– Это будет твоя доля в общем подарке, – предложила миссис Батлер, – сегодня вы увидите еще один ритуал – сжигание белой туфельки новобрачной, что символизирует потерю ею невинности.

– Дикие обычаи какие-то, – пробурчала недовольная Лаура. – Кто знает, когда она ее потеряла?

– Тебе не понравилась свадьба? – спросила Скарлетт.

Девушка ничего не ответила, но пошла с Адриеной, не взглянув ни разу на Рене. Вечером вокруг костра водили хороводы и пели веселые песни. Сегодня молодой Робийяр не отходил от мадемуазель Бертье. Он был в пиджаке и словно жених с живыми цветами в бутоньерке.

– Не хочешь приготовить для меня сорочку жениха? – спросил он, пытаясь поцеловать ее.

– А что другие отказались?

– Я не спрашивал.

– Если ты все обычаи изучил, то, наверное, знаешь, какой жених будет хорошим мужем?

– Тот, кто перенесет невесту через порог.

– Вот когда сможешь меня перенести через порог, тогда и рубашку приготовлю.

Рене подхватил Лауру на руки и долго не выпустил ее из своих объятий.


В эту ночь Адель с Уилксом бродили под созвездиями, пока не забрезжила заря, а в первую же ее поездку в город он встретил ее на вокзале, и они не заметили, как оказались в уютном итальянском квартале, полюбившемся ему еще со студенческих лет, где каждый уважающий себя ресторанчик располагал «верхними комнатами».


Пьеса Брегга Уилкса имела оглушительный успех. Лес, словно живой, вздыхал, стонал, передавал щемящую тоску, подспудно накапливаемый трагизм, все перипетии трагической любви старого сказочника к юной деве. Молодежь очень остро сочувствовала влюбленным, Лаура убедилась, что на разницу в возрасте никто не обращал внимания. В простых, подчас сентиментальных мелодиях, с неподдельной грустью звучали ностальгические воспоминания о детстве, остро переживаемые на закате жизни. Иногда скользил меж ветвей туманный облик прекрасной феи, высвечивалось необыкновенной прелести лицо. Экзотика декораций и музыки сотворила чудо. Нежные вокализы сопрано и красивый драматический баритон доносились из гущи леса, на сцене царила прекрасная юная балетная пара, олицетворяя души главных героев. Танцы были исполнены блестяще, захватывающе темпераментно. В постоянной смене настроений Бо нашел ту неуловимую нить, благодаря которой череда танцев сложилась в одну праздничную, сверкающую картину. В финале, под незабываемое заключительное ариозо, вместившее отчаяние и боль сожаления, когда души влюбленных устремились ввысь, зал дружно ахнул и разразился несмолкающей овацией.

Вряд ли кто помнил первую постановку пьесы. Пресса писала, что «режиссеру удалось слить эпизоды жизни и сказок в единое полотно, проявить творческую смелость в обилии разножанрового материала, желание преодолеть инерцию и слушателей, и исполнителей».


Вслед за радостью успеха произошло печальное событие: 28 ноября 1895 года ушел из жизни кумир молодого режиссера – Александр Дюма-сын.

В апреле драматург похоронил рядом со своей матерью свою русскую жену и менее, чем через три месяца, женился на молодой красавице Анриетте Эскалье, которую любил пылко и мучительно уже восемь лет. Она переживет его почти на сорок лет и упокоится рядом с супругом под каменным сводом монумента на кладбище Монмартр.

Стоя в парке Марли среди почитателей драматурга, Брегг Уилкс размышлял о бренности бытия. Если жизнь лишь временное пребывание человека на земле, то что же после? В этот пасмурный день поздней осени ему представлялись сверкающие вершины, уходящие в чистую синеву неба, которая сгущалась постепенно до черноты, куда, наверное, и устремляются души, покинувшие тело. Те из них, кому посчастливилось обрести друг друга на Земле, встретятся на своей звезде и будут пребывать там в вечной гармонии. Одинокие продолжат неприкаянно блуждать в поисках родственной души в безмолвии темной бездны.

От этих мыслей Уилксу стало зябко, его как-то не прельщали скитания в бесконечности пространства и времени. Вспомнился жаркий день в Батлер-хилле, высокое небо над рекой, легкие облака, склоненная ветла на берегу, робкие объятия Джорджианы. Зачем он уехал? Прославиться постановкой пошлых мюзиклов, заменить подлинную жизнь выдуманной? Уж на что Робийяр – гений, и то ни одна картина не вызывала у него такого восторга, как эта белокурая крошка на руках. Недаром он всегда искал чудо в обыденном и нашел.

– В чем же чудо моей жизни? – спрашивал себя Бо и не находил ответа.

Он легко влюблялся и так же легко расставался, возлюбленные сами покидали его, не видя перспектив для совместной жизни. Бо не испытывал терзаний по этому поводу, появятся другие, и они появлялись. Ему необходимо было окружение, восхищение, подпитывающее его энергией. Нельзя сказать, что его замыслы не осуществились и надежды рухнули, но недовольство собой не исчезало даже под лучистым взглядом Аделины. Он чувствовал, что должен как-то изменить свое существование, чтобы не мучила неизвестно откуда взявшаяся печаль души. Но прежде он должен увидеть свою фею озера, понять свое к ней отношение. Если любил, почему не удержал, если нет, то почему так часто думает о ней…

ЭПИЛОГ

Бо не раз побывал в Санкт-Петербурге и с гастролями, и один. Его не пугали ни террористы с бомбами, ни суровые снежные петербургские зимы.

