О, да. Она знала.

– Что мы будем делать теперь, моя маленькая шалунья? – спросил ее Ларкен, расположившись над ней так, чтобы она уютно устроилась под ним, и приготовился войти в нее.

Талли ответила ему дерзким шепотом, ее бедра качнулись вперед:

– Возьмите меня, лорд Ларкен. – Ее ноги раздвинулись, обвились вокруг него, предложив ему путь, от которого не смог бы отказаться ни один мужчина.

Барон не стал колебаться и начал свое вторжение, проникая вглубь ее тела, преодолевая барьер, который раскрыл правду.

Она на самом деле девственница.

Или, скорее, была ею.

Он услышал, как Талли охнула, и накрыл ее рот своим, поцелуем стирая ее удивление и медленно, нежно поглаживая ее, чтобы заново разжечь пыл страсти.

Ларкен занимался любовью с бесчисленным количеством женщин – с вдовами, куртизанками, один раз даже с принцессой, но никогда ни одна из них не доводила его до подобного состояния.

Не выпускала на волю желание внутри него, которое довело барона до подобного безрассудного стремления. А с ним пришла тревожная мысль о том, что ни одна женщина больше не удовлетворит его. Ни одна женщина, кроме этой.

Кроме этой невозможной, вероломной проказницы. Его Талли. Его Трудность.

Ее бедра встретились с его, и она прижалась к нему. Ларкен не смог расслышать то, что она шептала из-за рева крови в венах.

Он хотел ее. Хотел излить свое семя внутри нее, и ощутить, как она вздрагивает и изгибается в экстазе вокруг него.

– Я… я… я… – запинаясь, пробормотал он, чувствуя, что приближается к этому пику. Ларкен продолжал ласкать, целовать, пробовать ее на вкус, ощущать, как каждый дюйм ее гибкого, роскошного тела оживает под ним.

А затем это произошло.

Талли кончила, ее тело задрожало в экстазе, стенки ее узкого прохода стиснули его член и лишили барона последнего самоконтроля, извлекая из него волну страсти, которая отбросила его обратно в ту же темноту, из которой мисс Лэнгли пробудила его.

 

Талли знала, что ей может быть больно, когда она будет в первый раз заниматься любовью. Каждая нянюшка от Раны до Таши говорила ей об этом, но чего она не ожидала, так это того, что боль будет такой мимолетной, или того, что за ней последует.

Ларкен наполнил ее своим членом, вошел глубоко в ее тело, и все, чем она смогла ответить – это отрывистыми движениями собственных бедер.

Ей так сильно хотелось, чтобы он продолжал. Чтобы он толкал ее все дальше и дальше по этому пути. Словно он уносил ее в ночное небо, а звезды, облака и темнота уступали дорогу призывавшей ее черной пустоте.

– О, пожалуйста, – прошептала девушка, цепляясь за него, когда он ласками прокладывал ей путь к этому невозможному безумию. Талли решила, что сойдет с ума, потому что все, чего ей хотелось – чтобы Ларкен оказался внутри нее, и каждый раз, когда он выходил из ее тела, она еще сильнее прижималась к нему, стремясь снова обрести ощущение его члена.

Ее тело напряглось, соски затвердели еще больше, касаясь волос на его груди, его насыщенный мужской запах заполнил все ее чувства.

Талли вдавила пятки в матрас, пытаясь прижаться еще ближе, получить еще больше от каждого толчка.

Она посмотрела вверх на Ларкена и увидела в его темном взгляде ту же самую потребность. Необузданную и свободную, наполненную голодом.

Его губы обрушились на ее рот, и он поцеловал ее, решив их судьбу. Потому что в то время как его язык сплетался с ее языком, а его твердый, словно камень, член погружался глубоко в ее тело, Талли обнаружила, что нашла то, что искала.

Потому что ночное небо, по которому он нес ее, внезапно разразилось градом фейерверков: восхитительных, вибрирующих вспышек, от которых у нее вырвался низкий стон.

– О, да, о, да, – воскликнула девушка, в то время как он еще раз вошел в нее, и содрогнулся в собственном экстазе, его тело вздрогнуло, и он погрузился в нее еще глубже, пытаясь до конца отыскать вспыхнувшую между ними страсть.

И даже после того, как яростная вспышка прошла, а ее тело все еще вздрагивало и тряслось, Талли цеплялась за каждую бесстыдную волну, когда она накатывала на нее, потому что ей не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась.

И с чего бы ей этого хотеть? Она была на небесах.

И в этот момент Талли поняла, что никогда больше не будет прежней.

И ее жизнь никогда не станет полной без него.

Без этого мужчины, который может возненавидеть ее, когда откроет правду.

Впрочем, когда девушка посмотрела на Ларкена, то увидела на его губах улыбку и дьявольский отсвет в глазах, и поняла, что прямо сейчас ей не нужно беспокоиться об этом.

Потому что его губы нашли ее, и их опасная погоня началась заново.

 

На следующее утро, хм, скорее, ранним днем, Ларкен спустился вниз. Блюда с завтраком были убраны давным-давно, и слуги выносили подносы в сад, где был запланирован огромный пикник.

