Егор понял мои слезы по-своему.

— Аль, ну что ж ты плачешь… — разжал руки и отступил, оставляя между нами безопасную дистанцию. Нервничает. Вцепился в волосы пятерней и только потом вспомнил, что цепляться не за что, шевелюру сбрил. — Я ж не заставляю тебя… ни к чему не принуждаю, не тороплю. Просто пообедаем, поболтаем.

Хочу сказать: «Принуждай!», всем сердцем хочу, но вспоминаю врачей и сжимаю губы. Егор желал мне добра, но толкнул слишком сильно. А я боюсь упасть, очень боюсь. Но и отказаться от Егора не могу.

— Тебе-то зачем есть низкокалорийные продукты? — улыбаюсь, охрипшая от слез.

— А тебе? — улыбается навстречу.

— Тогда пойдем углеводничать!

Мы пообедали вместе. Словно перепрыгнули через десяток страниц и оказались совсем в другой истории. Напряжение испарилось, остались только смех и беззаботная болтовня. И тепло, такое приятное, что от него щекотно.

А потом Егор уехал домой. Со смехом признался, что так спешил ко мне, что забыл на работе телефон и не выключил компьютер.

Мы договорились о следующей встрече. У Егора нет никаких дел в регионе, вот я и спросила, зачем он снова сюда собирается.

— Как зачем? Пообедаем вместе, — ответил невозмутимо.

— Ты приедешь сюда ради обеда? В городе кризис общепита?

Глупые вопросы, но я ведь женщина! Мне надо услышать, что Егор хочет со мной увидеться.

А еще пусть добавит что-то такое, от чего сердце собьется с ритма.

Егор ответил серьезно:

— У вас здесь майонез вкуснее, остренький такой, наверное, горчицы больше кладут. И воздух свежий. Татьяна Игнатьевна так и сказала, что мне воздух понравится, его пить можно, как парное молоко.

Да-да, майонез и воздух, этим мы и славимся.

Мы болтали о бывших одноклассниках, о моей работе. О своей Егор почти не говорил, переводил тему. Когда я не выдержала и спросила про журнал, он пожал плечами.

— Вроде ребята что-то делают, но у меня нет времени этим заниматься. Отец купил новый телеканал, с ним еще та свистопляска.

— Никита сказал, что вы еще в марте решили избавиться от «Красоты и дома».

— Не в марте, а в апреле, и не мы, а отец, но ты об этом знала, я же показывал заключения экспертов, — Егор напрягся, услышав о Никите, но не стал развивать тему дальше. Снова заговорил о телеканале.

Я толком не слушала, потому что внутри заныла тоска. Что его ребята делают с моим журналом? Ведь Егор так и сказал на перроне: «Журнал твой. Совсем твой. Полностью».

Интересно, что он имел в виду?

Я не жалею, что уехала, это всего лишь любопытство.

— Ты что, совсем больше не будешь заниматься журналом? — не выдержала. Прервала Егора посреди рассказа про канал, получилось неловко.

— Когда приготовят презентацию для директората, я проверю, что к чему. А так… Обойдутся без меня. Я что, похож на человека, которого интересует журнал «Красота и дом»? — насмешливо дернул бровями.

В субботу мы встретились на побережье. Жаркая весна намекала на приближение лета, и мы гуляли вдоль реки, босиком по теплому песку. Перекусили на берегу, а вечером поужинали в ресторане. Даже не переоделись, так и сидели в джинсах с промокшими от речной воды штанинами.

Егор хотел отвезти меня домой, но я не позволила. Ему рано утром в командировку, незачем проводить полночи на шоссе. Прощаясь, он внимательно вглядывался в мое лицо, словно искал что-то недосказанное. Провел большим пальцем по моему подбородку, склонился ближе.

Не помню, чтобы когда-нибудь так сильно хотела поцелуя. Даже в самых волшебных мечтах о Никите я не испытывала такой острой глубинной тяги, скручивающей все тело, от пальцев ног до мыслей в голове.

Но Егор покачал головой:

— Что не так, Аль? Ты опять сама не своя, зажатая, закрытая от меня. Мы же просто общаемся, я не настаиваю, ничего не требую. Что я делаю не так? Скажи, Аль!

Зрачки расширены, дышит часто, неровно, трет ладонью шею. Страх, вот что это. Егор боится, что снова напортачил, что-то не так прочитал на моем лице и в моих словах. Как в прошлый раз.

— Все так. Все очень-очень так, понимаешь? Очень.

Не расслабился, но спорить не стал. И когда я провела пальцем по его подбородку, повторяя движение, он не протестовал. Не отпрянул, как однажды, когда был уверен, что я влюблена в Никиту.

— Все так, — повторила с напускной уверенностью, как делают всегда, когда лгут. Не хочу больше лгать. Пора признаться, что журнал мой. МОЙ. Что на днях я заказала очки. Что я читаю и пишу тоже. Диктую. Что связалась со специалистом и заняла очередь на консультацию. Увы, я не Егор Воронцов, меня не встречают с распростертыми объятиями, придется подождать.

Что я очень без него скучала и буду скучать, как только он сядет в машину.

Что Егор прав во всем, что сказал обо мне.

Что мне страшно до слез, потому что легко не будет. И без него я не смогу. Я как слепая горнолыжница, и мне нужен проводник. Не просто проводник, а Егор, который занудничает, провоцирует меня и читает нотации.

