– Если вы понимаете под свободой возможность быстро и глупо умереть, то да.

– Ладно, – голос девушки слегка дрожал, и она всеми силами старалась сдержать подступающие слезы. – Тогда нам стоит попрощаться, и спасибо вам за все, что вы сделали для меня ранее. Я хотела бы…

– К чертям ваши вечные благодарности! Они мне надоели до смерти! И мне плевать на то, чего бы вы хотели! Пожалуй, не стоит дожидаться утра, – Ламерти, не глядя на девушку, поднял с пола сумку и нацепил шпагу. Подойдя к двери, он все же обернулся. – Не передумали?

– Нет! – Эмильенна понимала, что загнана в ловушку, что отпустить его сейчас – чистое безумие, но гордость не позволяла ей поступить иначе.

– Тогда, прощайте! – Ламерти вышел, громко хлопнув дверью напоследок.

Оставшись одна, девушка словно окаменела. Она так и сидела, без движения, закрыв лицо руками. Какое-то время, Эмильенна не могла поверить, что все серьезно, и, вопреки здравому смыслу, надеялась, что дверь сейчас откроется и Арман войдет в комнату, с порога продолжая прерванный спор. Пусть он злится, кричит, что-то доказывает, но главное, он снова будет рядом. Однако время шло, старые часы на стене отсчитывали секунды с безжалостной монотонностью, а все оставалось, как есть.

Осознав, что надеяться больше не на что, Эмильенна впала в отчаяние. На смену оцепенению пришли слезы. Поначалу в рыданиях изливалась злость и обида на Ламерти и жалость к себе. Но постепенно, сквозь пелену обиды, стало проступать понимание, что и она была не права. Арману с его самолюбием и привычкой всегда получать желаемое, крайне сложно было принять любой отказ. А она не просто отказала ему, а позволила себе откровенно издеваться. Будь она умнее и тактичнее, возможно, удалось бы убедить его или хотя бы просто отложить окончательное решение вопроса до прибытия в Англию, а там бы она уже не была столь беззащитна. Но нет, надо было показать Ламерти, что время его власти над ней закончилось. Таким образом она отплатила за все те моменты, когда он принимал решения, а от нее ничего не зависело. Но свершившаяся месть вместо торжества принесла ей отчаяние. Арман и в этой ситуации умудрился оставить за собой последнее слово.

Так Эмильенна плакала до самого утра, то упрекая себя, то проклиная Ламерти. Когда взошло солнце, она чувствовала себя совершенно обессиленной. Девушке казалось, что жизнь закончена, и любые попытки что-то предпринять бессмысленны и обречены на неудачу. Возможно, она бы так и сидела, пребывая в полузабытьи, в этой грязной комнате, если бы через пару часов после рассвета в двери не постучалась хозяйка заведения и недовольным тоном не поинтересовалась собираются ли господа уезжать или желают заплатить еще за день постоя, потому как бесплатно их содержать она не намерена. Эмили открыла дверь и сказала, что уходит. Хозяйка была весьма удивлена тем, что заезжали постояльцы вдвоем, а теперь мужчина куда-то делся. Хорошо, хоть заплатил вперед. Странные они какие-то. Одеты вроде просто, а лица и руки холеные, да и сморят на всех так, словно на грязь под ногами. Должно быть из этих, «бывших». Да ей-то что за дело, лишь бы платили.

Эмильенна сполоснула заплаканное лицо водой, поправила волосы и поспешила покинуть постоялый двор.

Глава тридцать девятая.


Оказавшись на улице, девушка осознала, что понятия не имеет, куда идти. Впрочем, путей у нее было всего два: вперед – в Кале, или назад – в обитель Святой Фелиции. Добраться до Кале без денег, оружия, защиты, находясь в розыске и не зная дороги, представлялось совершенно нереальным, а потому Эмили решила избрать монастырь. В конце концов, они ехали оттуда всего около суток, значит пешком она сможет добраться обратно за несколько дней. Да и дорогу до Монтрерского аббатства отсюда проще найти, чем до далекого портового города.

Приняв решение, девушка пошла в направлении обратном тому, каким они прибыли сюда. Эмильенна шла по довольно широкой проселочной дороге, с одной стороны был лесок, с другой тянулись луга, частично скошенные. Девушка проплакала всю ночь и ничего не ела со вчерашнего дня, а потому еле держалась на ногах, но продолжала бездумно идти вперед. От ощущения полной беззащитности и одиночества, слезы снова навернулись на глаза, и Эмили даже не трудилась утирать их. Иногда на дороге попадались люди, по большей части, крестьяне. Они хоть и оборачивалась на одиноко бредущую девицу в городском наряде, с заплаканным лицом, но никаких попыток заговорить или тем более, остановить ее не предпринимали.

Через какое-то время, Эмильенна, несколько раз споткнувшись, и с трудом удержавшись на ногах, поняла, что просто не может идти дальше. Она свернула в лесок, упала на траву под раскидистым вязом, благо день выдался солнечным и земля была теплой. Не прошло и нескольких минут, как девушка погрузилась в сон, больше похожий на забытье. Проснулась она оттого, что все тело затекло – руки, ноги, спина и шея ныли от долгого лежания на твердой земле в неудобной позе. Однако в целом, после сна, Эмили почувствовала себя лучше. Мысли стали более ясными, в душе затеплилась надежда, что она все-таки сможет добраться до монастыря и забыть об этом приключении, как о страшном сне.

