Продолжает пялиться.

— Итак, да, — бормочу. — Такие дела.

Я написала заявление на увольнение, но нужно отработать еще две недели.

Не знаю, как собираюсь так долго продержаться. Утро понедельника и слухи о событиях, произошедших на выходных, уже распространились. Видео попало в сеть в первые двадцать четыре часа. Оказывается, этот репортер работает в «Хрониках Голливуда».

Маркус прочищает горло и говорит:

— Я был бы рад, если бы ты передумала.

— Знаю, — отвечаю. — Но по-другому никак.

По его выражению лица понимаю, что не рад, но это к лучшему, и глубоко внутри он тоже понимает. На парковке уже стоит полицейская машина, а на двери магазина табличка «только для покупателей».

— Ты же понимаешь, что все это изменится, — говорит, махнув в сторону открытой двери кабинета. — Им это наскучит, и они уйдут.

— Понимаю, но, тем не менее, пришло время.

Настало время для меня разобраться, что я хочу делать оставшуюся часть своей жизни, потому что уже точно не это. Когда мои родители хотели для меня «чего-то особенного», они не предполагали работу в супермаркете, и также это не моя мечта.

— Вопрос снят, — говорит Маркус. — Я разочарован, но не собираюсь притворяться удивленным. Я знал, что когда-нибудь мы тебя потеряем. Просто надеялся, что уйду на пенсию к тому времени, как ты обретешь здравый смысл.

— Облом.

— Это так, — отвечает Маркус, махнув рукой, давая добро на мое увольнение. Я выхожу из кабинета и по дороге на склад, где нужно выполнить много работы, вытаскиваю телефон. Так много уведомлений. Пропущенных звонков. Удаляю все и отправляю Джонатану сообщение:


Ты сможешь отвести Мэдди на занятия?


Его ответ приходит моментально.


Конечно.


Смотрю на его ответ, прежде чем пишу:


БЕЗ нападения на других репортеров?

Видишь ли, теперь нам нужно поговорить об этих нереалистичных ожиданиях.

Ты абсолютно прав. О чем я думала, ожидая от тебя цивилизованности?

Я, правда, не знаю. Но не переживай. Я доведу ее в сад... любыми способами.


Он дополняет сообщение улыбающейся дьявольской рожицей и водным пистолетом, поэтому в ответ я отправляю ему смайл с закатившимися глазами.

Время идет.

Я работаю над инвентаризацией.

Слышу, как люди ходят по магазину после открытия, но никто не тревожит меня. Хотя знаю, что так будет не всегда. Только вопрос времени.

В девять утра пишу Джонатану.


Ты без происшествий отвел ее в сад?

Определенно, без происшествий.

Никто не плакал и никто не побит.

Считается ли младший воспитатель?


Какого хрена?


Ты ударил младшего воспитателя?

Нет, она плакала, просила автограф. Моя большая фанатка.


Снова отправляю смайл, закативший глаза, прежде чем засунуть телефон в карман. Пытаюсь сосредоточиться на работе, но слишком отвлечена.

В десять часов снова пишу Джонатану.


Она позавтракала?

Младший воспитатель?

Мэдди. Она позавтракала?

А да, съела миску «Лаки Чармс».


Довольная, возвращаюсь к инвентаризации, но это не длится долго.

В одиннадцать часов отправляю другое сообщение.


Она же почистила зубы, да? Иногда забывает.


Нет ответа.

Вместо этого телефон звонит.

Джонатан звонит мне.

Отвечаю.

— Алло?

— Разве у тебя нет других занятий, вместо того, чтобы играть со мной в «двадцать вопросов»?

Вздохнув, приседаю на один из ящиков.

— В отличие от тебя, я могу выполнять несколько дел одновременно.

— Мэдди почистила зубы, — говорит. — Также расчесалась, и на ней была какая-то цельная штука. Комбинезон? Боди? Может, синяя? Или все-таки черная?

— А она вспомнила про рюкзак?

— Конечно, — отвечает со смешком. — Даже обулась, перед тем, как мы вышли из квартиры.

— Извини, понимаю, что задаю много вопросов, но аррр… я всегда рядом с ней по утрам. Впервые меня не было, чтобы приготовить ей завтрак или завязать шнурки.

— С ней все хорошо, — уверяет Джонатан. — Когда разбудил ее утром, то сказал, что ты на работе, поэтому сегодня она с папочкой. И я уверен, что когда довел ее до сада, все пальцы на ногах и руках были целы.

— Спасибо, — отвечаю. — Теперь мне нужно закончить кое-какую работу. Скоро увидимся.

