— Кристина… — устало проговорил Шакалов, словно готовясь к длительной и тяжелой беседе, но я опередила его. Встала, и коротко обняв, чмокнула в губы. Затем обошла и медленно направилась наверх.

— Не переживай, я сделаю все, как ты хочешь. — громко крикнула я ему, про себя добавив: «… На прощание».

— Молодец, Черничка. — полный тепла голос заставил вздрогнуть. И все же боль в сердце осталось. Боль, которой не должно было быть причины.

Стилист привез мне на выбор больше десяти платьев всевозможных оттенков. Белые, красные, синие, лиловые… Но рука почему-то потянулась к черному. Благородному, с открытыми плечами, рукавами из гипюра и широкой юбкой, усыпаной пайетками.

— Шикарный выбор, — поддержал меня блондин-стилист, прикидывая всевозможные прически. — Грудь подчеркнули, но не пошло. Живот виден, но не агрессивно, а главное — очень праздничное у него настроение, несмотря на цвет.

Но, если честно, платье было выбрано мною только из-за цвета. Было плевать на все детали, я словно подняла черный флаг… Если бы кто-нибудь тогда спросил, что не так, предложил помощи или просто обнял, все сложилось бы возможно иначе.

Мне сделали высокий хвост, локоны из которого красиво спускались по плечу в вырез. Макияж был броский, с черными глазами и красными губами. И несмотря на обилие цветов смотрелось все это довольно-таки лаконично и сдержанно. Наверное, виной всему моя общая хрупкость.

— Вот, — стилист протянул мне полусапожки на каблуке, который казался высоким за счет танкетки. — Носятся, как тапочки. Спина точно не устанет.

Шакалов пару раз заходил ко мне, проконтролировать, как идет подготовка и сказать, что Абрамов уже ждет меня в машине. Несмотря на то, что Кириллу нужно было забирать Анджелу в другом конце города, он наотрез отказался уезжать, пока не дождется меня.

Накинув белую шубу, я надела массивные серьги и в последний раз посмотрела в зеркало, на себя… такую. Было очевидно, что жизнь жены олигарха — Кристины Шакаловой — закончена. Дорогие украшения, меха, машины и кучи денег на ветер — это все было приятно, признаться. Но не настолько, чтобы ради этим пожертвовать собой.

Поэтому в последний раз вздохнув, я пошла на выход из комнаты, как вдруг черт дернул остановится. Медленно обернувшись, заметила белую шкатулку на столе. Крохотную, дешевую и совсем неприглядную. Если раскрутить ее, то маленькая балерина выпрыгивает и осыпает сидящего напротив блестками.

Воспоминания унесли меня на пару недель назад, когда мы с Шакаловым возвращались домой после очередного мероприятия, где он выступал в качестве человека, баллотирующегося на пост депутата.

Закуски в ресторане были хоть дорогими и изысканными, но совсем не съедобными и сытными. А пробыли мы там не менее четырех часов. Медленно моя светская полуулыбка превратилась в оскал вечной тоски и грусти. Шакалов появился словно из неоткуда, обнял меня за талию и шепнул на ухо:

— Что случилось?

— Еще пол часа и я умру от голода. — поджав губу, я тоской посмотрела на тощих женщин, которые весь вечер терзали одно маленькое пирожное. Я же уже съела таких четыре и чувствовала себя неловко. В добавок ко всему ужасу, живот забурчал! Чтобы никто не увидел, как мои глаза заблестели от слез, опустила их к бокалу с соком и прошептала: — Прости, позорю тебя тут…

Но Кирилл так ничего и не ответил. Он просто схватил меня за талию и потащил в сторону выхода из зала. Я не поверила, что от хочет уйти, даже когда тот накинул на меня пальто.

— Ты что?! Это ведь благотворительный вечер… Все заметят, что тебя нет. А журналисты завтра напишут…

— Никто не заметит, если нас не будет пол часа. — равнодушно пожал плечами мужчина, открывая для меня двери.

Это был самый центр столицы. Сердце города! Рядом с гламурным рестораном располагался вполне себе «земной» гастроном, самый дорогой в стране отель, ресторан и… мой любимый фастфуд. Заметив, как я облизнулась, Шакалов пожал плечами и уверенно пошел к нему.

Тогда мы впервые ели бургеры, запивали все это колой и заедали картошкой. Я никогда еще не ела так много, так жадно и с таким удовольствием. Ведь на тот момент полгода не ела мучное, что уже говорить о газировке?!

— Я думала, что ты сейчас начнешь косится на местную кухню, а потом все пафосно выкинешь в урну. — с удивлением наблюдая, как Кирилл ест третий по счету бургер, я поняла, что не одна проголодалась.

Кирилл пожал плечами и равнодушно потянул:

— Каждый из нас стремится к лучшему, но это не значит, что я не люблю все неполезное.

— «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» — процитировала я фразу из комедии римского писателя Теренция «Самоистязатель», которую мы изучали в вузе. Но Шакалова будто выбили из колеи эти слова. Он больше не сказал и слова, вплоть до того момента, как мы вышли из ресторана быстрого питания и подошли к дороге.

Светофор любезно предупредил нас, что стоять придется еще полторы минуты и я была уже готова спрятаться в своем подсознании, как Шакалов резко повернул меня к себе за плечи. Его брови сошлись на переносице, а потемневшие глаза говорили о том, что дело серьезное…

— Ты ведь меня за человека не считаешь, да, Черничка?

