— Ага, он. До главного врача дошел, всех на уши поставил. Своих людей у палаты выставил.

— Ага, думала, что документы будут проверять, прежде чем запустят в палату. Бандит, наверное.

— Не исключено. Но думается мне, что бросит он ее, убедится, что идет на поправку и слиняет.

— Думаешь?

— Ты его видела? Он похож на того, кто будет сидеть возле кровати и держать за руку? Во-во, я тоже сомневаюсь. Найдет себе другую.

— Девочку жалко. Наверное, красивая была.

— Чего была? — фыркают рядом. — Трахнута, избита, но не облита кислотой, ножом не порезана. Две-три недели и будет вновь конфеткой. Все, пошла я, спящая красавица даже не шелохнулась. Может, к лучшему, что постоянно спит, кто его знает, какие у нее сдвиги в голове после случившегося, — понимаю, что медсестра уходит, а уборщица молчаливо намывает палату. Минут через пять я вновь остаюсь одна.

Слезы текут, не спешу их вытирать. Я не хочу плакать, они сами все катятся и катятся, попадают в рот, уши, скатываются на шею. Господи, дай мне сил это пережить. Мне нужно держать себя в руках. Ради Лизы. Все только для нее. Я отважилась написать заявление на бывшего мужа. Ко мне приходили полицейские и адвокат. Не Назаров, новый. Сразу догадалась, что Левин от Руслана.

Во мне нет чувства ненависти к Артему, как и жгучего желания его наказать. Если его вдруг не станет, я не буду переживать. На вопросы отвечала четко и по делу, не приукрашивая и ничего не скрывая. Пару раз ловила на себе пристальный взгляд Левина, что это означало — без понятия. Мне пообещали, что дело не спустят на тормозах, в архив не спрячут. Это сказал Левин, уходя из палаты.

Руслан не приходил. Сначала мне было не до него, потом я подсознательно его ждала, а сейчас, после услышанного разговора, понимаю, что, возможно, он не придет. Он многое для меня сделал, но сидеть возле меня не обязан. Я ему никто, и он мне тоже, мы просто любовники. У нас никогда не было разговоров о будущем, совместных планов. Желание иметь сына больше мое, чем Руслана. Я не жду от него сейчас чрезмерной опеки, внимания, заботы и нежности. И вся эта суета вокруг меня, наверное, своего рода извинение за то, что не уберег на своей территории, но его обвинить в случившемся мне даже в голову не приходит. Артем — это моя проблема. Проблема, которая, к сожалению, раньше решения не имела, а сейчас он сам лично дал в руки возможность все изменить. Страшно, ведь я вновь идут против него с надеждой, что в этот раз суд будет на моей стороне.

Открываю глаза. Губы трогает улыбка, палата заполнена запахом цветов и шариками. Напрягаю зрение, читаю надписи: «Поправляйся», «Все будет хорошо». Поворачиваю голову, задерживаю дыхание. На диванчике возле окна сидит Руслан. Гладко выбритый, в голубой рубашке с расстегнутым воротом, держит на коленях ноутбук, рядом лежат планшет и мобильник. В первую минуту наполняюсь радостью, он рядом. Потом на меня наваливается все, что произошло, отворачиваюсь. Скорей всего он здесь из чувства вины, пришел проверить, как у меня дела.

— Есть хочешь? — раздается спокойный голос, я не смотрю в его сторону.

— Нет.

— А надо. Цветы и шары от коллег, Марина передавала привет, — захлопывает крышку ноутбука, встает. Я напрягаюсь, жду, что сядет на кровать, но идет к столу и наливает стакан воды. Не выдерживаю, украдкой бросаю на него вороватый взгляд. Встречаемся глазами.

— Я решил заказать еду из итальянского ресторана. Вряд ли больничная еда тебе по вкусу, раз отказываешься есть.

— Того самого? — вспоминаю наш совместный ужин, наш первый поцелуй.

— Помнишь? — достает из пакетов еду, расставляет коробки на столе. Пахнет аппетитно, желудок предательски урчит. Я подтягиваю одеяло к подбородку.

— Ты будешь в постели есть или ко мне присоединишься? — я хочу к нему, хочу сесть рядом и сделать вид, что все нормально, что лицо без синяков, губы не опухшие, а тело не болит от каждого движения.

— Я буду есть в постели.

— Хорошо, — кивает, накладывает на тарелку еду, берет вилку и идет ко мне. Стараюсь не смотреть ему в глаза, осторожно беру тарелку, избегая любых прикосновений, даже случайных.

Руслан садится на диван, отодвинув в сторону ноутбук и планшет. В воздухе чувствуется напряжение, непонимание, как сейчас разговаривать друг с другом.

— В больнице тебя продержат не больше десяти дней. Не знаю, как пойдет дело с твоим заявлением, будем верить, что на года не затянется эта канитель. Натан обещал сделать невозможное. Вопрос по поводу опекунства над Лизой тоже будем решать с твоим заявлением.

— Да? — эта новость радует меня больше всего, поднимаю голову. Руслан ковыряется в своей тарелке. Когда вскидывает на меня глаза, я поспешно прячу лицо в своих волосах. Слышу тяжелый вздох.

