В свою очередь Эмильенна, наблюдавшая за происходящим, была готова к тому, что ее ждет. Она могла бы попытаться убежать или спрятаться, но рассудила иначе. Девушка сама вошла внутрь и направилась в сторону дерущихся, столкнувшись с Жилем, который спешил за ней.

– Не стоит утруждать себя, – голос у нее был ледяной, а взгляд отливал сталью, как тогда, когда она явилась в комендатуру с пистолетом. – Я здесь.

– Эмили, вы сошли с ума! – Арман не отрываясь от поединка, тем не менее, видел, что происходит. – Как только я закончу с ними, я вас убью!

– Лучше вы, чем они, – ответила девушка и резко, с силой ударила снизу по руке заслушавшегося их диалогом Жиля, стоявшего рядом с ней. Тот от неожиданности выронил шпагу, которую Эмильенна успела подхватить в воздухе и тут же упереть в грудь растерявшемуся «Филиппу». Мужчина отступил и рванул в сторону лавки, где лежала шпага его приятеля, истекающего кровью, привалившись к ножке стола.

Вооружившись, негодяй почувствовал себя увереннее, ведь ему противостояла всего лишь женщина, пусть и со шпагой в руках. Жиль не рассчитывал встретить в лице прелестной девушки серьезного соперника и потому, вновь почувствовав себя хозяином ситуации, осклабился и начал издеваться.

– Сама пришла, малютка! Это правильно. Умные женщины предпочитают настоящих мужчин. Брось железку, дурочка, поранишься не ровен час.

Однако он явно недооценил противницу. Девушка фехтовала не то, чтобы хорошо, но довольно сносно. Ее можно было назвать скорее техничной, чем виртуозной, Эмили словно не дралась, а отрабатывала приемы с учителем фехтования. Но во-первых, мужлан, которого революция подняла с самого дна общества, не владел шпагой даже на уровне начинающего, а во-вторых, вообще не ждал от женщины сопротивления, будучи уверен, что она схватившись за оружие, будет глупо размахивать шпагой, надеясь его напугать.

Трактирщик и немногие оставшиеся в заведение с удивлением наблюдали за двойной схваткой, причем пара Жиль – Эмильенна привлекала к себе больше внимания зрителей в силу своей необычности. Арман, боковым зрением, тоже следил за вторым поединком, удивляясь открытию очередной грани необыкновенной девушки, с которой свела его судьба. Невольное восхищение было не менее сильным, чем клокотавшая в нем злость на безрассудность Эмильенны.

Эмили, между тем, сделала удачный выпад и ранила противника в плечо. Несмотря на то, что все ее движения были осмысленными и целенаправленными, неожиданный успех все-таки застал девушку врасплох. А расплывающееся по куртке Жиля темно-красное пятно приковало к себе взгляд и, казалось, парализовало неопытную фехтовальщицу, не привыкшую к настоящим поединкам. Уязвленный мужчина, хоть и раненный, не преминул воспользоваться ее замешательством. Боль и злость придали ему сил, заменив недостающую ловкость и умение. И через несколько мгновений Эмильенна, так и не оторвавшая глаз от раны, почувствовала как ее собственное тело пронзает холодная сталь.

Глава сорок третья.


За миг до этого Арман расправился-таки со своим соперником, который хоть фехтовал и неважно, зато очень хотел жить, а потому всячески увиливал и изворачивался, прячась за столами и скамейками. Добраться до «Людовика» было непросто, и Ламерти больше гонялся за ним по залу, чем сражался. В конце концов, Арман с силой «чиркнул» шпагой по ноге противника, рана была не смертельной и даже не слишком серьезной, но двигаться мешала и Ламерти наконец его настиг. А потому жить бы «Людовику» не дольше минуты, если бы в это же время шпага «Филиппа» не добралась до Эмильенны.

Арман тут же забыв о своем сопернике, бросился к девушке и успел ее подхватить за секунду до падения. Шпага Эмили, выпав из ослабевших рук жалобно звякнула о пол. Жиль – Филипп, не стал рисковать жизнью ради призрачного шанса прикончить обидчика, занятого своей женой. Зажимая уцелевшей рукой рану на плече, он поспешил убраться, не думая о товарищах. Впрочем, «Людовик» не мешкая, последовал его примеру. С неожиданной для человека, раненного в ногу, резвостью, он проковылял к выходу. Участь «Карла», истекающего кровью, очевидно, меньше волновала обоих якобинцев, чем спасение собственных шкур. Они, без всякого зазрения совести, оставили умирающего приятеля на попечение трактирщика.

Арман тем временем оценил состояние Эмили. К великому его облегчению, она была всего лишь ранена, да и то не опасно. Жиль полоснул по плечу девушки, крови было много, но в целом, можно было сказать, что все обошлось. Эмильенна даже не потеряла сознание, просто ослабела от вида крови – и своей, и чужой. Ламерти понес ее на руках к выходу. За ним семенил хозяин заведения.

