Александра Салиева - Притворись моей

– Скажешь мне это ещё раз, когда рядом буду, – нарушает нашу тишину Глеб первым, – не по телефону.

И столько предвкушения я разбираю…

– Не. И не надейся. Только после тебя, – улыбаюсь непонятно чему, в очередной раз сместив взгляд к зеркалу заднего вида.

Пикап не видно. Объездная тем временем сужается, разметка и знаки свидетельствуют о съезде, ведущем на городские улицы.

– Я почти доехала, – предупреждаю.

– И мне недалеко осталось, – отзывается Глеб, выдерживает небольшую паузу, а последующее звучит с вкрадчивой осторожностью: – Варя… – на этом всё обрывается.

Потому что мой телефон позорно вырубается!

Из-за севшей батареи.

– Дерьмо, – вздыхаю обречённо, сворачивая на съезд.

Пикап так и не показывается. Позволяю себе сбавить скорость почти в три раза. Обогнав несколько грузовиков, преодолеваю оставшуюся часть объездной уже спокойно, подумывая о том, что, кажется, всё окончательно обходится, и можно было бы порыться в сумке в поисках портативного аккумулятора для своего гаджета, чтобы вернуть связь с Глебом. Не сразу решаюсь. Только когда показываются первые высотки, а я вынуждена остановить автомобиль перед красным сигналом светофора. И это моя вторая за сегодняшний день ошибка. Возможно, я упускаю из виду появление злосчастного пикапа с психом-водителем из-за тех самых грузовиков, что позади. А может он просто умело прячется и выжидает, раз теперь в курсе, что в скорости ему со мной не состязаться. В любом случае, рассуждать уже бессмысленно. Пикап выворачивает, подрывается прямо по встречной аккурат в тот момент, когда я подсоединяю кабель-провод к разъёму телефона. И слишком поздно реагирую. Да и светофор до сих пор красный.

Скрежет железа на этот раз куда громче…

Как и сильнее толчок, которым Bugatti Veyron сносит вправо.

Ремень тоже не спасает. Ведь я отстёгиваю его ещё в тот момент, когда тянусь к сумке и её содержимому.

Не запоминаю, обо что именно я ударяюсь плечом и головой. Мир перед глазами плывёт и меркнет в считанные мгновения. В сознании усваивается лишь резкое торможение ещё одной машины. Ярко-красный Ferrari – слишком приметный, чтобы не заметить.

А дальше…

Кромешная темнота.

Густая вязкая темнота – капкан в моей голове. Выбраться можно лишь через боль. Но я выбираюсь. Ориентир – тепло чужих пальцев, ласково ведущих по внешней стороне моей ладони. Нет. Не чужих. Таких же родных, как свои собственные. С трудом, но открываю глаза. Стараюсь улыбнуться. Всё вокруг – преимущественно белое: потолок, стены, пол, даже мебель… как и халат, накинутый на плечи Глеба.

– Проснулась, – шумно выдыхает Филатов с видимым облегчением.

Он сидит совсем рядом, на стуле с высокой спинкой, придвинутом рядом с кроватью, на которой я непонятно когда и каким образом оказываюсь.

– А что, не должна была? – улыбаюсь снова.

Не отвечает. Его рука сдавливает мою крепче. Сам и вовсе склоняется, уткнувшись лбом в наши ладони.

– Ты меня до чёртиков напугала, Дюймовочка, – шепчет почти неразличимо.

Впрочем, проявление слабости – мимолётное обстоятельство.

– Где-нибудь болит? – резко разгибается, придирчиво вглядывается в моё лицо.

– Нет, – отзываюсь также тихо.

Правда, почти не болит больше. Разве что слегка пульсирует в висках, как монотонный стук молотков.

– Хорошо, – определённо врёт.

Просто потому, что совсем не выглядит, будто действительно видит хоть что-то хорошее. Слишком много напряжения в его неестественно прямой осанке.

