-Нет, Борь, не уверен. Но я не могу иначе, понимаешь?

И Боря понимал, как и многое другое, как, например, что жена друга никогда не сможет принять деовчку, что как маленький зверёк сейчас сопела на заднем сиденье автомобиля. Но он не стал озвучивать это вслух, решив дать этому миру ещё один шанс на человечность.

Вова вышел из автомобиля, громко хлопнув дверью, порождая в моей голове кучу ненужных ассоциаций, отчего я сжалась ещё сильнее, мышцы уже начинало ломить от постоянного напряжения, но я даже и не догадывалась, что можно иначе. А потом открылась уже совсем другая дверь, означавшая, что мне надо выходить. Замерла, округлыми глазами глядя на Вову, который опять пытался изобразить на своём лице спокойствие и присутствии духа. Врал, я это видела. Еле заметно, но его потряхивало от мысли о том, что должно было случиться уже совсем скоро, через каких-то минут десять.

-Асель, пойдём, - очень мягко позвал он, протягивая руку, ладонью вверх и ожидая моего ответа на такой простой жест. Это он тоже усвоил почти сразу: мне всегда нужно было время для того, чтобы освоиться и решиться сделать шаг на встречу, каждый из которых был подобен прыжку веры в никуда.

Спустя почти целую минуту, я, наконец-то, кивнула головой, и начала коряво выкарабкиваться из салона машины, путаясь в огромном для детской фигуры мужском бушлате и всячески игнорируя протянутую мне руку.

Мир вокруг был уныл, но хотя бы не состоял из руин и громких пронизывающих звуков, разбивающих пространство вокруг на сотни осколков.

Дальнейший путь я помнила обрывками, которые до сих пор не желают соединяться в единую канву моей памяти. Я помню подъездную дверь, тяжёлую и скрипучую. Подъезд, зелёный и вроде как чистый, с редкими цветочными горшками на подоконниках. Лестница, выскобленная и непривычно высокая. Ступеньки, пролёты. Какая-то женщина, издавшая что-то радостное при виде моего «дяденьки». Она что-то говорила, быстро и громко, переполняемая эмоциями и чем-то ещё. Но к счастью, мы не задержались возле неё надолго, мой спутник сухо и односложно ответил, и лёгким движением подтолкнул оробевшую меня вперёд, закрывая собой от любопытных глаз. Ещё ступеньки, и, наконец-то, мы стоим у потрёпанной двери, обитой красным дерматином и металлическими кнопками, часть из которых уже давно повылетала.

Вова делает шаг вперёд, пытаясь выставить меня перед собой, но я сопротивляюсь, прячась за его спину. Он рвано выдыхает. На самом деле ему не терпится поскорее уже оказаться дома, чтобы увидеть свою семью, поцеловать жену, обнять сына, убедиться, что с ними обоими всё хорошо. Но мой очередной приступ паники задерживает его, хотя, казалось бы, до дома оставалось меньше метра. Он разворачивается ко мне и присаживается на корточки, чтобы иметь возможность заглянуть мне в глаза.

-Я понимаю, ты боишься.

Упрямо поджимаю губы, отчаянно качая головой.

-Я тоже волнуюсь, - продолжает свой обряд приручения капитан Тертышный. – Там моя семья. Я тебе рассказывал про них, помнишь? – между нами повисает пауза. Но так и не дождавшись от меня никакого ответа, ему придётся повторить свой неоднократный рассказ. – Мою жену зовут Марина, а сына - Артём. Они славные, и ты им обязательно…

Что я там обязательно мы так никогда не узнаем, потому что в этот момент алая дверь резко распахнётся, и на пороге появится мальчишка, в огромной футболке и с нелепой длинной чёлкой, разделённой на две части.

-Папа! – закричит мальчишка на весь подъезд, заставляя меня опять внутренне сжаться. – Ты приехал!

-Тёмыч! – откликнется мой «дяденька», резко подрываясь с места и заключая сына в могучие объятия, из-за чего тот даже отрывается от пола, повиснув в отцовских руках. На шум тут же выскочит женщина, в домашнем халате и с полотенцем в руках.

Они втроём ещё какое-то время будут топтаться на пороге квартиры, сжимая друг друга в жарких объятиях, а я, стоя в стороне, буду бороться с острым желанием сбежать. Меня остановит лишь одно понимание того, что я не имею не малейшего представления куда.

Семейную идиллию нарушит непонимающий детский восклик:

-Кто это?!

Вот таким я его и запомню. Удивлённым, переполошенным, напряжённым… И этот обиженный взгляд серых глаз, на уровне подсознания уже уловивших неотвратимость надвигающихся перемен.

-Это Асель. Она будет жить с нами…


Из воспоминаний я вываливаюсь резко и даже болезненно, с ходу врезаясь в женщину, практически бегущую по больничной территории. Это происходит столь неожиданно, что обе запинаемся и едва не падаем.

-Извините, - хором выдаём мы.

-Нет-нет, - бегло тараторит она. – Это я виновата, извините. Бегу и ничего не вижу.

-Бывает, - киваю я головой, борясь с нехорошим предчувствием внутри себя.

«Только не это. Хватит с меня прошлого на сегодня», - молю я мироздание о пощаде, но оно, как всегда, глухо ко всем моим просьбам.

