— Ой, так уж и без надобности? От кого я такие речи слышу? — усомнилась Женя, хихикнув. Потому что красоту свою Наташа явно не на последнее место ставила. Может, даже и более ею была озабочена, чем здоровьем своего организма. Озаботишься тут, когда природа отнеслась к ее лицу, можно сказать, обидно-наплевательски и не одарила ничем особенным — так себе, круглое курносое личико с бровками-глазками да маленьким капризным ртом. Про такой рот в народе говорят — ложка не пролазит. Вот и приходилось измудряться и придумывать себе то цвет лица совершенно особенный, то стрижку модно-стильную, то мей-кап из последних модных журналов…

— Ладно. Чего хотела-то? — грубовато отреагировала на ее смешок Наташа. — Я ж тебя знаю, ты просто так не позвонишь, чтоб за жизнь потрепаться.

— Ну почему? Могу и просто так. Вот в другой раз позвоню тебе в субботу, часиков в восемь утра, и начну про жизнь трепаться. Как тебе такой вариант?

— Ага, попробуй только.

— Наташ, а где нынче у нас Анна Ивановна? Нету ее дома?

— Ой, ну ты скажешь тоже! Ее и в обычные-то дни редко застанешь, а ты захотела перед праздниками. Бог с тобой, Жень.

— А где она? Далеко уехала? И когда будет?

— Да нет, в принципе недалеко, конечно. Все по области нынче их Аркаша возит. Но зато время гастрольное расписано — невпротык. Некогда ей даже домой толком заскочить. Как звездища теперь наша бабка настоящая — все по гостиницам живет. А зачем она тебе?

— Да денег хотела в долг попросить.

— О-о-о, с этим ты даже к ней и не суйся, дорогая. Бабушкин кошелек я вперед тебя успела арендовать, она сейчас впрок на мою операцию пашет.

— На какую операцию? — испуганно переспросила Женя. — Ты что, больна? А что с тобой, Наташ?

— Да типун тебе на язык — больна! Ничего я не больна. Просто хочу пластику себе сделать.

— Какую пластику?

— Ой, Женька! Ну ты прям как неграмотная совсем, ну! Рожу себе поправить хочу! Нос выпрямить, лицо подтянуть… Пора уже. А то знаешь, мой тоже, того и гляди, к молодухе какой свалит, как Игорь твой. Как он, кстати? Возвращаться не надумал?

— Да нормально… — уныло ответила Женя, сморщив нос. Вовсе ей не хотелось обсуждать свою разрушенную семейную жизнь с Наташкой — не для того она ей звонила. Она даже с близкими подругами свое нынешнее положение брошенной жены особенно не обсуждала, боясь всплесков обидного праздно-жалостливого любопытства, а тут — с Наташкой…

— Ну вот скажи, Жень, что за времена такие пошли, а? — не почуяв недовольства в ее голосе, вдохновенно продолжила Наташа. — Как будто на войне какой живем! А мужики — будто военные трофеи наши. То одна себе трофей захватит, то другая… Ты хоть видела ее, ту бабу?

— Зачем мне ее видеть? Не хочу я никого видеть.

— Ну и дура! Врага надо знать в лицо! А ты сразу сдалась, белый флаг подняла… Вот я, например, до последнего за своего придурка буду биться! Он мне вчера, представляешь, что заявил?

— Что? — безнадежно опустив плечи и возведя глаза к потолку, спросила Женя.

— А то, что он в Новый год собрался на рыбалку ехать. В чисто мужской компании. А меня вроде как одну к родителям спровадить. Ну скажи, ну не придурок он после этого, а? Кто ж ему поверит-то? Тоже, скрытый маневр решил провести — все белыми нитками по черному сшил. Ясно же, что к бабе какой-то на праздник свалить захотел! А я ему — фиг тебе! Семейный праздник, и все тут! Нет, точно у него какая-то бабенка завелась… Везде глаз да глаз нужен.

— Ну ничего, Наташ. Все обойдется, не переживай. Вот наведешь свою пластическую красоту, и все будет хорошо, — попыталась свернуть неприятный разговор на оптимистической ноте Женя. — Ты извини, у меня тут дела…

— Жень, а зачем тебе деньги-то? Для чего ты у бабушки попросить хотела?

— Тоже операцию сделать хочу! Пластическую! — в отчаянии брякнула Женя, начиная ощущать внутри себя зародившееся раздражение.

— Иди ты! — простодушно удивилась Наташа. — А чего ты хочешь исправить?

— Глаза на лоб натянуть и улыбку до ушей разрезать. Как у Гуинплена.

— А кто это? Я такого мужика не знаю… Он кто? Из певцов? Или из артистов?

— Ладно, Наташ. Пока. Ты прости, не могу больше говорить. Катька вон пришла, кормить ее надо. Бабушка приедет — привет передавай. Ага?

Не дождавшись от Наташи вежливой прощальной фразы, она быстро положила трубку, улыбнулась стоящей в дверях комнаты дочери.

— С кем это ты, мам? Еще и Гуинплена какого-то приплела… А кто это, кстати?

— Книжки надо читать, дочь. Я в твоем возрасте все подряд читала. А вас с Максимкой и палкой не заставишь.

— Ну почему? Я, между прочим, читаю.

— Да видела я, что ты читаешь! Сейчас все эти ваши реалити-шоу такими писателями в потугах разродились, что и не знаешь, как было бы для вас лучше. Может, лучше бы было, если б они в родах померли. Ты обедать будешь?

— Не-а. Я свой обед Максу жертвую.

— Катя!

