Александра Салиева - Притворись моей

Мужчина прищуривается. Не сразу, но реагирует, нехотя идёт следом, предварительно извинившись перед тем, с кем разговаривал последним. Уходим мы не так уж и далеко. Я выбираю первый укромный уголок, за одной из обвитых лентами колонн. Не опасаюсь, что нас услышат, на сцене снова играет живая музыка, перекрывающая гул многочисленных голосов.

– Что она здесь делает? – требую сходу, едва мы скрываемся от общего обзора.

На мгновение кажется, что он не поймёт, о чём я. А потом, когда я поясню, вполне возможно – заверит, что ничего не знает о её присутствии.

И тогда станет чуточку легче.

Но всё не так.

– Ты об Оливии? – всего лишь уточняет, но моей реакции не ждёт. – Она – лицо фонда, связана с программой пятилетним контрактом, – выдаёт бесцветно. – Не может не присутствовать.

Предел моего негодования – бесконечность.

– То есть, ты знал, что она будет здесь в любом случае? – бросаю встречно, не скрывая обвинительных ноток в тоне. – Знал, – уже не спрашиваю, отвечаю вместо него. – Знал. И притащил меня сюда. Чтоб она увидела. Чтоб они все увидели… Это, – морщусь, выставив перед собой руку с подаренным кольцом.

И он, и я оба знаем, что я права. Он и не отрицает. А мне не нужны оправдания. Ведь между нами на самом деле нет ничего, только сделка, требующая определённых рамок поведения. Жаль, я забываюсь, вспоминаю о сделке только в последние моменты. От того и горько, противно.

Хоть волком вой.

Когда я успеваю напридумывать себе что-то иное?

Идиотка…

– Филатов, а ты всё-таки та ещё скотина, – произношу дрогнувшим голосом, прежде чем стянуть с пальца кольцо, вручая его истинному хозяину. – И знаешь, я передумала. В нашу сделку совсем не входит пункт о том, чтобы я притворялась ещё и твоей невестой, – заставляю себя беззаботно усмехнуться.

И если всё, что я говорю прежде, Глеб выслушивает всё с тем же каменным лицом, то, как только кольцо оказывается насильно всунуто ему в руку… отойти я не успеваю. Он перехватывает мои пальцы вместе с украшением. Дёргает на себя. Впечатывает болезненно, грубо. Прижимает меня спиной к колонне. Всё. Я в ловушке. Не сбежать.

– Ты уже согласилась. Поздно говорить мне «Нет», Дюмовочка, – отчеканивает, а в золотисто-карих глазах чуть ли не молнии сверкают.

Я знаю, он в бешенстве. Только не пойму никак, с чего бы. Из нас двоих тут меня обманули. Не его. Какой реакции он от меня ждёт? Что я снова изображу покорную овечку? Будто у меня совсем нет гордости.

– Но я говорю. Нет, Филатов. Я понимаю, что «обещать – ещё не значит жениться», но это не значит, что я буду терпеть это твоё дерьмо! – срываюсь в ответ. – Ты мог бы хотя бы меня предупредить! Какого чёрта ты выставляешь меня на всеобщее посмешище? Ещё и мама твоя тут! Нормально познакомить нас не мог?! Подружка твоя бывшая. Чёрт, тут вообще есть кто-нибудь, не из твоего окружения?! Или ты и воспиталку из своего детсада на всякий случай тоже притащил, чтоб уж наверняка на меня все-все-все посмотрели и заценили твой мега-положительный выбор?! Может я вообще ни разу не положительная! Об этом ты не подумал?! И отпусти ты меня уже, наконец, а то я такой скандал закачу, что ты сто пятьсот раз покаешься, что вообще на свет появился!

Всё. Кислород в лёгких заканчивает. А большую часть из того, что я выдаю, не запоминаю вовсе. Да здравствует истерика! Шальное сердце опять колотится, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Мне плохо. Но не в физиологии дело. Я раздавлена. Словно весь мир рушится. А меня погребает под его обломками. Настолько тяжёло ощущаются прикосновения мужчины. Даже после того, как они исчезают. Даже после того, как уходит сам Глеб.

Он не произносит ни слова в своё оправдание. Только одаривает обжигающим злостью взглядом, выплюнув напоследок:

– Дура!

И уходит, да…

Совсем.

Золотые звёзды мерцают в полумраке зала, сплетаясь в хоровод, плывущий то туда, то сюда… С высоты балюстрады, на которую я поднимаюсь, чтобы сбежать ото всех, я могу отчётливо видеть только эти звёзды. Лица людей внизу – мелкие, едва разобрать. Возможно, если бы не слёзы, то я справлялась бы с этой задачей лучше. Но я и не хочу смотреть на них. Как и быть здесь тоже не хочу. Филатов уходит, оставив меня одну, в незнакомом городе, в окружении чужих людей, и я понятия не имею, что мне делать дальше. Никак не покидает ощущение, будто это такая форма наказания за мою провинность. За то, что позволяю себе лишнее, когда высказываю ему всё своё недовольство. При мысли о последнем я снова злюсь. На Глеба, на себя, на весь этот мир, в котором мы вынуждены вот так существовать.

– Укрытие – так себе. Я бы на твоём месте лучше заперлась в одной из туалетных кабинок, – раздаётся сбоку в какой-то момент.

С учётом того, какие мысли меня посещают, закономерно напрягаюсь, обернувшись к подошедшей Вере.

Будто я думаю вслух…

На её лице непроницаемая маска. Но сарказм и колкость в голосе она совсем не скрывает.

– С чего ты взяла, что я прячусь? – выгибаю бровь.