— Господи, да если ты имеешь ввиду те слова, так это была просто цитата… Крылатое выражение, если хочешь знать! И я уж точно не имела намеренья… — я замерла на полуслове, забыв напрочь то, о чем говорила. Перед глазами была только она: женщина, продающая шкатулки. Там были разные, на любой вкус, цвет и кошелек. Но лишь из одной выпрыгивала балерина, посыпая все вокруг блестками. На глаза накатили слезы и я словно в каком-то оцепенении, прошептала: — Мне было четыре года. Денег тогда в семье не было вообще. Мы ели один хлеб и пили воду. А на день рождения мне подарили билет в цирк. Для меня и мамы. На папу просто не хватило денег… — одна слезинка скользнула по щеке и я потянулась, чтобы стереть ее, но Шакалов успел быстрее. Его рука осталась на коже, словно согревая. — Маленькая, я тогда не понимала, почему кто-то может купить игрушку, а мы нет. Кто-то фотографируется с клоуном, артистами и животными, а мы нет… Точно помню, что всю дорогу домой плакала. А дома потом спросила у папы: «Что с нами не так?» До сих пор стыдно за эти слова…


— Ты была маленькая… Многие даже не помнят себя в таком возрасте. — прошептал мужчина, заставляя меня перевести растерянный и затуманенный взгляд на него.

— Но я помню. Потому что через три дня мама принесла мне подобную шкатулку. К ней шло три пакетика с блестяшками. Она нагнулась ко мне и прошептала на ухо: «Пусть у нас нет денег, зато у нас есть волшебная шкатулка! Напиши желание на бумажке, засунь внутрь и раскрути балерину. Она осыплет тебя волшебной пыльцой и все сбудется.» — руки затряслись и я спрятала их в карманах, снова отворачиваясь. — Эти три желания были глупыми и детскими, но… сбылись. И, знаешь, благодаря моим родителям у меня было детство, которому могут позавидовать многие.

— Черничка, — поморщившись, мужчина будто знал, что я скажу дальше.

— Прошу тебя, найди их. Пусть это будет то чудо, которого так нахватает взрослым. — краем глаза я заметила, что светофор уже горит зеленым и пошла вперед, рассчитывая, что Кирилл догонит. — Они всегда хотели мне добра. Жаль, я так четко поняла это только сейчас… Знал бы ты, как я мечтаю обнять их снова! Ощутить теплую кожу, мамин запах выпечки, папин мужской аромат…

Уже перешагивая через бордюр, я обернулась и поняла, что мужчина только начинает переходить дорогу, торопясь не угодить под колеса машины в последние секунды.

— Ты чего так долго?

— Задумался просто, — взяв меня за руку, мужчина потащил меня обратно на прием. — Пойдем. Нас там уже, наверняка, заждались.

Вечером на моем столике стояла эта шкатулка и большой многоразовый мешочек с розовой пыльцой. Рядом с ним была записка от Шакалова: «Правила ты знаешь». Тогда я первый и последний раз загадала увидеть родителей живыми. Но желание не сбылось…

И сейчас, стоя возле того самого зеркала, я не удержалась и закинула шкатулку себе в сумку. Быстро направляясь вниз. Кирилл уже ждал в прихожей, поправляя свой смокинг и расчесывая слегка кудрявые волосы, укладывая их назад.

Он заметил меня через зеркало и замер. Его взгляд жадно осматривал меня с ног до головы, стараясь словно отпечатать увиденное у себя в памяти раз и навсегда. Черные глаза превратились в бездонные озера, в которых каким-то образом отражалось мое платье и роковая белая шуба.

Я уже подошла к нему вплотную и слегка покашляла, когда тот отряхнулся и хрипло прошептал, все еще почти не моргая:

— Ты слишком прекрасна… Слишком.

— Не траурно? Все такие этот цвет принято считать…

— Это твой цвет, Черничка. Твои глаза, светлая кожа и это платье… Мы созданы друг для друга. А еще!.. — словно вспомнив о чем-то, мужчина потянулся во внутренний карман пиджака и достал красную бархатную коробку. Шакалов открыл ее медленно, словно нерешительно. А там лежало шикарное колье, браслет и серьги с круглым фиолетовым камнем. Точный оттенок моих глаз. — Я долго искал его. Это шпинель… Знаешь, в магазине мне сказали, что фиолетовый камень наиболее уникальный, сочетает в себе энергию красного и уравновешенность синего. Это один из наиболее противоречивых оттенков в цветовом спектре. Так же противоречивый и прекрасный, как ты сама…

Сердце кольнуло, и я с каким-то испугом сделала шаг назад, словно боясь обжечься от его подарка.

— Кирилл, я не могу… Это очень дорого! Шпинель слишком…

Шакалов коснулся моего запястья, обжигая. Вызывая спазм по всему телу. Заглянув мне прямо в глаза, он серьезно отчеканил:

— Я знаю, что подвел тебя с родителями. И эта лож… Какая-то волчья услуга! Но… Я клянусь тебе, что все равно найду их и тех, кто посмел поднять руку на мою семью. — он кивнул на украшения. — А это… Будет нашей новой семейной традицией. Переходящая от родителей к детям драгоценность.