— Руслан, камеру сняли, сейчас парни перекидывают информацию на ноут. Ох, твою мать! — видно, со стороны Женя выглядит совсем плохо, раз сдержанный до эмоций Захар, ругается. — Кто её так?

— Вот ты и узнаешь, кто её так, — засовываю паспорт в карман пальто, осторожно кутаю девушку в плед. Вздрагивает от каждого прикосновения.

— Не трогай меня, — шепчет, из глаз текут слезы. — Не трогай… — умоляет, горько поджимает разбитые губы.

— Шшш, моя хорошая, — в горле стоит ком, сердце бухает в груди тяжёлыми ударами. Как ребенка, прижимаю к груди, выхожу из квартиры. Захар сопровождает до машины, придерживает дверь, пока я укладывают Женю на заднее сидение. Меня беспокоит, что она не открывает глаза, не приходит в себя, цепляется за возможность быть без сознания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Приедет Натан, разберитесь. Мне скинь только имя и адрес проживания того, кто вошел в эту квартиру, — Захар кивает головой, я бы мог прям сейчас назвать все, что меня интересует, но лучше еще раз убедиться в своей правоте.

Едем в самую ближайшую больницу. В приемном покое нас не сразу принимают. Смотрят насторожено, тщательно проверяют документы. Вижу в глазах осуждение ко мне и жалость к девочке. Не сомневаюсь, что все думают о том, что это я ее так разукрасил. Я их понимаю, зрелище не для слабонервных. Избитая девушка, на тело и лицо которой не взглянешь без слез, доставлена мужчиной неславянской внешности. Щетина сейчас делает меня ярким представителем отцовского народа, еще и глаза горят мстительным огнем.

Женю забирают, куда-то увозят, я дергаюсь следом, но меня просят заполнить какие-то бумажки. Потом наступает бесконечное время ожидания. Ненавижу ждать. Ненавижу это состояние подвешенности. Мечусь из угла в угол коридора с мрачным выражением лица, пугая не только персонал, но и пациентов, выползших из палат. Сажусь на кушетку, откидываю голову к стене и прикрываю глаза. По-прежнему стоит запрет на мысли о том, что я сделаю с Градовским, но некоторые все же проскальзывают. Больше всего мне нравится мысль, что его нужно кастрировать. На живую, без анестезии. Отрезать не только яйца, но и член. Самое безобидное — это написать заявление, а это в любом случае будет, и отправить на зону. Еще подсуетиться, шепнуть нужным людям отфильтрованную информацию, его быстро нагнут в позу. Будет молить о пощаде — его рот быстро заткнут. Какая прекрасная мысль, аж греет изнутри.

Сколько времени прошло? Часа три? Четыре? Смотрю на наручные часы, оказывается, всего лишь полтора часа, как ее увезли на осмотр. Как-то слишком долго. Тру ладонями лицо, вновь прикрываю глаза.

Раздаются шаги, я резко открываю глаза и смотрю на приближающегося ко мне врача. Это женщина, но забирал Женю у меня мужик. Усмехаюсь, видимо, решили не испытывать судьбу и не проверять степень вспыльчивости моего темперамента и глубину моей ревности.

— Вы привезли Градовскую Евгению Владимировну? — останавливается передо мной, окидывает неприязненном взглядом. — Что вы ж до конца не долюбили бедную девушку? — в голосе осуждение, даже скрытая ненависть. Чертова расистка.

— Как она? — выдавливаю из себя этот формальный вопрос.

— Жить будет. Синяки до свадьбы заживут, как и ссадины, — пренебрежительно, с капелькой иронии отзывается женщина. Встаю с кушетки, она пятится назад, а я наступаю на нее, смотрю тяжелым взглядом на ее зашпаклеванное лицо. Ярость, которая душит несколько часов, просится наружу.

— Послушайте, — смотрю на бэйджик, — Анна Петровна, засуньте свою язвительность в одно место, иначе помогу, — точка кипения достигнута, лимит хорошего воспитания исчерпан, и хочется крушить все вокруг. Женщина бледнеет, и оттенок кожи ее лица сливается с больничной стеной. В глазах панический страх, вижу, что хочет позвать на помощь, но не решается, я близко, быстрее ее придушу, чем успеет пикнуть.

Меня рвёт, держусь на честном слове, чтобы не зацепиться за пустяк и не сорваться. Я никогда таким злым не был, когда хотелось не просто уничтожить, а разделать на куски, на живую. Я хотел убить, не всех вокруг, а конкретного человека.

— Руслан, — неожиданно появляется Натан, отталкивает меня к противоположной стене, заслоняет врача от меня. — Иди на улицу, подыши воздухом, — его спокойный голос отрезвляет, часто моргаю. Натан пристально следит за мной, за каждой эмоцией на моем лице. Благодаря ему не натворил дел. Резко отворачиваюсь, иду по коридору к выходу.

Воздух охлаждает разгоряченное лицо, но не настолько, чтобы я перестал думать о том, что буду делать с Градовским, когда до него доберусь. Кулаки то и дело сжимаются, из машины достаю сигареты и прикуриваю.

