— И вас с наступающим Новым годом, Женя. И вам тоже всего доброго. И удачи тоже, — медленно, будто по слогам, произнес он и вышел наконец, и закрыл за собой дверь. Английский замок щелкнул, будто выстрелил. Прямо в сердце. Вот бы и упасть ей сейчас замертво от этого выстрела, да Катька не дала.

— Мам! Ну мама же! Чего ты застыла, как изваяние? — тут же влез в уши настойчивый ее голосок.

Ну что за девчонка, а? Уж и задуматься матери не даст…

— Мам, это что, правда?

— Что правда, дочь?

— Ну… Что этот плешивый придурок тебя заказал? Юрик твой?

— Кать, ты что, подслушивала?

— Ой, да ладно… Так правда или нет?

— Я не буду с тобой это обсуждать, Катя!

— А почему, мам? С ментом, значит, можно свою личную жизнь в подробностях обсуждать, а с родной дочерью западло?

— Господи, где ты таких слов-то нахваталась, Катя… Слушать даже страшно!

— А чего это тебе страшно вдруг стало? За плешивого придурка просить не страшно, а слова слушать страшно?

— Катя! Прекрати! Иначе мы совсем с тобой разругаемся! В пух и прах!

— Да ну и пусть! И все равно я тебе скажу! Потому что нельзя так, мама, нельзя! Ну почему, почему ты ему все простила, скажи? Еще и просила за него так униженно! Он убить тебя хотел, а ты за него просила!

— Да не хотел он меня убить!

— И все равно — нельзя такое прощать, мамочка! Что ж это получается? Тебе помойку на голову будут лить, а ты спасибо за это говорить будешь? Ну нельзя же быть такой непробиваемо бесчувственной!

— Ну почему — бесчувственной? Жалость и понимание — это и есть чувства…

— Ну да. Конечно. Кто ж спорит? Только они знаешь… облегченные очень. Удобные. Чтоб настоящие чувства за них прятать.

— Это какие же?

— Чувство собственного достоинства, например! А у тебя его нет, получается! К тебе какое-то ничтожество убийцу с ножом подсылает, а ты ему старательно оправдание ищешь! Да разве можно найти оправдание ничтожеству?

— Можно, Кать.

— Мама! Ну что ты говоришь такое? Ты что, хочешь, чтоб я тебя уважать перестала, что ли? Ну что ты такая… расквашенная вся?

— Кать… Что ты от меня хочешь? Чтоб я огнем мстительным сейчас полыхала? Чтоб обвинительную речь в суде репетировала?

— Да, хочу! Чтоб полыхала и репетировала! Чтоб мне за тебя не стыдно было.

— А сейчас, выходит, стыдно?

— Стыдно! Потому что тебе вообще все по фигу! Аукуба японская!

— Да отстань ты от меня с этой аукубой, поняла? — вдруг зло закричала на дочь Женя. — И не смей с матерью так разговаривать! Что ты вообще понимаешь? Прокурорша-обвинительница тут нашлась. Без тебя разберусь как-нибудь! Не видишь — и так мне плохо, ты еще тут…

Обиженно дернув головой и резко развернувшись, Катька гордо удалилась в свою комнату, от души хлопнув дверью. Женя вздрогнула, обхватила себя руками, подошла к окну. Декабрьский день лениво встречал крадущиеся серые сумерки, нависал тяжелым небом над праздным городом. На улице — никого. Вот и воскресенье на исходе — завтра на работу с утра. А через три дня — Новый год…

* * *

Разговор с Юрой Женя решила не откладывать. Ни на минуту. Даже собиралась домой ему позвонить, но передумала. Если жена его возьмет трубку, что она ей скажет? Здравствуйте, я та самая Женя, для которой ваш муж убийство заказал? Ну, или не убийство, просто сильный испуг — какая разница. Хотя разница, конечно же, была. И мучила эта разница ее всю ночь, никак не давая уснуть. Женя все ворочалась с боку на бок, все думала, как она этот разговор начнет.

Утром, ворвавшись прямо с улицы к Юре в кабинет, она плюхнулась в черное крутящееся кресло напротив его стола, начала медленно стягивать перчатки с рук, пытаясь поймать Юрин взгляд. Только не было взгляда. Совсем. То есть все было — и глаза открытые, на нее направленные, и лицо растерянное, и улыбка вроде была удивленная, и проплешинка — все было на своих законных местах. А взгляда не было. Размылся. Исчез, оставив вместо себя предчувствие беды. Но предчувствие — не взгляд, его в фокус не поймаешь… Слава богу, хоть голос остался.

— Жень, ты чего? Случилось что-нибудь, да? А… Шубу… ты ж сказала, что продала ее.

— Вопрос про шубу, конечно, интересный. Но я на него потом тебе отвечу, ладно? Ты мне лучше скажи — ты и впрямь хотел меня убить, Юра?

— Что? Я не понял… Что ты сейчас сказала?

— Да все ты понял, Юр, не придуривайся! Вон даже пятнами красными пошел.

Юра и правда весь покрылся пятнами, будто золотушный подросток. Сидел, вцепившись в ручки кресла, будто вот-вот собирался вскочить с места и убежать из собственного кабинета. Подальше от неприятных Жениных вопросов. Даже корпусом слегка вперед подался и шею с острым кадыком вытянул напряженно, отчего голова его стала еще больше походить то ли на тыковку, то ли на дыньку на худосочном стебельке. Да и то — не все же выдержку Джеймса Бонда имеют. Некоторые и совсем ее не имеют, особенно когда такие вот вопросы им в лоб задают.

