Арман более чем щедро оплатил услуги доктора, про себя отметив, что скотина Ричард умудрился-таки найти лучшего врача из возможных. До того как попрощаться, Ламерти решил поинтересоваться именем того, кому был обязан.

– Эдвард Хоннингтон, к вашим услугам, – запоздало представился тот. После этого он дал подробные указания по уходу за больной и оставил необходимые лекарства.

– Девица еще часа три, а возможно и дольше, будет без сознания. Ее хорошо бы перевезти в приличную гостиницу, условия здесь не подходящие, но в течение нескольких суток она вряд ли перенесет дорогу, потому постарайтесь устроить вашу невесту здесь со всем возможным комфортом. С каждым прожитым часом надежда на благополучный исход будет возрастать. В ближайшие дни, я мало чем смогу ей помочь, все от меня зависящее, я сделал. Если же она, с Божьей помощью, останется жива, то, как только устроитесь в городе, пошлите за мной, я оценю ее состояние и назначу дальнейшее лечение, – с этими словами он протянул Арману свою визитную карточку.

Расставшись с врачом, Ламерти подошел к монаху.

– Вы слышали,что сказал мистер Хоннигтон, отец, – Арман нервно щелкал длинными пальцами. Он терпеть не мог выступать в роли просителя, но сейчас у него не было иного выхода. – Девушку нельзя пока трогать с места. Я понимаю, что это храм, и он не предназначен служить лазаретом для раненых, но дело идет о человеческой жизни, и потом я щедро заплачу…

– Не надо, сын мой, – прервал его священнослужитель. – Я не стану брать плату за дело, угодное Господу. Мы обязаны заботиться о ближнем, не ожидая за это награды. Так что уберите деньги. Более того, я верну вам сумму, уплаченную за обряд венчания, ибо он не состоялся.

Проявление подобного бескорыстия в людях всегда настораживало Ламерти и ставило в тупик. В его понимании священники и монахи в плане любви к деньгам были ничуть не лучше мирян. Впрочем, главное, что раб Божий не выгоняет их из церкви, а мотивы, сподвигшие его на это, не так уж важны. Мессы в часовне не служились, а потому присутствие раненой Эмильенны с Арманом не составляло такой уж страшной проблемы, хотя и желательным его тоже вряд ли можно было назвать. Монах, не привлекая к себе внимания, занимался делами до конца дня. Покидая церквушку и отправляясь в близлежащий монастырь, которому эта часовня и принадлежала, он спокойно оставил ключи от храма Ламерти, чем удивил того еще больше. В часовне не было дорогой утвари, картин или статуй, но все же при желании нашлось бы что украсть. Впрочем, раненая девушка и ее жених слишком мало походили на воров.

Арман сидел рядом со спящей Эмильенной, с тревогой вслушиваясь в ее прерывистое дыхание, боясь, что любой вздох может оказаться последним. Давно уже стемнело. Свечи имелись в достатке, но молодой человек зажег в ризнице всего одну. Оторвав на миг глаза от лица Эмили, Ламерти уперся взглядом в изображение Христа, висевшее на противоположной стене. И неожиданно для самого себя, чуть ли не впервые в жизни, Арман ощутил потребность в молитве.

– Не отнимай ее у меня! – горячо обратился он к Господу, взирающему на него с полотна.

Спаситель в окружении учеников выглядел спокойным, добрым и мудрым – одним словом слишком благостным для настроения, в котором пребывал Ламерти. Молодой человек решился оставить Эмильенну и вышел из ризницы в основное помещение капеллы. С фрески под куполом на Армана взирал Иисус – величественный и грозный, тот что «придет во славе судить живых и мертвых». Именно перед этим ликом Ламерти, смирив свою гордость, пал на колени и стал истово молиться. Его обращение к Богу отнюдь не было исполнено кротости и смирения. Он скорее требовал и торговался, чем просил, но все же, самим фактом молитвы, признавал не только существование Господа, но и Его право вершить судьбы людские.

– Я знаю, что не достоин просить у Тебя чего бы то ни было. Я жил без Тебя, нарушал все Твои заповеди, хотя большую часть из них даже не знаю или не помню. Ты вправе мстить мне. Мне, но не ей! Если она умрет, а я все равно попаду в ад, то какой тогда смысл во всем? Зачем мы встретились? Зачем я полюбил ее? Зачем она полюбила меня?

Господь безмолвствовал, строго взирая сверху на распростертого перед Ним человека. Ночная церковь была исполнена какой-то возвышенной таинственности. Темноту разбавлял лунный свет, лившийся из окон под сводами часовни. Несколько серебристых лучей скрещивались, освещая коленопреклоненную фигуру на полу.

– Чего ты хочешь от меня? Какую цену я должен заплатить за ее жизнь? Прошлого не изменить, грехов не стереть, я даже не могу в них искренне раскаяться. И я не стану врать, обещая стать образцом добродетели. Но если оставишь ее со мной, я буду жить для нее и так, как она захочет. Разве этого мало? Она – Твой ангел, и я предаю себя под власть и руководство этого ангела. И если ей захочется, чтобы я заслужил рай, я его заслужу! Пожалуйста! Я никогда ничего не просил и больше не попрошу. Только не разлучай нас!