Примерно через час девушка дошла до деревни, которую они с Арманом объехали в прошлый раз. На сей раз Эмильенна решила не обходить деревню стороной, а, напротив, направилась туда, тем более уже вечерело. План Эмили заключался в том, чтобы найти кого-нибудь, кто ее приютит и накормит. На гостиницу или даже постоялый двор рассчитывать не приходилось, но стоило попробовать договориться с кем-нибудь из крестьян. Полное отсутствие денег, конечно, не облегчало Эмильенне задачу. Из вещей, которые были на ней, лишь одна могла послужить предметом расплаты – небольшой серебряный гребень с бирюзой. Для городской мещаночки, чей образ примерила на себя Эмили, это была лишь изящная безделушка, но для крестьянина подобная вещица может послужить предметом роскоши, а потому можно надеться променять ее на ночлег и еду. Кроме того, хорошо бы в стоимость гребня включить немного еды, которую можно будет взять с собой в дорогу. Если подготовится таким образом, да еще расспросить точную дорогу до монастыря, то надежда добраться туда превращается из совершенно эфемерной в более-менее реальную. Правда, следующие дни придется ночевать под открытым небом, поскольку кроме серебряной побрякушки девушке нечего было предложить в обмен за ночлег и еду. Но все это можно пережить, лишь бы попасть обратно под уютный кров Святой Фелиции и ласковое покровительство матери Люции.

Распланировав подобным образом свое ближайшее будущее, Эмильенна стала приглядываться к людям в деревне, выбирая того, кто больше достоин доверия. Естественно, обращаться Эмили решила только к женщинам, а больше всего женщин толпилось у общественного колодца. Они здесь не только набирали воду, но и делились с товарками последними новостями и сплетнями.

В конце концов, Эмильенна решилась подойти к полноватой и добродушной на вид женщине.

– Добрый день, сударыня. Могу ли я за плату переночевать в вашем доме? – девушка не знала как лучше построить фразу.

– Чего?! – крестьянка опешила. – За какую такую плату?

Эмили тут же выдернула из прически гребень и протянула женщине.

– Ты меня за дуру держишь, милочка? – крестьянка уперла руки в пышные бока. – Предложишь мне безделицу, а сама мой дом обокрасть, поди, собралась…

– Ты смотри, Мадлон, как бы она заодно и мужа твоего не украла, – хохотнула другая деревенская тетка.

– Иди, иди отсюда, бродяжка! Переночевать она просится, а сама вырядилась-то как! Сразу видно, воровка! – Мадлон, оскорбленная намеком на неверность мужа, принялась травить девушку с удвоенной силой. – И побрякушку ты свою украла! Только меня не проведешь! Не на такую напала!

Гневная тирада Мадлон нашла горячую поддержку у прочих сельских матрон, возмущенных слишком хорошим платьем незнакомки и еще больше ее красивым личиком.

Не желая слушать гадкую трескотню деревенских теток, Эмильенна поспешила прочь от колодца. Но не успела она пройти и десятка шагов как ее остановила какая-то чернявая женщина в яркой, но грязноватой одежде.

– Послушай, милая, здесь ты приюта не найдешь, – голос незнакомки был добродушным, но в лице Эмили почудилось что-то неприятное. – Не сочти за обиду, но больно уж ты хороша. Кто ж захочет такую кралю в дом к себе пустить, хоть на одну ночь? Мужьям-то глаза не выколешь…

– И вы туда же! – вскинулась Эмильенна. – Идите домой, любезная, и охраняйте своих мужей!

– У меня-то как раз мужа нет, – крестьянка лукаво посмотрела на Эмили. – А потому я могла бы и пустить тебя на ночку. Только сначала покажи ту красивенькую штучку.

Прием, оказанный девушке в деревне, охладил ее доверие к ближним, и потому она не отдала гребень собеседнице, а лишь показала вблизи, не выпуская из рук. Крестьянка усмехнулась, оценив подобную предусмотрительность, и разглядев вещицу, кивнула.

– Что ж, – решила она. – Я-то сама стара носить такие безделушки, но продать можно. Я пущу тебя, миленькая.

– Еще мне нужна еда, – Эмильенна не чувствовала голода, но понимала, что если она хочет дойти до монастыря, есть необходимо.

– Само собой, ласточка, – кивнула женщина. – Ну пошли, покажу, где я живу.

Дом сердобольной крестьянки оказался недалеко. Он был похож на ее наряд. Вроде как дороже и красивее, чем у других, но в то же время, старее и грязнее. Впрочем, теперь Эмили было уже трудно удивить или шокировать неопрятностью или бедностью жилья. В конце концов, она провела месяц в тюрьме. Хотя и не решилась бы с уверенностью утверждать, где хуже – там или в дешевых деревенских гостиницах.