Отрицательно качаю головой.

— Хорошо, понял, я подожду еще немного. Как насчет выпить чего-нибудь в соседнем баре и заодно поговорить о нашей общей знакомой и моем деловом предложении? Уверен, тебе будет очень интересно узнать некоторые детали.

— Как насчет того, что ты свалишь отсюда на*уй?

— Однако, видимо, неважный из тебя писатель, словарный запас до смешного убог. Без мата ни одной сформулированной мысли.

— А когда и он заканчивается, в дело идут кулаки. Так что… — дальше цензура, милый мой читатель.

— Да, яркая девочка, вижу, что зацепила, пасешь ее сидишь. И я даже знаю чем: она порочная. Вроде бы вся из себя правильная, но вместе с тем — чертовка, жрица. Сам повелся однажды, до сих пор забыть не могу. Наплевал даже, что ребенок передо мной и посадить могут, все мысли она мне спутала. И тебя, вижу, Озерский, из семьи уводит. Про жену совсем не вспоминаешь? Она у тебя тоже очень ничего.

Я откладываю ноут и рывком поднимаюсь, он с небывалой прытью бросается к выходу, ого. Плохой у тебя вкус, Вероника. Когда выбегаю из здания следом, он уже в машине. Курю, наблюдая, как автомобиль удаляется. Еще раз увижу, точно прибью гада.

Привет, блог.

Вот так — покупаешь квартиру, обставляешь ее, приводишь женщину, а потом сваливаешь в съемную нищебродскую хату, и еще переживаешь, как бы кто не узнал, опасаясь общественного порицания и презрения. На трезвую голову все это воспринимается даже забавно.

«Егор, к нам на завтрак приедут родители и фотограф, планируется фотосессия для журнала, мне по работе нужно. Приедь, пожалуйста, ночевать. Это важно». Ни одной ошибки, вау. Интересно, кто ей исправляет сообщения? А не должно ли мне быть пофиг?

Помню время, когда мы только начинали встречаться и почему-то находились в постоянных разъездах. Строчили друг другу пошлые смс-ки без остановки. Это было клево, но… Боже, до чего же ужасно быть гуманитарием… Представьте себе жаркий момент. Мы не виделись несколько дней. Я ей пишу, что бы с ней сделал, Ксюша охотно отвечает. Шлет фотки, у меня, ясное дело, стояк. Я комментирую, снова пишу, она отвечает, а я молчу. Она продолжает: «у тебя аразм?» Маразм, мать его! Я молчу, потому что хохочу, как ненормальный, над ошибками, которых она допускает по три штуки в слове. «Ты хочиш меня ещо рас?» Блин, лучше шли фото. Просто фото…

В первый раз мы поссорились, потому что она, заполняя какие-то бумаги, написала Егор Дмитреевич Озерксий. Рявкнул, что стыдно не знать, как пишется имя мужа. Как она обиделась! Небеса упали на землю, прямиком на мою грешную голову. Я месяц вымаливал прощения, спустил полмашины на безделушки. Простила. Почему-то в тот момент мне казалось, что орфографическая ошибка в моем имени — это высшая степень неуважения. Каким же наивным идиотом я тогда был, думаю сейчас, глядя на женушку, вынашивающую потомство какому-то другому мужику.

Завтрак проходит более-менее нормально, не считая нескольких глупых ситуаций. Когда наши отцы встречаются в неформальной обстановке, они начинают обсуждать другие каналы и сериалы, спорят иногда до крика и драки, каждый стоит на своем. Они неплохие друзья, мой отец — не обделенный регалиями актер театра и кино, Ксюшин — продюсер, сам Бог велел ладить.

Беременность Ксюше идет, она стала… мягче, нежнее. В розовом легком платье, расклешенном от груди, практически без косметики и украшений, она выглядит естественной и счастливой. Мы сидим рядом, создаем видимость идеальной семьи под одобрительные взгляды остальных родственников. Санни мрачный. Как бы он не сдулся и честно не сознался в измене Лесе, которая сидит рядом, не понимая, что случилось. Леся немного младше нас с Колей, она милая и положительная во всех отношениях девушка. Поглядывает на меня раздраженно, будто подозревает меня в чем-то нехорошем. О том, что я больше не живу дома, она вряд ли знает — вся соль в оттягивании развода в том, чтобы никто не знал. Если Ксюша сознается, мне больше нечего будет ждать.

Разумеется, не обошлось без репортера — какие могут быть фотографии для журнала без интервью. Ксюшу буквально заваливают вопросами о ее бизнесе, семейной жизни, которая — по рассказам Маленькой Санни — потрясающая. Сам себе завидую, сидя рядом с женой.

То, что мы делаем — для даже таких, слегка публичных семей, как наши — норма.

В какой-то момент Санни не выдерживает, поднимается и уходит на балкон, позвав с собой Лесю. Болван впечатлительный!

Извинившись перед женщинами, перебиваю их и спешу на балкон, где уединилась сладкая парочка. Хватаю Санни за плечо:

— На два слова, — говорю, кивая на дверь.

— Егор, мы вообще-то заняты, — грозно упирает кулачки в бока Леся. — Подожди пару минут.

— Это срочно. Пошли! — тяну друга за собой. — Я покурю, постоишь-подышишь.

А потом на улице я зажигаю сигарету и начинаю:

— Ты че творишь? Она тебя бросит.

— Как ты догадался?

— У тебя на роже написано, будто ты недостоин находиться среди всех цветов, что накупила Ксюха к сегодняшнему дню.

— Я пытаюсь забыть! Но… меня это гнетет! Что мне делать, Озер?! Не могу я молчать. Ты бы смог, вот скажи? — а потом сам же добавляет. — Не кому-то, а Ксюше врать?