— Жень, ты чего? С тобой вообще все в порядке? Откуда такой бред? Странные фантазии какие. Тут поневоле покраснеешь от таких странных вопросов.

Голос у Юрика был хоть и возмущенным, но абсолютно жалким. Таким жалким, что Женя вдруг увидела эту жалкость, как ей показалось, своими глазами — она была серо-прозрачного цвета, мылкая на ощупь и тряслась мелко-мелко, и все норовила спрятать поглубже в себя мордочку с маленькими круглыми глазками. И тем не менее, несмотря на серую испуганную прозрачность, назойливо лезла в глаза, будто защищая от нее своего несчастного хозяина. Будто шептала — зачем ты так… Ну сама посмотри, ну какой из него убийца? Раз уж взялась жалеть, так и жалей себе дальше… Содрогнувшись, Женя даже отвернулась к окну, чтобы не смотреть больше ни на Юрика, ни на его серую эту жалкость. Потом произнесла почти равнодушно:

— Откуда бред такой взялся, говоришь? Да так, собственно ниоткуда. Что-то пришло в голову, подумалось вдруг.

И вовсе она не хотела таких слов говорить, когда готовилась к этому разговору! Она хотела все рассказать — и про Оксанку, и про того парня-сердечника, Юриного соседа, и про его признание перед смертью, и про маму его, и про милиционера Диму… А тут вдруг — нате. Взяла и не смогла. Вот не захотелось рассказывать, и все тут. Получилось, будто и правда блажь ей дурная в голову пришла, хорошего человека порочащая…

— Что значит — подумалось? — тут же строго приободрился голосом Юрик. Однако полностью приободриться у него так и не вышло. Сил не хватило, видно. То есть тело приободриться вслед за голосом так и не успело. Выдохнув из себя весь практически воздух, Юрик безвольно откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза на секунду, изобразив на лице мученическое страдание оскорбленного праведника. Потом снова втянул в себя воздух, провел дрожащей ладошкой по лбу и уставился на Женю не то что бы очень уж возмущенно, а так снисходительно и немного сердито, как смотрит благородный родитель на неудачно пошутившее над ним любимое чадо. Даже редкие бровки свел к переносью грозно. Вроде того — видишь, как дорого даются мне твои шуточки?.. И серая жалкость куда-то делась моментально, будто и не было ее совсем. Наверное, потому она такая прозрачно-мылкая и есть, чтоб уметь вот так быстро растворяться в пространстве?

— Женя, я тебя спрашиваю — что значит, подумалось? — строго повторил свой вопрос Юрик. — Объясни, пожалуйста! С чего это ради тебе такое подуматься могло?

— Не знаю, Юр… — легкомысленно пожала плечами Женя. — Вчера спать ложилась, и вдруг мне в голову мысль пришла — тебе, наверное, очень хотелось меня убить… Но ведь ты бы никогда не решился меня убить, правда, Юр?

— Ну, знаешь! Да после таких заявлений… Да это уже ни в какие рамки… Это… Я даже и назвать это не знаю, как… — распаляясь с каждой короткой фразой все больше и больше, словно его надували помаленьку, как воздушный шарик, возмущался Женин неудачливый поклонник. — Ты… Ты просто сидишь тут и несешь сама не знаешь что! Это оскорбительно даже, в конце концов! Да я для тебя… Да вместо благодарности… Да после этого… Да я на пушечный выстрел больше! Никогда! И близко!

— Да, Юра, совершенно верно. Именно на него и не надо. На выстрел. Не стою я твоего внимания. Даже с расстояния выстрела не стою. Ну так и договоримся? Не надо меня больше отслеживать, ага?

Дружески улыбнувшись, Женя поднялась со стула, развернулась и пошла к двери. Совершенно свободная. О, это сладкое, это замечательное ощущение свободы! Не было больше тягуче-тяжелых и внимательных глаз за спиной, не было! За спиной было пусто и легко, за спиной было прозрачное, продуваемое ветром свободы пространство. Вот же странность какая, правда? И впрямь, дались ей эти внимательные Юриковы глаза… А с другой стороны — ну мороз же по коже, как противно было! Прям насилие какое-то.

— Женьк, привет! Ты чего такая довольная? — встретила ее сидящая за своим столом Аленка. — Ой, да ты в шубе… Откуда? А говоришь — продала.

— Да долго рассказывать, Ален! Потом как-нибудь.

— А хочешь новость, Жень?

— Давай!

— Представляешь, начальство-то наше проставиться решилось! Завтра новогодняя вечеринка будет! С чего бы это? А говорят — денег нет.

— Так это только нам на зарплату денег нет, — грустно усмехнувшись, тихо проговорила Женя, — а на остальное всегда есть. Чтобы пыль в глаза пустить.

— Ты думаешь, эта вечеринка для понтов только?

— Ага. Для них. Лучше бы между нами эти деньги поделили, правда? — тут же вспомнились ей вчерашние гастрольные рассказы Анны Ивановны. — Все бы больше пользы было.

— А ты пойдешь, Жень?

— А чего? И пойду! Отчего ж не повеселиться в родном коллективе? Поесть-попить на халяву.

— Так опять же психовать начнешь! Как обычно! Юрий Григорич опять достанет. Приклеится вампирским хвостиком и будет отслеживать тебя весь вечер!