Иисус, как и следовало ожидать, не ответил Арману, вместо этого воцарившуюся тишину нарушил слабый голосок Эмили, прошептавшей его имя.

Глава пятьдесят восьмая.


– Арман, – открыв глаза, Эмильенна первым делом позвала Ламерти.

Тот мгновенно оказался рядом с любимой.

– Как ты, любовь моя? – он взял ее ладонь в руки, осыпая поцелуями.

– Жива, – в голосе девушки, казалось, было больше удивления, чем радости. – Только больно очень, – пожаловалась она.

– Тогда тебе не стоит говорить, – предостерег ее Арман.

– Да мне даже дышать больно, – призналась Эмили. – Хотя я должна быть благодарна Господу за то, что вообще еще дышу.

Ламерти в этот момент тоже испытал благодарность Господу, чего раньше с ним никогда не случалось.

Утром вернулся давешний монах в сопровождении другого брата. Оказавший накануне столько услуг молодым людям, служитель храма, вновь проявил трогательную заботу о них, принеся им поесть. Арман уже много часов не думал о еде, но теперь, когда надежда стала понемногу вытеснять ужас из его сознания, он оценил по достоинству незамысловатое угощение – свежий хлеб, сыр и копченое мясо. Больной Эмильенне принесли легкий овощной отвар и печеное яблоко с медом.

– Это брат Ансельм, – представил монах своего товарища. – Он немного смыслит в медицине и потому может быть полезен.

Брат Ансельм не тронул бинтов, туго стягивающих рану девушки, он лишь прикоснулся к ее лбу, чтобы оценить, нет ли жара и пощупал пульс. Затем он достал из котомки бутыль с какой-то настойкой, обладающей болеутоляющим и успокаивающим свойством.

– Это снадобье само по себе не лечит, но облегчает страдания и помогает восстановить силы, – объяснил монах.

– Да благословит вас Господь, почтенные братья, – с чувством произнесла Эмильенна. – Я не знаю, как отблагодарить вас за заботу.

– Для нас нет большей благодарности, чем видеть вас живой и улыбающейся, – любезно ответил служитель капеллы, назвавшийся отцом Бертраном.

Ламерти же, хоть и испытывал к монахам признательность, подозревал, что все их усилия, прилагаемые к скорейшему выздоровлению раненой, кроме христианской заботы о ближнем, имели также целью побыстрее выпроводить не слишком уместных гостей из храма Божьего. Не будучи мастером выражать благодарность в словах, Арман твердо решил в денежной форме возместить хлопоты, доставленные ими служителям храма.

Эмили приняла лекарство и вскоре заснула. Очевидно, настойка содержала в своем составе снотворные компоненты. На протяжении всего дня и ночи, Эмили по большей части спала, что вполне устраивало Армана, так как сон помогал раненой восстанавливать силы, кроме того, она не чувствовала боли. Час проходил за часом, страх постепенно сменялся надеждой, надежда – уверенностью. Эмильенна, хоть и жаловалась на боль, но чувствовала себя лучше, а потому на следующий день Ламерти решился перевезти больную в город, где можно было обеспечить куда более подходящие условия для ее выздоровления и, кроме того, не чувствовать себя обязанными монахам.

Чтобы нанять экипаж Арману пришлось отлучиться, оставив спящую девушку на попечении отца Бертрана. И вот наконец наступил момент прощания. Эмильенна, несмотря на то, что слова давались ей с трудом, рассыпалась в благодарностях и благословениях, Арман же, перенеся девушку в экипаж, ненадолго вернулся в часовню.

– Отец, – обратился он к монаху. – Я помню, что вы отказались от денег и все же настаиваю, чтобы вы приняли их, – во избежание возражений, он не дал вставить отцу Бертрану ни слова и продолжал. – Я даю эти деньги не в качестве платы за услугу. Воспринимайте их как дар или пожертвование на богоугодные нужды. Потратьте эту сумму на ремонт капеллы или закажите новую статую, или распорядитесь иным способом.

– Что ж, сын мой, – кивнул священнослужитель, принимая деньги. – От такого дара я не вправе отказаться. Да хранит Господь вас и вашу невесту. Если вам будет угодно, после ее выздоровления, возвращайтесь сюда, и я вас обвенчаю, как и было условлено до всех этих печальных событий.

Дорогу от церкви до города, хоть и довольно короткую, Эмильенна перенесла плохо, и ей стало хуже. Как только они устроились в гостинице, Арман послал за доктором Хоннингтоном. Доктор, осмотрев больную, не нашел оснований для серьезных опасений, напротив, отметил, что девушка идет на поправку и теперь можно почти с уверенностью сказать, что ее жизнь вне опасности. Приличные условия содержания и забота рано или поздно сделают свое дело, и больная полностью оправится, хотя заранее сложно предсказать, какой для этого понадобится срок.