– Мне тоже было страшно, – признаюсь, надеясь таким образом смягчить пронизывающую его эмоцию.

Тщетно.

– Больше без сопровождения никуда не выйдешь, – произносит ультиматумом, хмуро и жёстко.

Мысленно закатываю глаза.

– Это ты у нас миллиардер, за твоей тачкой гнались. Не во мне ведь дело, – произношу деланно спокойно.

Сковывающее его напряжение никуда не девается. Слышится хруст суставов сжимаемого кулака.

Сдаётся мне, не согласен.

Но аргументов по этому поводу не слышу.

Доносится короткий стук в дверь, а затем в палату входит Юрий. Одет – как всегда безупречно, в строгий костюм, с идеально повязанным чёрным галстуком, на губах расползается приветливая улыбка. Только пластырь у виска – явная несостыковка в привычном моему восприятию образе.

– Доброго дня, Варвара Андреевна, – кивает он.

– Добрый, – отзываюсь, при упоминании времени суток внутренне выдыхая в облегчении, ведь вряд ли я тут нахожусь целые сутки. – А что с вами случилось? – не могу не спросить.

– Ты с ним случилась, – мрачно отзывается Глеб, так и не успокоившись.

Чего?

– Неосторожность, – поправляет его охранник. – Я в порядке. Спасибо, – благодарит непонятно за что. – Можно вас на минуту? – а это уже не мне, Глебу.

То, что между этими двумя грядёт обсуждение чего-то, что мне слышать совершенно точно не положено – напрягает. Но не настолько, как…

– Тоже очнулся? – поднимается на ноги Филатов.

– Нет, конечно, – отрицательно качает головой Прохоров.

– Кто очнулся? – хватаюсь за нить информации. – Водитель пикапа? – тоже поднимаюсь, спуская ступни с кровати. – Вы узнали, кто он такой? Почему это сделал? – откидывая прикрывающую меня простынь.

На мне – больничная рубашка в мелкий синий ромбик, длиной ниже колена, а вот ноги – босые, тапочек не нахожу. К тому же:

– Куда? – моментально реагирует Глеб, разворачиваясь.

Явно собирается уложить обратно на подушки.

– Со мной всё нормально, – протестую, выставив ладонь перед собой, чтоб не подходил близко. – Что с водителем пикапа? – возвращаюсь к насущному.

Не у Филатова спрашиваю. У Юрия. Пока он такой разговорчивый. От наследника «Галеон», понятное дело, ни черта не добьёшься.

– Да нормально всё с ним. В коме он, – пожимает плечами охранник. – Отдыхает.

– Так сильно ударился? – округляю глаза.

Точно псих!

Меня угробить собирался, а в итоге сам себя чуть не убил. На мне-то практически ни царапины.

– Ага. Сильно. Головой, в основном. Об асфальт. Раз пять или шесть. А может больше… – задумывается мужчина, игнорируя суровый взгляд своего работодателя.

Сложить два плюс два – не сложно.

– Глеб! – забываю об останавливающем жесте, сама же сокращаю оставшуюся между нами дистанцию. – Тебе одного судебного разбирательства мало что ли? – возмущаюсь. – Давай к нему ещё и угон и тяжкие телесные прибавим, как нет-то! – демонстративно фыркаю. – Ты в своём уме вообще?!

Последний вопрос – определённо риторический. Не услышан. Впрочем, всё остальное тоже проигнорировано. Филатов – непроницаемая маска равнодушия. Подхватывает на руки, запихивает обратно на кровать.

– Пол холодный. Замёрзнешь. Заболеешь.

Тон – бескомпромиссный. Взор – исполнен решимости. Рот я открываю, то так ни слова не произношу в качестве возражения, стоит ему лишь приподнять бровь.

– Одежду хотя бы принесёшь? – вздыхаю обречённо.

– Принесу, – ухмыляется Филатов, заново направившись на выход вместе с Прохоровым. – Когда выпишут тебя, тогда и принесу, – добавляет, прежде чем переступить порог.