Но однажды сказав такое, не возьмешь назад. Не сойдешь с пути. Пока я добровольно отказываюсь от предложенного, я в безопасности. А если сделаю шаг, это риск. Слишком многое против меня, все и все, кроме Егора…

— Раз так… — прикоснулся щекой к моей, поделился теплом. Оставил поцелуй на моих губах, легкий, как улыбка. — Тогда дай мне шанс, Аль! Мне нужна не интрижка, а настоящий шанс, без сомнений и притворства. Я стараюсь на тебя не давить, но недосказанность между нами убивает. Ты что-то скрываешь, а я… я очень хочу, чтобы ты дала мне шанс. Пока я в командировке, у тебя есть время подумать.

Я открыла рот, чтобы ответить, но Егор приложил палец к моим губам. Боялся услышать что-то, кроме «да».

Чмокнув меня в кончик носа, сел в машину и уехал, оставляя у дороги возмущенную меня.

Куда поехал?! Вот шанс! Бери! Бери, говорю!

Хоть за машиной беги, честное слово.

Однако он прав, я скрываю нечто важное, только вот как признаться, не знаю.

Во время командировки Егор присылал шутки, смешные картинки, делился новостями, словно между нами не висел его последний вопрос. Во вторник курьер доставил охапку цветов с запиской: «На всякий случай, вдруг я сделал что-то не так? J».

В четверг Егор вернулся без предупреждения. Я не ждала его до выходных, но, когда в десять вечера раздался звонок в дверь, сердце подпрыгнуло до самого горла.

Смотрит на меня исподлобья, будто и вправду думает, что я ему откажу. Но потом читает на моем лице положительный ответ. Правильно читает, в этот раз не ошибся. Идет ко мне так решительно, будто собирается взвалить на плечо и утащить в пещеру.

Целует меня, обхватывает ладонью затылок, другой рукой прижимает к себе. Кажется, я вся умещаюсь в его руках целиком и хочу сжаться в комочек и оставаться в них. Навсегда.

Интересно, такой «шанс» его устроит?

А Егор целует как требует, и между нами тянется связь, я впитываю ее и хочу больше.

Хочу, чтобы он указывал мне, настаивал, толкал. Всего хочу, на что обижалась. Ну да, я женщина. Тоже мне, сюрприз!

Отпускает мои губы и выдыхает с громким «Ох!». Мы касаемся только лбами, тяжело дышим, в глазах туман.

Я говорила, что меня интересует журнал? Какой журнал? В мыслях нет ничего, кроме Егора.

— Здравствуй! — говорит в мои губы.

— Здравствуй! — отвечаю.

— Извини, что так поздно. Не терпелось лично узнать твой ответ. — Его пальцы запутались в моих волосах, во взгляде бесятся черти. — Судя по твоей реакции, ты согласна дать мне шанс? — весело хмыкает.

— Шанс? Тебе? Ты о чем? Я всех гостей так встречаю! — смеюсь в ответ и тянусь к нему в надежде на следующий поцелуй, но не тут-то было.

Обычно после первого поцелуя обнимаются и болтают о милых глупостях. С Егором все не как у людей, ему необходимо четко расписать будущее и получить гарантии. Даже если он смертельно устал, что становится очевидным, когда я включаю свет. Неудивительно, ведь после самолета он провел несколько часов в машине, чтобы приехать ко мне. Глаза покраснели, под ними тени. Егор еле держится на ногах, но только я успеваю пригласить его в комнату, как он ставит мне ультиматум.

— Я должен быть честен с тобой с самого начала, — трет ладонью уставшее лицо. — Я пожизненно привязан к работе и к городу. Не люблю заглядывать вперед, но… Я готов жить на шоссе всю неделю, чтобы ездить к тебе, но переехать сюда не смогу.

Я люблю тепло в доме, и от этого Егора еще больше клонит в сон, но он не сдается.

— Я не стану давить, чтобы ты переехала. У меня плохо с терпением, ты об этом уже знаешь, но я постараюсь. Если ты почувствуешь, что я перехожу границы, как в прошлый раз, не беги, ладно? Просто скажи.

— Скажу.

— Сразу скажи, Аль, не держи в себе. Я дурак, хочу от всего тебя защитить и забываю, что ты сама со всем справляешься.

— Защитить от самой себя невозможно.

— А я вздумал, что смогу! — сверкнул сонной улыбкой. — С детства мечтал, поэтому и запало в голову… — Сидит на кровати, прислонившись к стене, еле удерживает глаза открытыми и улыбается. — Помнишь мой детский рисунок из капсулы времени?

— Побоище, воина и палатку?

— Это не палатка и не елка. Это ты.

— Палатка — это я?!

— Я пытался нарисовать красивое платье, а звезда наверху — это твоя корона. Ты принцесса. Я убил всех врагов, чтобы тебя защитить, и сложил их тела к твоим ногам. Аль, можно мне кофе? Иначе я сейчас засну.

— Лучше спи.

— Нет, что ты… я так давно тебя не видел!

А у самого глаза закрыты, и голова сползает по стене.

— Я дурак, да? — улыбается почти во сне.

— Нет, но, если твоя мечта сбудется, тебе грозит тюремный срок.