— Ты считаешь, что завтра нас разведут и Лизку оставят с ним?

— Да, — вновь переводит глаза с монитора на меня. — Я тебе вчера говорил, почему ребёнка оставят с ним.

— И оба варианта по решению проблемы за гранью моих возможностей. Я не найду себе мужа влиятельнее Артёма, не стану богатой и знаменитой. Мне просто нужно смириться, что дочь будет жить без меня, — стискиваю зубы, дышу со свистом. — Это сложно… Я не знаю, как мне быть.

Руслан молчит, смотрит на монитор, потирая пальцами подбородок и губы. Кажется, ему все равно до моих душевных терзаний.

— Я думаю после развода уехать в свой город, там у меня родители. Найду себе работу, буду созваниваться с Артёмом и ждать его разрешения для встречи с дочерью, — щеки мокрые, но я не замечаю слез, я пытаюсь себя убедить, что смогу пережить, смогу справиться с собой и не впаду в депрессию. Лиза будет жить с папой, её обеспечат всем необходимым, у неё будет все. Может быть, Артём станет хорошим отцом, может быть, в сложившейся ситуации так будет лучше. Лучше… для неё.

— Я не буду говорить, что ребёнок должен оставаться только с матерью и точка. В жизни бывают разные ситуации, иногда дети растут с отцом. Или вообще с бабушкой, — прищуривается, поджимает губы. Не понятно, что вызвало недовольство: тема разговора или то, что сейчас изучал на ноутбуке.

— Странно, когда воспитывает бабушка, а оба родителя живы и заняты собой. Я такого не понимаю.

— Обычная практика, женщина занимается домом и детьми. Если у сына нет жены, то мать помогает.

— Твои родители развелись?

— Что? — глаза смотрят строго, хочется спрятаться от этого пристального взгляда, приподнимаю губы в улыбке, а он сдвигает брови. — Я отвезу тебя домой.

— Да я могу сама добраться, — суетливо встаю со стула, беру чашку. Руслан не останавливает, слышу хлопок закрывающей крышки от ноутбука. Настроение у него ощутимо испортилось. Чувствовалась тяжесть в воздухе, как будто не за горами буря. Когда он вновь появляется на кухне, уже одетый для выхода из дома, я благоразумно молчу.

Мои сборы занимают не больше пяти минут. Мы не разговариваем друг с другом, Руслан в себе, и по нему видно, что лезть к нему с пустыми разговорами не стоит. Неужели его настроение изменилось из-за моего вопроса? Вроде ничего особенного не спросила, в нашей стране развод не карается законом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Меня завтра не будет в городе, надеюсь, что суд пройдёт без сюрпризов, — мужчина первый нарушает молчание между нами, когда мы уже отъехали от его дома, и машина влилась в поток автомобилей.

— Вряд ли что-то этакое случится, — тяжело вздыхаю, смотрю в окно. — Может, и не стоило заваривать эту кашу, Лиза была бы со мной. Это единственное, что меня сильно угнетает.

— Возможно, тебе удастся договориться с мужем. По сути, дед давно умер, можно как-то обыграть завещание. Я не думаю, что там все так чётко прописано в отношении ребёнка.

— Но ты говорил…

— Это я размышляю вслух. Ты говоришь, что дочь ему не нужна, но вдруг ошибаешься.

— Нет. Артём никогда не выражал восторга по поводу моей беременности, он и не особо был рад рождению дочери.

— Он хотел парня?

— Он хотел секса, а мне запрещали сильно активничать.

— Изменял? — отрывает взгляд от дороги, его глаза могут запросто залезть в душу и выяснить все тайны, однако Руслан не давит, не выступает в роли психолога. Он строит со мной доверительный диалог, хочется ему выговориться и довериться.

Странное чувство, обычно все тайны проще рассказать подруге или маме, но не мужчине, но с ним хотелось поделиться. Возможно, это чувство возникает, потому что он не давит своим мнением и не пытается силой все вытащить наружу, разложить по полочкам, если я сама этого не хочу.

— Да, изменял. Я думаю, что это происходило систематически, чтобы выплеснуть свою агрессию, утолить свою жажду жестокости. Если б все доставалось мне, моя жизнь оборвалась бы для кого-то внезапно, для кого-то закономерно, я бы сейчас не сидела с тобой в машине и не разговаривала.

— Почему ты на него не написала заявление?

— Ты ж сам знаешь, что ему ничего бы не сделали, — усмехаюсь, Руслан сжимает до хруста челюсть. Злится что ли?

— Ты не подумай, что я страдаю стокгольмским синдромом, нет, — поспешно тараторю, словно именно сейчас у этого человека складывается обо мне впечатление. — Всё началось после свадьбы, до этого и намёка не было на жестокость, на желание унизить, показать свою власть над моей жизнью.

— После первого удара надо было уйти. Я не представляю, каким надо быть мудаком, чтобы поднять руку на женщину, — крепко сжимает руль, аж костяшки побелели. — Он тебя бил беременную? — я отвожу глаза в сторону, а Руслан процедил что-то на незнакомом мне языке.

Бил.