— Жень…

— Знаешь, очень вкусно, ты прав, больничная еда совсем отвратительная, — я его перебиваю. Я не готова сейчас слышать от него слова извинений, слова прощаний. Мне нужна минута для ерунды, чтобы собраться с духом и принять тот факт, что Руслан уйдет сейчас из моей жизни. — Спасибо. За все спасибо, — таратарю без паузы, заполняя пустой болтовней неловкое молчание. — Я очень тебе признательна за Левина, за палату, за то, что продолжаешь возиться со мной, решать мои проблемы, хоть они тебя не касаются…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Жень, — прерывает мой благодарственный монолог, ставит тарелку на подлокотник, пересаживается ко мне на кровать, забирает мою тарелку и убирает на тумбочку. Он не берет меня за руки. Понимаю, что сейчас любые прикосновения от мужчин буду отторгать, но отсутствие попытки прикоснуться ко мне обижает. Не хочет. Я ему противна.

— Я все понимаю. Все… — голос садится, а из глаз текут слезы, прячу лицо в ладонях. Боже, желание умереть во мне настолько сильно, как и желание жить ради дочери. Я ненавижу себя, задаюсь бесконечным вопросом: «за что?». Я понимаю нежелание Руслана меня трогать, я вся насквозь пропитана Артемом. На мне словно клеймо с фамилией Градовского. Да, так и есть, я даже не вернула свою фамилию после развода, не поставила точку, может, поэтому Артем и подумал, что я его. И ему плевать, где я, с кем я, если захотел, значит придет и возьмет свое.

— Жень… — я дергаюсь, как от разряда тока, когда ладонь Руслана касается моей руки. Испуганно смотрю в его потемневшие глаза, потом на сжатый кулак. Опускает руку на свое колено. — Случилась херня, я с себя вину не снимаю…

— Ты не виноват!

— Ты меня перебиваешь, я не закончил, — вздрагиваю от его жестких ноток в голосе, от холодности его взгляда. Кутаюсь в одеяло и опускаю глаза. — Никто к тебе без моего разрешения не зайдет, за дверью стоят мои ребята. Если есть какие-то вопросы, обращайся смело к Анне Петровне, она твой лечащий врач. Я буду приходить по возможности, у меня сейчас на работе полный аврал. Если чего-то вдруг захочется, звони и говори. Я ясно выразился? — его строгий тон заставляет сжиматься, чувствовать себя виноватой. Киваю головой, смотрю на Руслана, но не в глаза, а поверх головы. Ничего у него попрошу. Нечего.

— Жень.

— Что? — он молчит, заставляет тем самым меня все же взглянуть ему в глаза, убедившись, что я смотрю на него, тихо говорит:

— Твоей вины нет. Найди в себе возможность это признать. Ты нужна своей дочери… — что-то хочет еще добавить, но поджимает губы. — Я оставляю тебе планшет, может быть, фильмы захочешь посмотреть или книги почитать, — встает, берет с дивана и тумбочки тарелки, относит к столу. Снимает со стула пиджак, надевает его.

— Ты уходишь?

— Да. У меня встреча через час на Невском.

— А завтра придешь? — оборачивается, смотрит на меня пристально, застегивает среднюю пуговицу на пиджаке.

— Если ты хочешь, приду.

— Я хочу, — хочу, чтобы он просто сидел неподалеку, хочу просто знать, что он рядом. Хочу чувствовать его уверенность, его защиту, спокойно спать, не бояться, что в палату кое-кто ворвется. Наличие охраны у палаты меня не успокаивает.

— Хорошо, завтра приду, по времени не скажу.

— Я буду ждать, — и позволяю себе улыбнуться разбитыми губами, глаза Руслана смягчаются, он улыбается в ответ.

— До завтра.

— Пока.

37

*** Руслан

Сигарета тлеет в руке, смотрю невидящим взглядом вперёд. Последнее время я часто стал выпадать из реальности. На работе ещё держался, дела никто не отменял, но как только оставался один, мог часами смотреть в одну точку. Последствия подавленной агрессии. Бокс, железки, бег — ничто не спасло от разъедающей внутри злости. Мне нужен конкретный человек, но по иронии судьбы я не могу даже пальцем к нему прикоснуться.

— Всё хорошо? — Эмин останавливается рядом, смотрит тоже вперед, засунув руки в карманы брюк.

— Я курю, — затягиваюсь, медленно выпускаю дым сквозь стиснутые зубы.

— Пятая за полтора часа.

— Да? А кажется, что первая.

— Не хочешь поговорить? На роль жилетки не претендую.

— Женщина.

— О, кажется, ты попал в сети, — усмехается, облокачивается на перила террасы. — Я удивлён. Не думал, что ты влюбишься, но согласись, чувство приятное.

— Я её не люблю.

— Когда человек так категорично отрицает предположение, как раз все наоборот.

— Сгрызает чувство вины.

— Тебя? — тихо смеётся, сам понимаю, что звучит глупо. — Ты точно сейчас говоришь о себе? Тебе ж всегда на других чихать.

— Психолог из тебя так себе, — кручу фильтр сигареты между пальцами. — Я не знаю, как себя вести с ней. Завис в пространстве. Никогда не был силен в душевных беседах.

— Если не секрет, что случилось? — выбрасываю сигарету в урну, тру глаза, последний раз нормально спал перед поездкой к месту аварии.