Он последовал за одним из тяжело груженых слуг по коридору и через гостиную туда, где двойные двери на террасу были широко распахнуты. И все же барон остановился на пороге, не решаясь выйти на улицу, на яркий солнечный свет.

Нет, прямо сейчас он предпочел бы темноту, настолько темное облако нависло над ним.

Ларкен проснулся в одиночестве в своей кровати, на беспорядочно спутанных простынях, и некоторое время размышлял, не были ли его воспоминания о мисс Лэнгли – его назойливой, невозможной Талли – всего лишь сном.

Со сном он сумеет справиться.

И все же красное пятнышко на его простынях – доказательство ее утраченной невинности – лишило его сомнений. Так же, как и ее сорочка, которую она забыла, торопясь ускользнуть от него.

Итак, ночь страсти в ее объятиях была настоящей. И это пугало Ларкена больше, чем любая тюрьма в Париже, чем любая тайная поездка в Испанию. Его страхи основывались не на том факте, что он обесчестил мисс Лэнгли – хотя ему не улыбалась ни перспектива встречи с Холлиндрейком на туманной лужайке с пистолетами и секундантами, ни то, как подобное свидание (дуэль, а не постельные забавы) отразится в его отчете – нет, причиной его страданий было то, что Талли заставила его почувствовать.

Прошлой ночью, в те последние предрассветные часы, которые они провели вместе, она что-то сделала с его сердцем. Нежность ее прикосновений, когда она исследовала его тело, сладкое искушение ее губ, и нежные вздохи, когда она испытала экстаз в тот последний раз.

Ларкен запустил пальцы в волосы и уставился на террасу и лужайку за дверями.

Талли находилась там и ему нужно будет что-то сказать ей.

Но что?

Скажи ей, какие она у тебя вызывает чувства. Что тебя не волнует, что она сделала. Что ты находишь ее невозможной и опасной – и слишком соблазнительной, чтобы устоять перед ней. Что ты хочешь, чтобы она всегда была рядом с тобой, потому что ее улыбка, любопытство и склонность к неприятностям могут принести в твою мрачную жизнь свет, без которого ты не можешь позволить себе жить.

Ларкен покачал головой. Он не может сказать Талли обо всем этом точно так же, как не и может бросить погоню за Дэшуэллом.

Но он должен. В первый раз своей жизни барон ощутил себя вовлеченным в жизнь вне шпионажа и ухищрений, которой он жил слишком давно. И все из-за нее.

Теперь, когда война во Франции закончилась, а борьба с американцами ослабевала, где он окажется, когда все закончится? На дипломатическом посту, который занимал его отец? Маловероятно. Особенно без помощи Пимма. А этого ему не видать, если Ларкен не поймает Дэшуэлла… и не прикончит его.

Но где-то там для него существовала и другая жизнь. И блестящие глаза Талли и ее улыбка служили путеводной звездой в тот мир. В мир, где он родился и которого так старательно избегал.

Ларкен уже собрался сделать шаг наружу, чтобы разыскать ее, сказать ей… рассказать ей все, когда опасный, мрачный голос пробудил сомнения в его душе.

А кто знает, что она не делала свою работу, так же, как ты делал свою? Что ей на тебя не наплевать… что она не оплела твое сердце, точно так же, как это сделала Аврора с твоим отцом… только чтобы освободить Дэшуэлла, чтобы остановить тебя?

В этих сомнениях оказалось достаточно правды, чтобы остановить его на полушаге, замереть на месте. Потому что барон не сомневался, что Талли знала, кто он – или, вернее, знала, кем он не был – потому что его вализа была перерыта, пока он спал.

Ларкен не смог удержаться и улыбнулся. А он-то полагал, что ее хвастовство насчет умения вскрывать замки являлось всего лишь попыткой встряхнуть его, заставить выйти из образа викария.

Что ж, теперь она этого добилась.

В его мысли проник образ. У залитого лунным светом окна стоит леди, держа в руке пачку бумаг, и на ее лице появляется опечаленное выражение, пока она читает их.

В то время Ларкен считал это частью своего сна, но теперь он понял, что каким-то образом сквозь вызванный наркотиками дурман сумел увидеть, как Талли изучает его бумаги. Те самые, которые, по его мнению, были так хитроумно спрятаны.

Ему придется поговорить с мистером Стеннетом в следующий раз, когда он попадет в Лондон, о том, чтобы разработать новый дизайн для его дорожных вализ. Они не так защищены, как утверждал Стеннет. Ведь даже обычная мисс из Мэйфера смогла разгадать их тайны.

Мисс из Мэйфера, которая умеет взламывать замки, флиртовать как француженка и ругаться по-русски…

Он покачал головой. Нет, в Талли не было ничего обычного.

Ухватившись за дверной косяк так, что его ногти впились в дерево, Ларкен попытался придумать способ разобраться во всей этой путанице. Но нет, не оставалось ничего, кроме как подняться наверх, откопать Дэшуэлла – к черту приказы Пимма о том, чтобы сделать это тайно – прикончить американца и сбежать.