Алиса Евстигнеева - Пробуждение

Я научусь жить и с этим, успешно имитируя подобие смирения. Наверное, я хорошая актриса, раз оклемавшись сам, муж действительно поверил, что я смогу решиться на ещё одну попытку.

Весь этот суповой набор из воспоминаний и переживаний крутился в моей голове, пока я бродила по квартире, не зная, чем себя занять. Домашних дел не находилось, дом как всегда казался до неприличия убранным. Хотелось психануть и разметать вещи, безукоризненно лежащие на своих местах.

С радостью вернулась бы  за город, но я собственными руками сегодня отсекла всякую возможность находиться в родительском доме. Потому что одновременно врать и смотреть им в глаза я не умела.

Андрей приехал с работы поздно вечером, обнаружив меня всё в том же кресле в углу спальни, завёрнутую в плед и подобравшую под себя ноги. К своей чести, он не стал устраивать сцен или делать вид, что ничего не произошло.

-Всё в порядке? – замявшись, поинтересовался он.

На самом деле, этот вопрос начинал меня уже раздражать. Что значит быть  в порядке? И что делать с тем, если я не знаю и не понимаю, каково это?!

-Да, наверное, - киваю головой.

Урусов какое-то время рассматривает меня, устало потирая гладко-выбритый подбородок.

-Будешь ужинать?

-Да, - почти шёпотом отвечаю я, зная наперёд, что мне сегодня кусок в горло не полезет. Но если один ужин – цена нашего перемирия, то я готова не только сидеть рядом с мужем, вяло гоняя части салата по тарелке, но и самолично встать к плите с поварёшкой.

Но последних геройств от меня и не требуется, и ужин приезжает к нам из ресторана.

-Ты как? – закончив с основным блюдом и вытирая губы салфеткой, вполне искренне спрашивает он.

Я думаю. Слегка затянуто, зато мой порыв оценить истинное положение дел в собственной жизни вполне честен.

-Меня от операций отстранили, - в итоге жалуюсь.

Андрей хмуро сводит брови.

-Почему?

-Самоуправство.

Пока я разливаю нам чай, он обдумывает последнюю новость, я сразу же напрягаюсь, ожидая упрёка и шпильки в мою сторону, но он ничего такого не делает, лишь вздыхает.

-Может оно и к лучшему?

Мои глаза округляются, и я вовсю смотрю на него, не в состоянии понять, как расценивать его слова.

-Просто в последнее время… ты только и живёшь, что своими операциями, - бегло поясняет он, принимая горячую кружку из моих рук. – У меня такое чувство, что я вконец теряю тебя.

Последнее звучит болезненно-правдиво, но я не имею ни малейшего представления, что вообще здесь можно сказать, поэтому просто киваю, прячась за своей кружкой.

Вечером мы окажемся в одной постели. Андрей попытается притянуть меня к себе, перед этим заигрывающе проведя ладонью по моему бедру, а я покрепче зажмурю глаза, до последнего притворяясь спящей. Он разочарованно вздохнёт и повернётся ко мне спиной. И лишь, когда спальня наполнится привычным сопением, я выскользну из нашей кровати, чтобы уйти на кухню, отдаваясь очередной порции воспоминаний.

Я промаялась дома два дня, прежде, чем настало время следующего дежурства. Жизнь как никогда выглядела пустой и бесцельной. Я раньше и не задумывалась, какое значение имеет каждодневный рабочий график. Теперь же меня не покидало устойчивое ощущение, что я спала, и продолжаю это упорно делать, не в состоянии проснуться и задышать полной грудью.

Андрей больше не предпринимал попыток разговорить меня, но через день всё-таки потащил нас в ресторан, полагая, что это позволит нам немного расслабиться. Однако, эффект у сей затеи был диаметрально противоположный, потому что в окружении гула людских голосов становился очевидным масштаб пропасти между нами. Что-то внутри меня с придыханием ждало, когда же Урусову надоест это всё, и он подаст на развод. Сама принять такое решение я  не могла, ведь для этого как минимум надо было вылезти из своей раковины, а позволить себе такую роскошь у меня не выходило.

На работу ехала в странном настроении, ибо у меня никак не получалось отделаться от мысли, что в первую очередь я еду к Артёму. Про его состояние специально не узнавала, хотя тут было достаточно одного звонка на пост, но логика подсказывала, что если бы что-то случилось, то мне бы уже давно сообщили. А всё остальное… мне хотелось увидеть его своими глазами, словно оттягивая неясное садомазахистское удовольствие.

Высидев утреннюю планёрку, всячески игнорируя самодовольные взгляды со стороны Асмолова, думала двинуться в сторону реанимации, но наткнулась на хмурого Куприянова, видимо, предупрежденного насчёт меня.

-Держись в стороне, - велел Кирилл. – В порядке он. Экстубировали вчера, дышит сам. Динамика положительная, если будет всё в норме, завтра в общую палату переведём.