– Вот видишь, мой дорогой братец, русской царицей я не стала, хотя при дворе бываю, – пошутила при встрече Катрин.

– Нет на свете трона, достойного тебя, – ответил Бо.

Ростоцкий в жизни выглядел существенно моложе, чем на фото, доверчивая мягкая улыбка озаряла его бесхитростное лицо. Все сомнения Уилкса были разрешены. Что печалится о том, чего нет, надо радоваться тому, что есть. Он подружился со счастливым соперником, стал братом для них обоих, научил их аргентинскому танго задолго до того, как этот танец покорил мир.

Еще в первую поездку мистер Брегг присутствовал 17 октября 1896 года на премьере пьесы Чехова «Чайка» в прославленном Александринском императорском театре. Все было так, как обычно бывает в день премьеры во всех театрах мира: экипажи подвозили нарядных дам, мужчин во фраках, в фойе толпились журналисты. На балконах ярусов теснилась публика попроще. Постепенно шум утих, погас свет и поднялся занавес. С первых же сцен Бо понял, что пьеса необычная и не для присутствующей публики, невнимательной, разговаривающей, скучающей. При смехе начала свой монолог героиня. Занавес опустился под хохот и свист, провал был очевиден.

– Напрасно Робийяр говорил, что публика чуткая, – думал Уилкс, – а молоденькая актриса Комиссаржевская хороша, это ее роль, да и пьеса превосходная, хотя есть просчеты. Пьеса необычная, игра нужна тонкая, а роли плохо распределены, срепетированы наскоро.

Захотелось ободрить автора, который был лишь на четыре года старше его. Но в эту поездку познакомиться с Чеховым не удалось. Они встретились позже, в Москве, у Корша…


Театр Корша размещался сначала в Камергерском переулке, а затем переехал в новое внушительное здание красного кирпича в псевдорусском стиле – с башенками и узорными наличниками. У служебного входа стоял монументальный швейцар. Труппа у Федора Адамовича была отменная, платил он аккуратно, без задержек. Бывший помощник присяжного поверенного вникал в каждую мелочь в жизни своего детища. По праздникам и воскресеньям у Корша шли утренники, по пятницам – премьеры.

В Москве не было такого количества театров, как в Париже: два императорских – Большой и Малый; частные театры, маленькие, чистенькие; были клубы со спектаклями и музыкально-литературными вечерами. В Купеческом клубе играл лучший в Москве оркестр «Конкордия». Молодежь охотнее всего посещала «Секретаревку» – театр на Кисловке, в доме Секретарева. Играли в нем любители, после спектакля устраивались танцы, заводились любовные интрижки. На время поста театры зарывались.

Средний и низший классы развлекались в трактирах, где пели песенники, и играла музыка. Женщины сюда не ходили, устраивали вечеринки дома. Все было, как в Джорджии, скачки, бега, простонародные увеселения у монастырей в дни храмовых праздников, только стрельбы не было. Если дрались, то на кулаках.

Очень популярны у москвичей были сады, особенно «Эрмитаж», «Эльдорадо» и сад Сакса в петровском парке. Сад «Эрмитаж» на Божедомке был очень вместителен, с большим прудом, вычурными беседками и киосками, с прекрасными цветниками. На большой эстраде играл лучший тогда в Европе оркестр Гунгля, и пел хор цыган. Большие сборы делала женщина-обезьяна и канатоходец Блонден – герой Ниагары. Говорили, что он перешел по канату знаменитый водопад, а здесь ходил через пруд на высоте 120 футов. Морель, владелец «Эрмитажа», устраивал великолепные фейерверки и иллюминации.

Богатая Москва отводила там душу, как и в ресторанах с оркестрами и цыганами. Цыгане пели так, что огонь бежал по жилам. Бо заслушивался их с упоением, которое томило душу, захлестывало волной, как музыка Бразилии. Его постановки хорошо приняли и аристократические круги, и студенты, и критика. У него появились свои почитатели и поклонницы, его узнавали на улицах, брали автографы, дарили подарки, приглашали на торжественные приемы.

Конечно ему было далеко до славы Карузо, которого Уилкс услышал впервые именно в России в начале января 1899 года. В труппе были звезды: сопрано Луиза Тетраццини и Зигрид Арнольдсон, король баритонов Маттиа Баттистини, бас Витторио Аримонди, тенора Франческо Маркони и Анджело Мазини. Бархатный тембр, страстность исполнения Карузо гипнотически воздействовали на публику. В 1900 году труппа снова посетила Петербург. К ним присоединилась красавица-сопрано Саломея Крушельницкая. Она произвела на американца такое впечатление, что когда артистов пригласили в «Ла Скала», он отправился вслед за ними в Милан.


Дмитрий Ростоцкий не остался в стороне с началом русско-японской войны. 13 апреля 1904 года он был рядом с Великим князем Кириллом Владимировичем на борту флагманского броненосца «Петропавловск», когда русская эскадра готовилась принять бой с японцами, осадившими крепость Порт-Артур. Корабль подорвался на мине. Из 711 офицеров и матросов в живых остались 80, в том числе Великий князь. Погибли адмирал Макаров, известный художник Верещагин, князь Ростоцкий.