить, – Арман неожиданно пал на одно колено, завладел руками Эмили, и исполненным преувеличенного пафоса голосом произнес. – Эмильенна де Ноалье, я молю вас оказать мне величайшую честь и составить счастье всей моей жизни. Будьте моей женой!

Глава тридцать восьмая.


Эмили стояла, опешив, не с силах вымолвить ни слова. Конечно, после того, как Ламерти признался ей в любви, девушку трудно было удивить, однако предложение руки и сердца привело ее в совершенное замешательство.

– Вы молчите? – Арман оставался коленопреклоненным и не выпускал ее рук из своих. – Значит ли это, что я могу надеяться? – поза и тон Ламерти былы исполнены торжественности, однако, по насмешливому блеску в глазах и слегка приподнятым уголкам рта можно было догадаться, что все происходящее для него – лишь игра и способ позабавиться.

Это привело девушку в чувство.

– Помнится, вы обещали никогда не жениться на мне.

– Неправда, – молодой человек наконец встал. – Я, напротив, утверждал, что вы обладаете некоторыми качествами, которые я бы хотел видеть в своей избраннице.

– Да, но при этом, вы заявили, что я также обладаю качествами совершенно неуместными для той, кто претендует на высокое звание мадам де Ламерти, – Эмильенна явно издевалась. – Разве эти черты больше мне не присущи? Было бы обидно, перестань вы считать меня умной, независимой и дерзкой.

– Пожалуй, со времени нашего знакомства я изменил свое мнение, и теперь нахожу вас привлекательной во всех проявлениях. И потом, это было до того, как я понял, что люблю вас. Так вы выйдете за меня?

– Нет! – девушка скрестила руки на груди и приготовилась к словесной битве.

– Позвольте спросить почему? – теперь вместо насмешки в голубых глазах Армана промелькнул знакомый дьявольский огонек.

– Потому что я не намерена выходить замуж ради спасения репутации.

– А как же многократно упоминаемая благодарность? – Ламерти сделал шаг вперед, Эмильенна невольно отступила. – Самое время доказать ее на деле.

– Из благодарности я также не выйду замуж! – отрезала Эмили. – Только по любви!

– Ну так выходите по любви! Я же люблю вас!

– Любовь должна быть взаимной, – девушка хоть и опасалась очередного приступа гнева со стороны Ламерти, твердо стояла на своем.

– Тогда сделайте над собой усилие и попробуйте полюбить меня, – Арман злился и не скрывал этого.

– Я не выйду за вас!

– Выйдете!

– Вы не можете меня заставить! Для брака нужно добровольное согласие. А его вы не получите!

– Получу! – Ламерти схватил девушку за плечи. – Или вы становитесь моей женой и я отвожу вас в Англию, или завтра же, на рассвете, мы расстаемся и каждый идет своим путем. Выбирайтесь тогда, как знаете, без моей защиты, и моих денег.

– Вы вот так бросите меня?! – Эмили была не столько напугана угрозой, сколько поражена тем, что он сможет поступить по отношению к ней подобным образом. Каким бы ни был Арман де Ламерти, девушка слишком привыкла к тому, что он ее постоянно спасает, защищает, заботится о ней. – И ради этого стоило похищать меня из монастыря? – с горечью вопросила она.

– Я забрал вас оттуда потому, что люблю и хочу видеть своей женой. Кстати, если желаете, можете вернуться в столь любезный вашему сердцу монастырь, а то, если честно, меня уже изрядно утомили упреки по поводу того, что я лишил вас счастья быть монашкой.

– Значит, с завтрашнего дня я свободна? – Эмильенна чувствовала себя преданной и смертельно оскорбленной. Она пристально смотрела Арману в глаза, и взгляд ее был не менее злым, чем у него самого.