Кладу трубку и возвращаюсь к работе, когда раздается стук в дверь. Она медленно отрывается, и вижу Бетани, которая останавливается в проходе. Поначалу она ничего не говорит. Пялится на меня, как и до этого Маркус. Пялится, и пялится, и пялится...

— Тебе что-то нужно? — спрашиваю я.

Она качает головой, когда удушающая тишина из кабинета повисает и здесь.

— Я просто...

— Просто что?

— Просто... это правда? Он серьезно живет в твоей квартире?

— Да.

В ее выражении лица мелькает проблеск боли.

— Ты знаешь Джонни Каннинга? И не рассказала мне?

— Я рассказывала тебе, — парирую. — Даже передавала от него привет на днях.

— Мы шутили. Я думала, ты не серьезно. Это правда?

Пожимаю плечом, когда накатывает вина, так как, возможно, я была несправедлива.

— Он, правда, передал привет. Он вспомнил тебя.

Ее глаза расширяются, лицо бледнеет.

— О, боже мой, правда?

— Правда, — говорю. — И мне жаль, что я заставила тебя подумать, будто это шутка, но честно скажи, ты поверила, что я на самом деле с ним знакома? Я так не думаю.

— Но ты могла, не знаю, привести его? О, боже мой, Кеннеди, тогда я бы поверила!

— Я не могла.

— Почему нет?

— Послушай, это сложно. Я давно знаю его, мы познакомились, когда я была моложе, чем ты сейчас. Знала его до того, как он стал Джонни Каннингом. То, что между нами было... Сложно.

— Вы? О, боже мой, вы с Джонни, ну, понимаешь... Вместе?

— Что мы?

— Ты знаешь... Вы делали это?

Недоверчиво смотрю на нее.

— Ты ведь знаешь, откуда берутся дети, верно?

— Знаю, но... о, боже мой. Это правда? Мэдисон его дочь?

— Да.

— О, боже мой.

— Бетани, только попробуй еще хоть раз сказать «о, боже мой».

— Извини! Просто никак не могу осознать тот факт, что у тебя лялька с Джонни чертовым Каннингом! Какой он в реальной жизни?

— Она уже давно не лялька. И как я сказала, это было давно.

— То есть вы не… Ну, ты понимаешь, с тех пор как он снова объявился? Вы двое не... вместе?

Я ничего не говорю, потому что в действительности не хочу отвечать на этот вопрос, но мое молчание дает Бетани то, что она хочет.

Она громко ахает, ее глаза расширяются еще больше, когда она визжит и кричит:

— Да!

Я морщусь.

Она снова визжит, заходя в кладовую.

— Да, ладно! Ты должна мне все рассказать! Мне нужны детали!

Чувствую, что мое лицо горит.

— Не люблю рассказывать о своей личной жизни.

— Что? Нет! Ты обязана! Ты не можешь сказать, что спала с Джонни Каннингом, и не дать никаких подробностей! Какой он? У него большой? Опиши мне!

Я смеюсь.

— Я не собираюсь ничего описывать. И он... Я не знаю. Он не обделен, если ты об этом спрашиваешь.

— О, боже мой!

Пропускаю мимо ушей.

— Просто... Вау, — говорит она. — Ты взорвала мой мозг. Это же не розыгрыш? Все правда?

— Правда.

Вытащив телефон, я сомневаюсь, прежде чем открыть приложение FaceTime и набрать номер Джонатана. Я никогда не разговаривала по видео-звонку с ним, поэтому не уверена, ответит ли он, но через мгновение парень берет трубку, и его лицо появляется на экране.

Он без футболки, волосы растрепаны, он не бритый. Через пару мгновений, я понимаю, что он в моей кровати.

— Ты, блин, шутишь? — резко говорю. — Ты все еще спишь?

— Пытаюсь, — отвечает. — Но кто-то продолжает мне мешать.

— Невероятно, — я качаю головой, встаю с ящика и направляюсь к шокированной Бетани. Знаю, что она слышала его голос и узнала Джонатана. Сую ей телефон в руку и говорю:

— Повеселись. Может, он опишет его для тебя.

Выхожу из кладовой, слыша ее крик.

— О, боже мой!

Магазин слишком забит для второй половины дня понедельника. Мне нужно пройти по проходам, чтобы проверить запасы товаров на полках, но повсюду закупающиеся люди.

Или притворяются, что покупают.

Ощущаю, как за мной следят.

Голос Маркуса раздается в динамике:

— Помощник менеджера пройдите к сервисной службе.

Я стону. Я единственный помощник менеджера. Когда достигаю передней части магазина, резко останавливаюсь при виде мужчины у стола сервисной службы.