– Вы – благородный человек, сударь, – лепетал он. – Заступиться за честь женщины… Да, но поймите меня правильно… урон, нанесенный моему заведению…

– Взыщите с этих! – не оборачиваясь отрезал Арман.

– Но как же? – трактирщик растерянно посмотрел в сторону «Карла». – Я даже не знаю, что мне делать с ним.

– Советую сжечь тело, а пепел разбросать в свинарнике, – меньше всего молодого человека волновало, как сердобольный и трусливый трактирщик будет улаживать последствия их схватки.

Хозяин последовал за Ламерти и во двор, пытаясь робко возражать, но ответом на его заискивания стал лишь удаляющийся цокот копыт.

С учетом того, что троица смутьянов принадлежала к местной революционной элите, и по крайней мере двое из троих живы, логично было предположить, что искать Ламерти с «женой» будут по всей округе, причем искать усердно, с целью отомстить за унижение. Поэтому, несмотря на то, что Эмильенна нуждалась в лекаре и постели, Арман не решился направиться в ближайший городок или деревню, а напротив, поспешил углубиться в лес.

Эмили, привалившись к плечу своего спутника, молчала и старалась не стонать, но было очевидно, что ее мучает боль. Ламерти, хоть и жалел девушку, но злился на нее, а потому тоже молчал какое-то время, но в конце концов, безмолвие ему наскучило.

– Где вы научились фехтовать? – неожиданно обратился он к Эмильенне.

– Мой кузен – Франсуа, сын Лонтиньяков, учился у метра Жоффруа Дювье, а я наблюдала за уроками.

– Хотите сказать, что научились так владеть шпагой просто созерцая тренировки? Ни за что не поверю!

– И правильно сделаете, – кивнула Эмильенна. – Я скоро поняла, что просто смотреть нет смысла, а потому попросила метра Жоффруа, чтобы он учил и меня. Конечно, он с негодованием отказал, но довольно крупная сумма ( у меня в распоряжении были собственные деньги от родителей) сумела его переубедить. О моих уроках никто не знал, кроме брата и мэтра Дювье. Это была наша с Франсуа тайна. Дядя с тетей никогда бы не поняли и не одобрили подобного вольнодумства. По их мнению, благородной девице не пристало владеть оружием.

– Полностью с ними согласен.

– Вас, как мужчину, уязвляет, что женщина посягнула на вашу извечную прерогативу? – с издевкой спросила Эмильенна.

– Нет, меня бесит, что вы лезете, куда вас не просят! – несмотря на сочувствие к раненой девушке, Арман решил высказать все, что думает о ее поведении. – Вам мало было заставить меня вмешаться в то, что нас не касалось, ради какой-то деревенской девки… Нет, вы решили еще и лично сыграть роль в этой пьесе! Какого черта вы туда вообще сунулись?

– Было бы лучше, если бы этот мерзавец использовал меня для того, чтобы шантажировать вас, как предлагал его приятель? – девушка повернулась, чтобы взглянуть на реакцию собеседника, но при движении резкая боль в поврежденном плече заставила ее вскрикнуть.

– Было бы лучше, если бы вы не дожидались этого, как агнец, приговоренный к закланию, – проворчал Арман. – И прекратите вертеться, пока я не перевязал вам руку!

– А вы собираетесь ее перевязывать? – поинтересовалась Эмильенна. – И как далеко я бы по-вашему ушла? Да и вообще, после вашего «урока» у меня нет желания разгуливать в одиночестве, где бы то ни было…

Ламерти нечего было на это возразить, поскольку доводы его спутницы были довольно логичны. Тут, очень кстати, он заметил маленький лесной ручей и решил остановиться, чтобы, как обещал, заняться раной Эмили. Естественно, у него в распоряжении не было ни инструментов, ни бинтов, ни лекарств, не говоря уже о том, что в медицине Арман ничего не смыслил. Однако он был убежден, что любой мужчина способен справится с подобной раной.

Усадив Эмильенну на расстеленный плащ, он приступил к делу.

– Будет больно – кричите! Не надо строить из себя спартанца или мученицу, – Ламерти обратил внимание на то, что девушка закусила губу, предчувствуя, что врачевание может оказаться не менее болезненным, чем ранение.

Арман поднял безвольно висящую левую руку Эмили и осмотрел ее. По-хорошему, следовало бы распустить шнуровку на корсаже и спустить платье с плеча, но, щадя стыдливость невесты, молодой человек поступил иначе. Он, стараясь действовать как можно осторожнее, обрезал у основания рукав, тем более, что ткань все равно была вспорота шпагой и пропиталась кровью так, что прилипла к коже. Отделение присохшей материи от раны было самым сложным для неумелого лекаря и самым болезненным для раненой. После этого Ламерти, как умел, промыл рану и заодно стер кровь, которой были испачканы обе руки девушки. Бинтовать плечо было нечем, и Арману пришлось обрезать второй рукав платья Эмильенны, чтобы использовать его в качестве материала для перевязки. Затем он достал из сумки плащ и закутал им плечи обессиленной и дрожащей Эмили, которая так и не позволила себе ни застонать, ни вскрикнуть во время всей процедуры.

−