— Мам, давай не будем, а? Сказала — не буду. Ну чего ты отслеживаешь меня, как послушную лохушку-ботаничку? Прыгаешь вокруг курицей. Тоже мне, Галина Бланка нашлась. Лучше б своей личной жизнью занялась, ей-богу!

— Какой своей жизнью, Кать? Вы с Максимкой и есть на сегодняшний день моя личная жизнь. Другой нету, уж извини.

— Ой, ну чего ты? Ну прости… Мам, я правда не хотела тебя обидеть.

— Я и не обиделась.

— Ага, я же вижу. Не обиделась ты! Глаза опять вон какие затравленные стали. Ну мам, ну не переживай ты так. Прямо смотреть на тебя больно. Ну хочешь, я и правда чего-нибудь съем?

— Хочу, — грустно улыбнулась дочери Женя. — Пошли на кухню. Могу творогу тебе предложить. От него никто еще не толстел, между прочим.

— Рассказывай сказки, — проворчала Катя, направляясь в сторону кухни. Сев за стол и наблюдая за суетящейся по узкому кухонному пространству матерью, продолжила: — Некоторые тетки, между прочим, и от морковки поправляются. Это уж кому как повезет, знаешь… Вот Лена вчера мне говорила, что у нее от бокала красного вина наутро складка на пузе вырастает…

— Какая Лена?

— Ой, мам…

Катя вздрогнула и моргнула испуганно, растянула губы в виноватой улыбке. Максимка тут же кинул на сестру короткий взгляд исподлобья, выразительно покрутил пальцем у виска. Переглянувшись, они дружно опустили глаза в тарелки и замолчали так виновато, что Женя даже перепугалась немного.

— Эй, ребята, вы чего? Случилось что-нибудь, да? Кто она, эта Лена с пузом и со складкой?

— Кто, кто… Жена папина новая, вот кто… — уныло произнес Максим, снова с досадой посмотрев на сестру.

— Вы что? Вы… вы вчера к отцу домой ходили? Зачем? Он что, приглашал вас, да? — оторопело переспросила Женя, опускаясь на кухонный стул.

— Нет, мам, не приглашал. Мы сами пошли.

— Зачем?!

— Ой, ну как это — зачем? — вдруг взорвалась обиженным восклицанием Катя. — Что значит — зачем? Да затем, что он наш отец все-таки! И вроде как по детям своим скучать должен! И помогать, между прочим, тоже должен! Сколько мы можем на твоей шее сидеть? Новый год скоро, а у нас проблем всяких куча. Вон Максу надо деньги вносить за зимний лагерь, а он не знает, как к тебе с этим подъехать.

— За какой лагерь? Не поняла я… — моргнула оторопело Женя.

— Да у них тренер договорился, что на все каникулы они за город командой отдыхать поедут. Ну, и тренироваться тоже, конечно. Я знаю, он хочет… Правда же, Макс? Ну что ты молчишь, как воды в рот набрал? — повернулась к брату Катя и слега подпихнула плечом.

— Правда, правда. А толку-то что от этой правды? — пробурчал Максим, не поднимая головы. — Все равно ж денег нет. Это дорого очень. Там и не лагерь никакой, там база спортивная, настоящая, с наворотами всякими.

— А что, что вам отец-то сказал? — перебила его отчаянно Женя. — Я ж так поняла, вы к нему с просьбой обратились?

— Да ничего не сказал, мам. По-моему, он вообще в последнее время говорить разучился. За него теперь Лена говорит. А он только сидит, улыбается, как дебил.

— Катя! Ну зачем ты так? Это ж отец твой.

— Ага. Кто ж спорит? Отец, конечно. Но только в настоящий момент, мамочка, эта Лена в нем и твое, и мое, и Максимкино место заняла. Молодец, конечно, что скажешь.

— Кто молодец? Отец молодец?

— Да при чем тут… Лена эта молодец, конечно. Так им вертеть научилась, что будь здоров! Представляешь, вчера сидит и жалуется нам, что ей алиментщик проклятый в мужья достался. Нам, его детям! И главное, искренне так жалуется, чуть не плачет! А отец сидит и улыбается виновато. Можно подумать, он и впрямь нам такие алименты платит — с ума сойти! Нарисовал сам себе нищенский доход, с которого нам не деньги, а слезы перепадают. А ты — отец, отец… Мы только с Максом заикнулись про деньги, сразу эта Лена так орать начала!

— На вас?!

— Да нет. Не на нас, конечно. На отца. Шубу какую-то поминала, которую он так ей и не купил.

— А он что?

— Да ничего. Говорю же — сидит, улыбается только. И с восхищением таким на эту Лену смотрит, что аж завидно стало. Вот на тебя он так никогда не смотрел, мам!

— Ну почему, смотрел… — совсем уж убито прошептала Женя и проглотила жесткий слезный ком, давно уже застрявший в горле. — Он очень меня любил, между прочим… По крайней мере, мы очень дружно жили.

— Слушай, мам… А может, ему именно этого не хватало, а? Ну, чтоб эмоции страстные были, чтобы ор по любому поводу?.. Ты же такая спокойная у нас, лишний раз и голоса не повысишь… Может, тебе тоже так попробовать?

— Я так не умею, Кать…

— Ой, да подумаешь, проблема! Не умеешь — научишься. Дурная наука не хитрая. Давай, а? Мы его с Максом сюда приведем, а ты ему пару скандальчиков от порога закатишь. С истерикой, с оскорблениями там всякими… А что? На бумажке тебе напишем слова сильно ругательные, ты их выучишь заранее. А еще лучше — кинуть в него чем-нибудь! Аукубой твоей, например! Классно же будет! Под ней горшок тяжелый, декоративный… И растению вреда не будет, оно ж искусственное…