– Ну, знаешь ли!

Ответом мне служит захлопнувшаяся за ним дверь. А про выписку – это он вовремя вспоминает. Я же больницы терпеть не могу. Да и ничего хорошего от длительного пребывания здесь мне не светит. Руки целы, ноги тоже, ничего не болит, только мигрень, да и та – не настолько жуткая, чтоб из-за неё тут оставаться.

Пора валить отсюда!

О том и думаю, пока жду возвращения Глеба.

А он всё не возвращается и не возвращается.

Хотя всего минуту кое-кто обещал!

Как итог, снова встаю с кровати, ищу тапочки. Не нахожу. Решаюсь хотя бы выглянуть в коридор, посмотреть, куда запропастился наследник «Галеон».

Пол действительно холодный. Но это для меня никакое не препятствие. Ставлю ментальную галочку напротив пункта: «Не тошнит, не укачивает, иду ровно, а значит к выписке готова», и аккуратно приоткрываю дверь, застревая на границе порога. Идти дальше нет никакой необходимости. Замечаю Глеба, беседующего с мужчиной средних лет в синей медицинской униформе. Так и застываю, едва:

– …срок беременности – чуть больше недели. Учитывая текущие показатели, на данный момент Варвара Андреевна стабильна, но всё же я бы рекомендовал уже сейчас задуматься о том, чтобы убрать плод. Я понимаю, решение сложное. Но риск слишком велик. Не затягивайте. В итоге вы можете потерять и маму, и малыша. Если желаете, направлю вас на дополнительную консультацию, – с сочувствующими нотками проговаривает доктор.

На его лице отпечатывается чистейшее сожаление. Оно же оседает в моей груди тяжёлым осадком, мешая дышать. А вот Глеб… Он вообще никак не реагирует. Смотрит на врача пустым невидящим взглядом, словно и не на него, а мимо, куда-то намного дальше, за пределы стен. Молчит. Даже после того, как собеседник скомкано раскланивается и спешит куда-то дальше по коридору.

Наступившая тишина – мой личный ад.

Не выдержу.

Слишком рано. Совсем не готова. Понятия не имею, что с этим делать. Как встретить последствия. И расплатиться за свой неумолимый грех. Разве что…

– Я не буду делать аборт, – произношу совсем тихо.

Наследник «Галеон» разворачивается в мою сторону медленно, заторможенно, неохотно. Смотрит точно так же, как на сообщившего новость. Словно и не узнаёт вовсе. Но то длится едва ли секунды две. В золотисто-карем взоре за считанное мгновение вспыхивает что-то совсем-совсем тёмное, полное необъятной ярости, будто какой-то переключатель срабатывает. Я вижу это настолько отчётливо, что инстинктивно отступаю назад. Ровно тогда, когда Филатов в несколько стремительных шагов преодолевает разделяющее нас расстояние и оказывается рядом.

Дверь в палату с жутким грохотом ударяется об стену. В неё же я оказываюсь грубо вжата спиной. Мужчина нависает сверху, заслоняет собой весь мир. Как неминуемая расплата. Всё ещё молчит. Смотрит – неотрывно. Прожигает этим своим горящим лютым взглядом. Дышит – тяжело. Как я сама. Но если я – потому что давит вина, горечь, сожаление, и до сих пор не знаю, как оправдаться перед ним. То он… Он ненавидит меня. Знаю. Чувствую. Слишком давит, даже не прикасаясь. А в тот момент, когда мужчина заносит ладонь вверх, и вовсе кажется – ударит. Не сказать, что не заслужила. Однако его пальцы сжимаются в воздухе. Будто и не в кулак. На моём горле смыкаются. Впрочем, недалеко ухожу в своих предположениях. Потому что этот самый кулак летит в стену, совсем рядом с моей головой. Вздрагиваю. Дёргаюсь в сторону. И снова оказываюсь прижата. На этот раз – другой рукой, удерживающей за шею.