-Понимаете, у меня сын в реанимации. Нас с мужем не было в городе, я не знала… А сегодня вот только прилетели, и тут такие новости. Сколько раз я твердила Артёму, что этот его мотоцикл до добра не доведёт, - сдерживая рвущиеся наружу слёзы, всплеснула Марина Альбертовна (в прошлом Тертышная) руками. Она изменилась, как минимум повзрослела, слово «постарела» к ней никак не вязалось. Они с отцом были почти одного возраста но если у того годы так или иначе брали своё, то Марине я не могла дать и пятидесяти. И если Аня была ухоженной, то бывшая жена отца была… безукоризненной.

Я оторопело моргала глазами и не дышала, боясь того момента, когда до неё, наконец-то дойдёт, кто стоит перед ней. Но этого всё не происходило. В результате, она успокоилась, сдавленно сглотнув и беря себя в руки. Моё молчание она восприняла за смущение перед чужими откровениями.

-Ещё раз извините, зачем я только это всё на вас вываливаю? Просто всё так неожиданно. Вы случайно не знаете, где здесь хирургическое отделение?

Я не глядя махнула в сторону родного корпуса и плохо слушающими губами проговорила:

-Третий этаж.

Глава 8.

Битый час сидела на парковке в машине и пыталась определиться с тем, что мне делать. События наваливались настолько неотвратимо, отчего начинало казаться, что достаточно скоро они меня задавят. Артём. Марина. Отстранение… Впрочем, последнее неожиданно волновало меньше всего. Я вдруг заволновалось о состоянии несостоявшегося сводного брата. Вспомнилось заплаканное лицо его матери. Давно привыкла относиться к пациентам максимально ровно и по возможности отстранённо, философски принимая истину, что жизнь – дело хрупкое. Нет, я, конечно, старалась делать всё возможное, а порой и невозможное, но и иллюзий по поводу своего всемогущества я никогда не строила, даже несмотря на всё своё случающееся самоуправство. Люди болеют. Люди умирают. И не бывает для этого походящего времени или причины. Эту истину я усвоила задолго до того, как стала врачом.

И вот, теперь моим пациентом оказался он… А может быть, уже не моим, потому что мне чётко дана установка, держаться подальше.

-Ася, я запрещаю тебе подходить к нему! Потому что если он не выживет, то это всё, конец для всей твоей врачебной карьеры, - ещё утром втолковывал мне в голову дядя Боря.

Не понимаю, как он мог не узнать в такой предельно однозначной ситуации сына лучшего друга, с которым прожил в соседних подъездах не один год. Не узнал ФИО пациента, послужившего причиной скандала между мной и Асмоловым? Не придал значения? Посчитал случайностью? Верилось слабо. Решил отмолчаться? Но почему? А главное, что мне с этим делать?

Запрет подходить к Артёму, неприятно царапнул по каким-то струнам души, вызывая волну яростного сопротивления и… волнения. Я не то чтобы не доверяла коллегам, но теперь во мне бурлило отчаянное желание всё проконтролировать. Что было не совсем хорошо, ибо переживать во мне начинал далеко не врач. Потребность в том, чтобы он выжил, в одно мгновение стала невыразимо важной.

Я объясняла всё переживаниями за отца… Если бы он только знал. Но он не знал. И как сказать я не представляла. Тема Артёма была закрыта для нас… ровно с того момента, когда он в свои пятнадцать бросил мне прощальное: «Лучше бы ты сдохла». И открывать её совсем не тянуло. И дело вовсе не в злости или ревности, а может быть и в них, но… На первом месте у меня как всегда стояла вина. Тертышный-младший в своё время сделал всё возможное, чтобы я в полной мере прониклась ею.

И словно в подтверждение всем моим мыслям, в сумке зазвонил телефон, разговаривать ни с кем не хотелось, но я всё равно заставила себя глянуть на дисплей. Аня. Отвечать расхотелось ещё больше, и не потому что я была ей не рада. Аня исконно была в моей жизни чем-то светлым и чуть ли не священным, стоило мне лишь однажды увидеть её. И вообще, она была тем единственным, что привносило в нашу с отцом жизнь какую-никакую иллюзию нормальности.  Я любила разговаривать с ней, даже в те моменты, когда она уж сильно откровенно просилась мне в душу, а для закрытой меня зачастую излишняя откровенность была страшнее «атомной войны». Но в этот раз я прекрасно знала, что ждёт меня, если я приму звонок. Поэтому я… ответила.

-Привет, как дела? - притворно бодро начала я, но её было не провести. Нашу с отцом манеру скрывать истинные чувства за наплывом показного оптимизма, она раскусила давно. 

-Асют, всё в порядке?

-Более чем, - натянуто заулыбалась я, так если бы Аня могла меня сейчас видеть.

-Ты узнала что-нибудь про того пациента? – она немного замялась, но затем добавила. – Про Артёма?

 -Нет! - неожиданно резко вырвалось у меня, и сама не понимала, что означает это самое «Нет». Скорее всего, что я не готова… обсуждать. Стоит ли говорить, что я уже сотни раз пожалела, что вчера вообще заикнулась Ане про Тертышного? Но… мне нужна было хоть какая-то информация, а где её искать, если не у неё?