Раньше — нет, не мог. Теперь… фиг знает, она не спрашивает. Спросила бы прямо, прямо бы ответил. Он прав, некоторым женщинам почему-то врать совсем не хочется.

— Ты разрушишь свое счастье. Это случайность, брат. Просто дурь. Ты ведь ее любишь до ус*ачки, а она уйдет. Ну представь, уйдет от тебя. Еще и отомстить захочет, найдет себе трахаля.

— Блин. Ну что за трындец!

— Вот на минуту представь, она будет с каким-нибудь ублюдком. Знаю, у людей, что постоянно получают в табло, с фантазией слабовато, но уж как-нибудь постарайся. Нарисуй в своем воображении, что он с ней будет делать. Тебя не спросив. Под ее разрешение. И не факт, что ей еще понравится. А ты уже не заступишься, потому что ты будешь пройденным этапом. Дураком, который научил, что мужики — козлы. Леся — умненькая девочка, она учится на ошибках. Ты хочешь стать ошибкой?

— Не хочу.

— Я недавно познакомился с девушкой, она тоже умненькая, как Леся.

— Что за девушка?

— Соседка. Разговорились по-дружески, ее тоже один мужик научил уже… папаша ее. Такая броня, не пробиться. Слушай, Санни, не убивай Лесю правдой. Не перекладывай это на нее.

— Я практически уверен, что она меня простит.

— Тогда какого хера вообще это делать?! Живи так, будто она тебя уже простила, и прости сам себя. Все, забудь. Иди и обними ее. Это было не с тобой, а с кокаиновым Санни, которого мы больше на наши вечеринки звать не будем, — я треплю кабана по волосам, как в детстве,

он отклоняет голову и улыбается. — Пошел ты!

— Сам пошел!

— Ты прав. Егор, черт, как ты вовремя.

— Мальчики! Егор, Коля, пора! — кричит с балкона мама.

Дальше мы фотографируемся всей нашей большой семьей, только Регины не хватает, моей сестренки, которая больше пятнадцати лет живет в Вашингтоне. А так — все в сборе. Хозяева утра — мы с Ксюшей, поэтому нас ставят в центр.

— Егор, блин, ну обними ее! Позируй хоть немного, — ругается отец. — Ты фиговый актер, но не настолько же. Или все еще хуже, чем я думал, — сокрушается. Вечная проблема отцов и детей. Кто-то вообще в этом мире дружит с родителями? Научите, а?

— Дима, прекрати, — шикает на него мать.

— А что я сказал? Обними ее хоть! Твоя фотосессия, вы детям эти карточки показывать будете, а ты стоишь, будто не папаша, а мимо проходил. Ксюха, как он умудрился тебе ляльку вообще заделать с таким уровнем тестостерона?! — смеется. Долго время у меня был вполне адекватный отец, но все изменилось после цифры шестьдесят, примерно в это время он заимел серьезные проблемы с потенцией, все это усугубилось начинающимся маразмом, и вылилось в то, что отныне ему интересно говорить только о сексе. Любую тему папа переводит в сторону потрахушек, причем его совершенно не смущает, кто находится рядом. Поначалу это настораживало, но затем все привыкли. Он даже на работе ставит условие, что не станет сниматься в сериале, если по сценарию не выпадет эротической сцены с какой- нибудь красоткой, лучше помоложе.

Наверное, в старости, если доживу, я буду таким же озабоченным гадом.

— С тех пор, как я в положении, Егора не узнать. Сама сдержанность и спокойствие.

— Ну и зря, беременность — самое время ублажать друг друга без всяких резинок. Вот когда Мария носила Егора…

— Дима! — шикает мама. Репортер улыбается слегка удивленно.

Обнимаю жену, Ксюша светится от счастья. Целует меня в щеку, стискивает мою руку. Обдумываю ее поведение и не могу поверить, что унизивший меня настолько человек способен вести себя абсолютно естественно. Нет, я хоть и «фиговый», но все же актер и учился этому несколько лет, а она-то… Вон у Санни на лице написано, что он скотина. Леся, кстати, что-то подозревает, на «памятных карточках» она тоже будет невеселой.

Только молчи, друг, иначе это будет ваше последнее совместное фото.

Ксюша кладет мою руку себе на животик, и я чувствую, как мальчик пинается, невольно улыбаюсь, и фотограф успевает сделать несколько снимков.

— Это он ручками или ножками? — спрашиваю шепотом.

— Ножками, конечно. Ручки еще совсем малюсенькие, в них нет столько силы, — отвечает мне Ксюша с придыханием, порозовев от удовольствия. Ну а что я, мне не суждено когда-либо почувствовать ладонью, как тренируется в утробе матери мой родной ребенок, но мне же интересно. Это действительно невероятно. Магия. Он еще не родился, а уже живой. Вовсю показывает, что он там есть, старается, развивается изо всех сил. Не знает пока зачем, но учится управлять своим телом.

Толчки смещаются чуть в сторону, вся тяга к мазохизму, которая только есть во мне, бьет по мозгам и заставляет вести ладонью за ними, чтобы продолжать чувствовать. Мне это нравится. Честно. Я не лицемерю сейчас. Чтобы испытать такое, можно пойти на многое, в том числе согласиться на донора, хотя решиться на помощь в таком щепетильном вопросе чужого ублюдочного мужика… я вам честно скажу, очень непросто. Когда врач увидел мою потерянную физиономию — как бы невзначай, чтобы поддержать, упомянул о такой возможности. Дескать, об этом не говорят, но не зря процедура так востребована. Хотите знать мою реакцию?