Черта с два помогает, я ещё больше злюсь. Злюсь, в первую очередь, на себя, на то, что позволил этому случиться, зная, какой Женин муж сука и мразота. Я должен был это предвидеть, такие люди никогда добровольно не отпускают своих жертв. И ничего не сделал для её безопасности, на мне вина в том, что Женя подверглась этому… Никотиновый дым режет глаза, они слезятся. Тру их кулаком.

— Остыл?

— Не сказал бы.

— Держи себя в руках. Это шанс отнять ребёнка.

— Какой, нахуй, ребёнок? Ты видел её? — ору на Натана, а перед глазами неподвижная Женя с запекшейся кровью на полу, со связанными руками. — Таких надо закапывать, но сначала пустить по кругу, чтоб узнал на своей шкуре, каково это, когда тебя ебут против воли.

— Руслан…

— Я его урою, — слышится скрежет моих зубов, Натан не меняется в лице. Да, в своей практике он и не таких психов, как я, видел. — Ты смотри, как осмелел сучонок. Не боится показывать свое истинное лицо! — озираюсь по сторонам, куда бы впечатать свой кулак. Не Натана же бить.

— Возьми себя в руки, и давай мыслить трезво.

— Трезво? — ничего подходящего рядом нет, кроме друга и машины. Достаётся машине. Меня накрывает безудержная злость, накрывает волной, сбивает с ног, как серфингиста на доске. Я захлебываюсь этим разъедающим чувством, не успеваю взять себя под контроль. Никого не слышу и не вижу со стороны, моё внимание полностью сконцентрировано на ударах. Чёрный металл не выдерживает силу моей агрессии, гнётся, костяшки сбиты в кровь, а успокоение, ощущение, что выпустил пар — нет. Я не чувствую боли в руки, но еще четче ощущаю формы своей ненависти.

— Руслан! — Натан хватает меня и оттаскивает от джипа. Пытаюсь вывернуться, но он ещё крепче меня сжимает. Не зря ходит в свою тренажерку. Несколько минут смотрю на мятый багажник своей машины, делаю короткие, поверхностные вздохи. Голова постепенно проясняется.

— Отпусти! — цежу сквозь зубы, тяжело дыша, фокусируя внимание на крыльце больницы. Там с любопытством стоит персонал: кто курит, кто семечки грызет — все смотрят на меня. Ну да. Бесплатное представление, карикатура на бои без правил.

— Точно?

— Точно, — поправляю пальто и достаю пачку сигарет с зажигалкой. — Что тебе этот Гиппократ сказал?

— Кости целы, небольшое сотрясение, гематомы. Сказала, что дней десять подержат, прокапают. Посоветовала обратиться к психологу, но я, как юрист, не рекомендую светится у этих врачей, пока суд не постановит, что ребёнок останется с мамой.

— Ясно. Что на камерах?

— Она сама открыла ему дверь, — делает паузу, ждет моей реакции, я одной затяжкой выкуриваю сигарету и медленно выпускаю дым сквозь стиснутые зубы. — Ты камеры у себя, я так понимаю, выключил?

— Да, — это моя ошибка, надо было всегда, когда уезжаю, включать. Убить бывшего мужа и вернуть Жене ребенка — это самое меньше, что я могу сделать.

— Я позвонил Драгунову. Оказывается, Градовский не знал, с кем Женька живет. Дима сказал, что его шестерки просто проследили, выяснили адрес и все.

— Я ж говорил Диме, чтобы сказал ему, с кем сейчас Женя.

— Видимо, не успел. Факт остается фактом. Сейчас приедут менты, там Зуев, с ним можно договориться. Градовская напишет на бывшего заяву. Я протолкну это дело в суд. В этот раз он не отвертится.

— Это точно, — усмехаюсь, прищуриваясь. Я уже знаю, как наказать.

— Руслан?

— Ммм? — улыбка становится шире, а взгляд Натан тяжелеет.

— Давай без фокусов, хорошо?

— Да, конечно, — наигранно весело соглашаюсь, хлопаю друга по плечу. — Меня пустят к ней?

— Нет. Сегодня только я, как ее представитель, и менты. Поезжай домой и поспи.

— Я в гостиницу, — встречаемся глазами. Он понимает, почему я не возвращаюсь в квартиру. Это уже не дом, не пристань, не место, где чувствуешь себя безопасно. Участь квартиры уже решена и обсуждению не подлежит. Вопросом продажи займутся риелторы, как и поиском нового жилья, а сейчас я поеду не спать, как думает Натан. И не бить морду Градовскому. Он получит свое по максимуму. Это я точно организую.

36

* * *

Смотрю на потолок. В палате тишина, а за окном сильный ветер, слышно, как ветки деревьев, растущих рядом с окном, скрипят. Лежу на больничной кровати, боюсь пошевелиться, мне кажется, что тело меня не слушается, что я его не чувствую, не могу им управлять. Сколько я уже здесь нахожусь? День? Два? Три? Все слилось. Я открывала глаза, не понимала где я, сколько времени, вновь впадала в свое беспамятство.

— Ого, кто это ее так? — доносится сквозь дремоту громкий женский голос. Судя по звукам, уборщица, с водой для мытья полов только она может прийти. Рядом с кроватью тоже возня, это, наверное, медсестра пришла капельницу менять. Меня тоннами накачивают разными лекарствами.

— Говорят, муж, а там может быть любовник.

— Это тот, который ходит с мрачным выражением лица? Нерусский такой.