Раздражённо скрипнула зубами и, крутанувшись на месте, отправилась в противоположном направлении. До обеда занималась текучкой. Подбивала старые карты, пару раз сбегала в другие отделения на консультации. Верхушкой моего профессионализма в первой половине дня явилась аппендэктомия. Я, конечно, понимала, что хороший врач не выбирает себе пациентов, и работает с задачами любой сложности, но в голове засела неотвратимое предчувствие, что чужие аппендиксы – теперь мой удел.

Будни хирургического отделения бывают разными, плановых операций нам хватает всегда, а вот дежурства раз на раз не приходятся, в отличие от приёмного, где регулярный ахтунг – дело привычное. Но работа обычно не иссякала. Иногда даже с перегибами, когда и одной дежурной бригады не хватало на всех, и ты Барсиком мечешься по отделению. После таких суток мы еле находим в себе силы доползти до дома и вырубиться. Порой бывает относительное затишье, когда наплыв пациентов умеренно приемлем. А иногда случается штиль… Последнее было моим сегодняшним вариантом.

В итоге в часа два окончательно измаявшись в ожидании чего-то неизвестного, я психанула и убежала в административный корпус к дяде Боре.

Истомин лишь тяжко вздохнул, обнаружив меня на пороге своего кабинета в сопровождении безуспешных попыток своего секретаря удержать меня на месте.

-Оля, пропусти эту сумасшедшую, - махнул рукой главрач, уже заранее смирившись с моим приходом.

-Я всё поняла, приняла, осознала, готова исправляться, - затараторила я сходу, как только за секретарём захлопнулась дверь.

-Ася, - выдохнул Борис Анатольевич, - давай не будем начинать?

-Нет, - сопротивляюсь я, - будем! Будем. Наказание достигло цели, если хотели чему-то научить, считайте, что у вас это получилось.

Он глянул на часы.

-Быстро же ты сдалась, я вот тебе сутки давал.

-Так, значит, можно прекратить весь это цирк? – по-хозяйски уселась я в кресло напротив шефа.

-Единственный, кто тут устраивает цирк – это ты. Аська, меня не сегодня – завтра на пенсию отправят, что ты тогда будешь делать? Другой человек тебя здесь и больше недели не выдержит.

Поджимаю губы. Так, главное не спорить, не спорить…

-Я буду паинькой, - делая как можно более безобидный вид, клянусь я тожественно.

-Сама-то в это веришь?

-Обязательно, - не моргнув глазом, вру я.

Борис Анатольевич задумчиво стучит пальцами по столу, будто действительно что-то обдумывая.

-Ладно, - кивает он головой, отчего мне хочется сжать кулаки в знаке ликования. Неужели всё так легко? Но дядя Боря как всегда не торопится облегчать мне жизнь. – Один вопрос. Только один, от которого зависит твоя дальнейшая судьба. Если ты отвечаешь мне на него честно, и ответ нас обоих удовлетворяет, то с завтрашнего дня можешь начинать работать в привычном режиме. Согласна?

Я с готовностью  закивала головой, хотя желудок и сжался от неприятного предчувствия.

-Ты отцу рассказала про пациента Тертышного?

Рабочий день подходил к концу, коллеги расходились по домам, бросая краткие прощания напоследок. Я сидела в ординаторской, рассматривая шершавую стену напротив моего стола. Штиль продолжался, и кто-то даже пошутил, что нам сегодня везёт. А меня ломало… от мыслей, от бездействия. Петрович, которого неясно каким ветром занесло к нам в ординаторскую, развлекал своими многочисленными байками дежурную сестру и молоденького интерна Юленьку. До меня доносились восторженные женские смешки, порой возвращая обратно в реальность.

-Ась, - наконец-то, вырвал меня из оцепенения Петрович. – Мы с тобой сколько лет вместе работаем? Года четыре?

-Пять, - на автомате поправляю я его.

-Пять, точно, - кивнул он головой. – Не поверишь, все эти годы мечтал спросить о том, кто ты по национальности.

Мой непонимающий взгляд.

-Да мы тут про национальные стереотипы. Вот Юленька у нас Штаунберг, с традиционными немецкими корнями. А ты у нас кто? Имя Асель же что-то должно означать? А, дитя гор?

Недовольно глянула в сторону анестезиолога, вообще-то он мне обычно нравился, за свой профессионализм и умение понимать тебя с полуслова, но иногда, в окружении женщин, на него находило желание поиграть на публику и изобразить из себя знатока человеческой натуры.

-Русская я, - как можно спокойней проговорила, удивляясь тому, что давненько же мне не приходилось говорить этих слов.

-С твоей-то внешностью? – усмехнулся назойливый коллега.

-Я в Питере родилась, - отрезала я, по возможности, отметая все остальные вопросы, резко встав с места и выйдя из ординаторской.

И ведь не врала. Почти. Родилась я действительно в Северной столице, правда, тогда она ещё была Ленинградом, в конце восьмидесятых. Самое смешное, что точной даты даже я не помню, а спросить по истечению лет не у кого.

Я совсем смутно знаю историю знакомства своих настоящих родителей, мама что-то пыталась мне рассказывать, но в силу своего возраста я запоминала мало и обрывочно, а уже потом стало откровенно не до этого.