Потом я месяц лежала на сохранении и молилась Богу, чтобы сохранили мою девочку. Ради неё я вынесла многое, не каждая бы это пережила в здравом уме. В больнице сказали, что упала с лестницы, правда, лечащий врач скептически улыбнулся, но свое мнение держал при себе. В частной клинике никому ничего доказывать не надо, даже если видишь, что откровенно вешают лапшу на уши. Мне было все равно, после выписки я неделю пробыла дома, а потом у меня открылось кровотечение. Та ночь стала моим персональным кошмаром. И то, что Лизка сейчас бегает, хохочет, ничем не отличается от других детей, большая заслуга врачей. И денег Градовских.

— Салфетки в бардачке, — слышу спокойный голос Руслана, выдергивающий меня из воспоминаний. Опять лицо мокрое, шмыгаю носом и послушно достаю коробку с сухими салфетками.

— Я на самом деле не плакса, — оправдываюсь, комкая в руках салфетку. — Просто нервы к черту, реву, дай только повод.

— Всё нормально. Ты очень сильная, — встречаемся глазами, шмыгаю носом. Эти слова… Они как бальзам на душу, я чувствую, что мне нужны были эти слова, нужна банальная поддержка, ощущение того, что я не одинока в борьбе против несправедливости.

— Спасибо, — смущенно улыбаюсь, опуская глаза. Руслан кивает головой, едва улыбаясь в ответ.

Мы без происшествий доезжаем до моего временного дома. Я уже поворачиваюсь в сторону водителя, чтобы поблагодарить за вечер, утро, за вовремя сказанные мне слова. Но все вылетает из моей головы, когда я вижу возле подъезда до боли знакомый джип. Руки холодеют, начинают подрагивать от внутреннего напряжения.

Вжимаюсь в кресло, забыв, что рядом находится Руслан. Нервно комкаю несчастную салфетку, едва дышу. Когда открывается дверь джипа, я хочу превратиться в невидимку. Артем мельком бросает взгляд в нашу сторону, смотрит внутрь машины, и тут я подрываюсь, поспешно отстегиваю ремень безопасности.

Я забываю поблагодарить и попрощаться с Русланом, я забываю свои плохие мысли, я забываю все, что можно забыть, кроме того, что сейчас возле чёрного джипа топчется моё маленькое чудо, норовя залезть в ближайшую лужу. Сердце радостно екает, ноги несут меня в их сторону, я оказываюсь возле мужа и Лизки, сразу же присев перед дочкой.

Лиза не пугается, не плачет, не прячется за Артёмом, приветливо мне улыбается. С тоской замечаю, что у неё появились новые зубки, которые вылезли без меня. Она подросла, это заметно, когда не видишь своего ребёнка неделями.

— Привет, Лиз, — сжимаю кулаки, чтобы не схватить дочь, не прижать к себе, не спугнуть эту минуту доверия. Дочка смешно выпячивает губки, произносит что-то неразборчивое, протягивает ко мне ручку и тыкает в щеку. Прикусываю нижнюю губу, борясь со слезами, осторожно ловлю её ладошку и целую пальчики. Не одергивает руку, наоборот, делает шаг ко мне, и через мгновение я уже не я, я забываю о присутствии Артёма, забываю прошедший вечер. Это не важно, важно то, что сейчас я обнимаю своего ребёнка, важно то, что она сама потянулась ко мне. Важно то, что сейчас мы с ней дышим в такт.

21

Счастье есть. Оно в улыбке дочери, в ее смехе, в ее топоте. Счастье имеет голубого цвета глаза, мягкие светлые кудряшки. Счастье пахнет ванилью и чем-то сладким. Счастье снуется под ногами и сует свой маленький носик повсюду. Счастье меня обнимает. И я обнимаю… А еще по-дурацки плачу, но при этом улыбаюсь от радости, от возможности быть рядом с дочкой и смотреть на нее.

— Она на тебя становится похожей, — замечает Артем, когда Лизка, схватив поварешку, убежала в комнату. Улыбаюсь мужу благодарной улыбкой. Да, я оценила его жест привезти сегодня дочку, молчаливо наблюдать за нами.

— Еще поменяется, — отворачиваюсь к плите, чтобы поставить чайник. — Кофе нет, чай будешь?

— Мне все равно. Там, во втором пакете, фирменный пирог от Алевтины.

— Это так мило с ее стороны.

Алевтина — универсальный сотрудник у Градовских. Ей около сорока, но она давно работает в этой семье в роли экономки, следит за порядком дома, но чаще всего обитает на кухне. Еда, приготовленная ее руками, просто таяла во рту. Ее не раз пытались переманить в другое место, обещали высокую зарплату, график свободнее, но Алевтина умела быть преданной и благодарной. Когда ей было восемнадцать, именно отец Артема дал ей работу, позволял совершенствовать себя в кулинарии, поощрял и поддерживал. Возможно, даже спал с ней, но эти мысли держала при себе — чужие личные дела меня не касаются.

— Она передавала тебе привет, — Артем склоняет голову набок и следит за каждым моим действием, как хищник за добычей. Первые тридцать минут я ждала агрессивного прессинга с его стороны, упоминание по поводу отказа от родительских прав, но ничего подобного не было. Он привез сумку с необходимыми вещами для Лизки, прихватил ее игрушки, взял пакет с едой. Его забота чем-то напоминала заботу Руслана, но я запретила себе сравнивать этих мужчин друг с другом.