Губы блондинки задевает снисходительная усмешка.

– Я бы на твоём месте, после произошедшего, именно так и поступила, – приближается, останавливается, как и я, у поручня, уставившись вниз, на собравшихся в зале гостей. – Ой, только давай ты сейчас не будешь строить из себя ничего не понимающую дурочку, мол ты не в курсе о чём я вообще! – театрально закатывает глаза с коротким смешком.

Устало вздыхаю.

– И о чём ты?

Да, строю из себя дурочку.

– Только ленивый не заметил то, настолько был зол Глеб, прежде чем он свалил отсюда, – не рассказывает, почти поёт, с торжеством в голосе. – Чем ты его так взбесила? – добавляет заинтересованно.

Не менее заинтересованно она концентрирует своё внимание на кольце – подарке Филатова-младшего. Я так и не надеваю его обратно, сдавливаю между указательным и большим пальцем левой руки.

– Ох, неужели передумала?

Лениво пожимаю плечом.

Не хочу с ней разговаривать. Тем более об этом. И ни с кем другим тоже не хочу.

Но когда моё мнение кого-либо особо интересовало?

– Или само кольцо не понравилось?

– Разве может не нравиться кольцо, стоимостью почти в сорок миллионов долларов? – раздаётся ещё один голос, с другой стороны, тоже женский.

Его я слышу впервые. Но глубокие бархатные нотки позволяют сразу догадаться о том, кому он может принадлежать. И я права. Остановившаяся по другую сторону от меня бывшая подружка Глеба рассматривает ювелирное изделие с неменьшим интересом, нежели Вера.

Чувствую себя кроликом, которого окружает стая голодных лис. Теперь не просто злюсь на Филатова, начинаю его ненавидеть…

– Ну, это ты привыкла измерять ценность вещей в эквиваленте рыночной стоимости, а Варя у нас не такая, – ехидничает Вера на слова Оливии.

Та с нескрываемым интересом разглядывает уже меня саму. Всего секунду. Потом жмурится, будто сбрасывает какое-то оцепенение, шагает мне навстречу, приблизившись вплотную, и протягивает руку в знак приветствия.

– Я – Ол… – начинает представляться она.

– Я знаю, кто ты, – не принимаю жест.

Грубо?

Ещё как!

Но мне плевать.

Похоже, заражаюсь от Глеба…

А кольцо я всё-таки надеваю.

Оправдываю себя тем, что не хочу давать новых поводов для развлечения местной публике. Потерять столь дорогую вещицу тоже не хочется. Лучше заново всучу её хозяину при повторно подвернувшейся возможности. Если получится. А то в первый раз не получилось.

– О! Даже так, – хмыкает на мою реакцию Оливия.

Только теперь отмечаю про себя, что девушка безупречно владеет русским, без малейшего акцента.

– Вполне закономерно, если учесть, что ты оклеветала Глеба и собираешься отжать из их будущего семейного бюджета куда большее, нежели колечко на её дивном пальчике, – и на этот раз отвечает вместо меня Вера.

И если я сама банально давлюсь кислородом от такого заявления, будучи немного в шоке от столь категоричного подтекста, то третья из нас мгновенно мрачнеет, её ладони сжимаются в кулаки.

– Считаешь, мне нужны только его деньги? Да что ты знаешь обо мне? – злобно прищуривается. – Все деньги мира не искупят то, что её будущий супруг, – буквально выплёвывает, махнув в мою сторону, – сделал мне! – тоже задыхается, но уже от возмущения. – Я чуть не умерла в ту ночь! Меня пришлось перекраивать заново, чтобы остановить внутреннее кровотечение. На мне живого места не осталось. Двести сорок три шва! Хоть одна из вас вообще представляет, каково это, истекать кровью, ничего не видя перед собой, буквально на ощупь идя вперёд бесчётное количество минут, снова и снова умирая от боли? – теперь в её взгляде сверкает чистейшее презрение. – Деньги, говоришь? На хрен мне не сдались его деньги. Я лишь хочу, чтобы он заплатил хоть какую-то компенсацию за то, что сделал со мной и моей жизнью… – последнее звучит куда тише, её голос срывается.

И если поначалу я решаю, что связано с эмоциями, пробуждёнными тем, о чём она говорит, то оказывается, на самом деле:

– С учётом того, сколько героина в тебе было в ту ночь, не думаю, что было так уж и невыносимо больно, – звучит холодно и отчуждённо от… матери Глеба.

Если бы речь шла не о сыне Филатовой, подумала бы, что ей вообще всё равно на тему разговора, просто не удержалась от едкого комментария.

Бьёт в самое сердце цели…

Бледное лицо Оливии становится похоже на белое полотно. Девушка застывает. Словно в один миг вся жизнь покидает её. Не дышит вовсе.

– Разве я не права? – добавляет лениво… чёрт, я даже понятия не имею, как её зовут! – Экспертиза ведь показала, что это был именно героин? – уточняет женщина, хотя наверняка никакой ответ ей не нужен, скорее добивает свою жертву. – Говорят, героин помогает справиться даже с хроническими болями, так что там страдать с парой ушибов, которые ты получила, возможно, как раз потому, что нанюхалась всякой дряни, а потом тебя понесло на ночь глядя неизвестно куда? Может ты вообще с лестницы свалилась и «удачно позабыла» этот нюанс своей жизни, решив в итоге свалить все свои беды на моего сына? Надо же найти того, кто компенсирует пластические операции на твою не такую уж и хорошенькую мордашку, раз уж привычные способы искать себе спонсоров больше не срабатывают, – откровенно насмехается в довершение.